Злату сразу вспомнилось детство. Город Укек на высоком берегу реки в десяти днях пути отсюда. Маленький мальчик, корпящий над книжной премудростью. Отец священник хотел, чтобы сын пошел по его стопам, и учил с самых младых ногтей. Учил не только русской грамоте. Русской митрополией заправляют греки, а потому без их языка здесь далеко не пойдешь. Даже в священники на хорошее место не поставят. Отец Злата выучился в свое время в самом Ростове, в знаменитом затворе при тамошнем монастыре. Это и помогло потом ему стать священником не где-нибудь, а в Укеке, под боком у хана.

По тем временам город считался большим. Хан Тохта кочевал со своей ставкой поблизости. Правда, на другой стороне реки. Ту сторону обычно называли луговой, но здесь больше подходило слово «степной». За рекой начиналась степь. Привольная и бескрайняя. От переправы возле Укека уходили дороги на полночь, в Булгар, и на восход. К Сарайчику на Яике и дальше до самого Хорезма.

Сам Укек стоял на высоком правом берегу. Как говорили в тех краях – на горах. По окрестностям уже встречались рощи и перелески, а в каких-то трех днях пути начинались леса. Точнее, лес. Страшный, непроходимый и глухой, без конца и края. Лишь редкие дороги вели сквозь него к Оке и дальше на Русь. Были они опасны и малолюдны. Даже днем на них стоял сумрак от густых ветвей, смыкавшихся над головой. Свернешь в сторону – и пропал. Не то что люди, целые отряды сгинули там без следа, как камень в омуте.

Рассказывают, сам Батый несколько лет не мог покорить мордву и буртас, прятавшихся в этой чаще. Во времена златовского детства были еще люди, помнящие прежние дела.

Маленькому Хрисанфу эти дела напоминали сказки. Время было неспокойное. В Улусе Джучи кипели смуты, и сам молодой хан Тохта старался держаться в степях за рекой. Правой рукой Орды, лежавшей по эту сторону, заправлял старый темник Ногай. Собака-царь. Ногай – собака по-монгольски, вот и повелось.

Главные котлы раздора варились в степи, но и до города долетало. Особенно до Укека, где часто бывал хан. Но здесь оружием не бряцали. Город есть город. Здешнее оружие – деньги. Интриги, коварство. А еще знание. Сила, которая сильнее самых крепких мечей.

Вот тогда и услышал юный Хрисанф про несторианцев. Его отец говорил о них часто и с ненавистью.

Веровали они в Христа, но вроде как Святую Деву Богородицей не считали. Правда, богословские тонкости Злата, по молодости лет, интересовали мало, зато уже тогда запомнилось, что имеют эти самые несториане очень большую силу. Их веры держатся многие монголы, в том числе самые знатные. В былые времена даже ханы очень к ним благоволили, а их любимые жены, которым Яса не запрещала креститься, так и вовсе держали при себе несторианских священников.

В Улусе Джучи, правда, дела у несториан шли плохо. С той самой поры, как пошла пря между здешними правителями и персидским ильханом Хулагу. Тот как раз несториан возвысил превыше всякой меры. Мать его была из них, любимая жена тоже. А брат Батыя Берке, властвовавший тогда в кипчакской степи, был мусульманином. Когда началась война между ним и Хулагу, несториане оказались едва ли не врагами.

Здешние ханы, надо отдать им должное, быстро разобрались в сортах христиан и сообразили, что для них самое верное дело – покровительствовать православию. Киевский митрополит получил охранный ярлык, в самом Сарае появился епископ. Но в степях многие нойоны и багатуры по старинке держались дедовского несторианства. Как утверждал отец Злата – больше от простоты. Книг они читать не умели, священники до них не добирались, а всякую домашнюю службу мог служить и сам глава семьи. Большинство из них и не подозревали, что они чем-то отличаются от тех же православных, и искренне считали их единоверцами. Это давало православным хорошие преимущества, но и таило опасность, что несторианские книжники возьмут свое.

Этот явно не простец. Человек ученый. В исповедальных различиях разбирается, конечно, хорошо. Только времена сменились. Несториан крепко побили двадцать лет назад, когда они в числе других выступили на стороне противников Узбека.

Лекарь и в одежде явно старался не выделяться. Кафтан простого домашнего сукна, шапка, отороченная лисьим мехом. Кипчак кипчаком. Только на поясе ни кинжала, ни ковшика. Два больших навесных кармана на тесемках.

– Сириец. Ассириец, что ли? – зароненная еще в детстве отцовскими рассказами неприязнь давала себя знать.

– На арабский манер так, – кивнул лекарь.

Злату даже немного стало жаль его. Незнамо почему.

– От ильханов сбежал? – поинтересовался он больше для порядка. – Помнится, лет двадцать назад вашего брата там гоняли. Многие тогда к нам подались.

Лекарь уже, видно, давно привык, что от интереса власти к твоей персоне ничего хорошего ждать не приходится. Поэтому постарался ответить обстоятельно:

– В Сарай приехал ровно двадцать лет назад из Алмалыка. Вскоре после воцарения Узбека.

– Вроде самое неудачное время. Как раз перед этим ваших здесь крепко били.

– В Алмалыке было не лучше. Там тоже поменялась власть, да к тому же схлестнулись пришлые. Одни с Китая, другие из бывшего Улуса Чагатая. Так вышло, что христиане были и тем, и тем чужие. А здесь все уже стихло. Хан Узбек сохранил преданность Ясе. Значит, за веру бить не должны.

Злат посмотрел на лекаря уже с большим дружелюбием. Нестарый еще, хотя голова и седая. Хорасан, Алмалык. Сам ассириец. Про них Злат еще в детстве читал в Библии. Сейчас в Сарае последователей Нестория и не слышно, не то, что в старые времена. В степи – да, там, говорят, их немало.

Однако нужно было заниматься делом. Чтобы сделать разговор более приветливым, наиб дружелюбно спросил:

– Звать как? Помниться, мне отец говорил, что вы все на Бар начинаетесь?

Лекарь улыбнулся:

– Бар – это сын. Вроде как ибн у арабов. Я буду Бар-Камбусия. А так мое имя Хошаба.

– Я ведь тоже видел рану похожим клинком двадцать лет назад. Только потом в нее воткнули другой нож, чтобы подозрение пало на иного человека. Вот мне и подумалось: могло быть так, что и здесь воткнули нож в уже мертвое тело? А человек умер, например, от яда