Наиб сразу вспомнил суетливого и старательного старика, изрядно молодящегося и подкрашивающего бороду хной. Черная улица стояла особняком, и для порядка здесь имелся свой староста. Забот у него почитай никаких не было, но местным обитателям сподручнее жить самим по себе, чем ходить под квартальными начальниками, некоторые из которых отличались весьма крутым нравом. Злат даже не мог вспомнить, как звали старосту. Вроде, он занимался переписыванием книг. На этой улице вообще жил народ из тех, кто сам по себе. Астролог, составлявший гороскопы, лекарь и другие, кому не нужно день-деньской торчать в лавке или на базаре.

– Хворал? – спросил Злат из вежливости.

– Вроде нет, – обрадовался разговору Бурангул. – Вот только был бодрый и здоровый. И на тебе… Позавчера я к нему заглядывал. Мне как раз велели передать про того покойника, что у дороги нашли. Чтобы все старосты проверили, не пропал ли кто у них. И пришли на опознание. Покричал от калитки со двора, никто не ответил. Думаю, ушел куда. Вчера снова заглянул. Пораньше. Чтобы наверняка дома застать. Тишина. Зашел во двор, постучал. Уже уходить собрался. Гляжу, а дверь изнутри заперта. Хотел в окно заглянуть – так оно еще с зимы войлоком заделано, ночи еще прохладные. Стал еще стучать, кричать, уже громче. Чую, дело неладно. Послал человека к сыну его. Сын в хорезмийском квартале на базаре у одного купца по письменной части служит. – Немного помолчав, чтобы придать рассказу больше значительности, Бурангул продолжил: – Пока нашли, пока пришел, пока бегали за топором, так почти до вечера и прошло время. Сломали дверь. Точно. Закрыта изнутри на засов. А хозяин лежит на полу бездыханный.

«Бездыханный, – усмехнулся про себя Злат. – Бахраму обязательно нужно сюда заходить. Здесь оценят хороший слог».

Староста между тем продолжал:

– Сегодня хоронить будут. Илгизара позвали Коран читать. Человек был небедный. Платят хорошо.

– Ты, вроде, знался с покойным? – спросил Злат юношу.

– Он книгами торговал. Переписчик. Я тоже этим занимаюсь, когда время есть. Давал мне заказы. Всегда бодрый, никогда не жаловался. И вот внезапно…

– Я только сейчас узнал, что он хорезмиец, – снова встрял Бурангул. – Такое у нас здесь место. Каждый наособицу. И не знаешь, кто есть кто. Мы вот здесь кипчаки. Там, дальше, вроде уйгуры живут. Платье носят ихнее. Лекарь есть. Тот тоже не поймешь кто – говорит не чисто. Выговор нездешний. А про некоторых, хочешь верь, хочешь не верь – и не знаю ничего. Бок о бок живем. Не один год.

Наибу подумалось, что зря людям дозволяется жить вот так самим по себе. Лучше, когда все по своим местам, под присмотром старост и соседей из единоверцев или соплеменников. Тогда не спрячешься и ничего тайком не умыслишь. А всякая вольность приводит к беспорядку. Опять же, уединение. В прошлом году на этой самой улице было сразу два убийства.

– Теперь вам нового старосту нужно, – сказал он вслух, – вот я тебя и назначу. Человек ты молодой, от тебя больше проку будет.

Было видно, что такой оборот Бурангула никак не устраивал. Однако перечить наибу он не стал. Только робко намекнул:

– Нужно жителей созвать. Они должны выбрать.

– Вот и займись этим прямо сегодня. Собери их. Не забудь передать от меня привет.

Бурангул только поклонился с кислой улыбкой. Словно чуял, как быстро новая должность начнет доставлять хлопоты. Еще не прокричали с минаретов призыв правоверным к полуденному намазу, как его покрытая волоком легкая повозка стояла перед ханским дворцом.

Злат как раз вышел на площадь и, прищурясь на яркое весеннее солнце, думал, куда пойти пообедать. До главного базара рукой подать, а по закону важного ханского слугу с пайцзой любой хозяин должен потчевать бесплатно. Правда наиб и не думал пользоваться этим правом. Зачем? Только что от него ушел проситель, оставивший после решения своего дела не самый тощий кошелек с серебряными даньгами. Злат даже не заглядывал, сколько там. Понятно и так, что в ханский дворец с несколькими монетками не придут. А еда в Сарае недорогая. Рыбное, так вообще почитай даром.

В семье юного Злата, которого отец-священник строго звал Хрисанфом, как раз ели по большей части рыбу. Православный уклад предписывает поститься более половины дней в году. Живя у реки, посты легко соблюдать.

Увидев Бурангула, наиб собрался уже было похвалить за то, что тот так быстро собрал жителей, однако Барангул сам сразу взял быка за рога:

– Как ты велел, я уже сообщил людям, что меня назначили новым старостой. Вот я и приехал просить помощи.

– Быстро, – одобрил Злат. – Конечно, помогу. Что у тебя?

Новоявленный староста ответил не сразу. Он выразительно помолчал с громким сопением, потом придал лицу самое жалостливое выражение:

– У нас убийство!

– Хорошо начинаешь, – невозмутимо одобрил наиб. – Вижу, что я в тебе не ошибся. Кого убил? И за что?

– Тебе смешно, – обиделся Бурангул, – а мне что делать? Пришли люди из хорезмийской мечети обмывать покойного. Раздели, само собой, вот и обнаружили рану. Колотую. Она едва заметная, ударили прямо в сердце. Потому и крови не было. Клинок тоже очень странный – узкий совсем. Родственники голосят, хотят жалобу подавать. Скоро, наверное, сюда придут. Пока пошли в свой хорезмийский квартал. За кади и свидетелями. Чтобы убийство официально оформить.

– Илгизар что?

– А что Илгизар? Читает себе Коран. Ему какая забота? Там, поди, сур пятьсот.

– Всего сто четырнадцать, – успокоил Злат, – но хватит надолго. А вам всей улицей придется скидываться на штраф. Убийца неизвестен, значит, платить родственникам придется вам. Эти хорезмийцы народ ушлый, своего не упустят. Так что ищите убийцу.

На лице Бурангула отразилось такое отчаяние, что Злат едва не рассмеялся:

– Но я от своего слова не отказываюсь. Чем смогу, помогу. Поехали, глянем на новопреставленного.

VIII
Загадки запертой двери

Пронзительные завывания плакальщиц стали слышны еще на подъезде к Черной улице. Это придавало происходящему некий размах. В Сарае, в оживленном жилом квартале, уже через несколько домов ничего не было бы слышно, и даже совсем недальние соседи могли не подозревать, что неподалеку кто-то покинул этот грешный мир. Здесь хорошо отлаженный плач был, наверное, слышен даже у городской заставы.

У ворот домика старосты стояло несколько повозок. Хорезмийский квартал отсюда далеко, а родственники и знакомые покойного были, скорее всего, оттуда.

Злат вспомнил, как заходил сюда в прошлом году. На Черной улице тогда произошло убийство, и староста из кожи лез, стараясь помочь поиску лиходея. Он так боялся, что придется скидываться на штраф. Судьба иногда довольно зло насмехается. Теперь он и сам стал причиной подобного возможного исхода.

Разряженные плакальщицы расположились во дворе. Комната была совсем маленькая, а там восседал, нарядившись в наградной ханский халат, Илгизар, читающий Коран. Дело это ответственное, прерывать чтение нежелательно. Иногда, когда хотят, чтобы прочитали весь священный текст, нанимают сразу нескольких чтецов, сменяющих друг друга. Сейчас таких Злат не заметил. Но отвлекать юношу не стал.

Зато семенивший перед ним Бурангул прицыкнул на плакальщиц. Те и сами притихли, увидев входящего во двор человека в коричневом монгольском халате, на груди которого грозно отливала позолотой внушительная пластинка-пайцза. Любой, даже не способный прочитать ни единой буквы хоть уйгурским, хоть арабским письмом, знал что там написано. «Кто не повинуется – умрет».

В маленьком жилье было тесно и душно от обильного количества благовоний. Злат только мысленно посочувствовал Илгизару. Арабы или персы налили бы розовой воды, воскурили ладан. Кипчаки вообще натащили бы пахучей травы тимьян, которую русские зовут «богородской», а в огонь набросали можжевельника. Хорезмийские похоронных дел мастера, мало того что не пожалели мускуса, так еще нажгли индийского сандала, от которого голова кругом идет.

Покойный жил скромно. Один. Прислугу не держал. На жизнь зарабатывал перепиской книг. Для этого было достаточно небольшого стола у окна, на котором и сейчас красовалась стопка дорогой, видно, самаркандской, бумаги, и внушительного сундука в углу. Даже спал хозяин на печи-лежанке, какие устраивают выходцы с Востока.

Теперь стало понятно, почему Бурангул не увидел тело, заглядывая в окно. Обзору мешала стопка бумаги на столе, как раз напротив того места, где он отогнул войлок.

– Ты говорил, у вас здесь лекарь живет. Пошли за ним, – распорядился наиб.

Бурангул рассказал, как все было. Тело лежало на полу. На боку. Никаких признаков борьбы или насилия. Даже лицо спокойное. Видно, ударили внезапно, сзади. Прямо в сердце. Смерть была мгновенной. Староста даже испугаться не успел.

– А окно? Оно ведь было заделано войлоком. Хорошо помнишь?

– Конечно. Я сам этот войлок и отрывал потом.

– Прибит был изнутри?

Бурангул кивнул.

Наиб наставительно поднял палец:

– Дверь тоже была заперта изнутри на засов? Как же убийца ушел?

Осмотрели дверь. Все, как и должно быть. Следы от топора, расщепленный косяк.

– Хорошая работа, – одобрил Злат. – Видно, пришлось повозиться. Где засов?

Стали вспоминать, кто здесь вчера прибирался. Оказалось, они уже уехали.

– Сам-то не помнишь, как он выглядел? – рассердился наиб.

– Так ведь и в мыслях не было, – растерянно оправдывался Бурангул. – Кабы сразу знать…

И хозяев не было. Спросить не у кого. Все какая-то родня да знакомые, которые сами ничего не знают.

Наиб дождался лекаря и вместе с ним осмотрел убитого. Ничего нового они не узнали. Удар точно под лопатку очень узким лезвием. Может быть, даже шилом. Вспомнив профессию покойного, Злат спросил:

– А это часом не писало? Которым по бересте и дощечкам царапают?

– Может, и оно, – подтвердил лекарь. – Только очень неудобно им бить. Ручки нет, а усилие нужно приложить большое. Легко можно себе ладонь поранить.

– Больше ничего странного?

Лекарь задумался. Видно было, что человек он добросовестный и старательный. Наиб терпеливо ждал. Он уж было подумал, не позвать ли опытного цирюльника: они хорошо разбираются во всякого рода порезах, ведь им часто приходится пускать кровь больным. В то же время Злат сразу заметил, что врачу что-то с самого начала не понравилось, и сейчас он это тщательно обдумывает.

– Дело вот в чем…

– Да ты не смущайся, говори все как есть. Что не так, какие предположения, – подбодрил наиб. – Сейчас никто не знает, какая тропка правильная.

– Удар нанесен очень точно. Ни выше, ни ниже, ни левей, ни правей. Для этого нужна немалая сноровка. Ножом или кинжалом проще – там вряд ли сильно промахнешься. Да и все равно убьешь, даже если в сердце не попадешь. А здесь требовалась точность. Промахнешься – жертва будет сопротивляться. И довольно долго. Кроме того, само шило – штука короткая. Легко можно при ударе просто не достать до сердца.

Немного поколебавшись, лекарь добавил:

– Мне приходилось сталкиваться с похожей раной. Давным-давно. Там был специальный кинжал. Тоже вроде шила, только длиннее и толще. Из добротной оружейной стали. Делали на заказ для профессионального убийцы.

Наиб вспомнил замечание Бурангула о нездешнем выговоре лекаря.

– Где дело было?

– В Хорасане. – Лекарь подумал немного и добавил: – Почти тридцать лет назад.

– Перс?

Лекарь почему-то вздрогнул, и в его глазах загорелся странный огонек. Казалось, он колеблется.

– Сириец. – Помолчал и добавил. – Христианин.

Вон оно что. Из последователей патриарха-отступника Нестория.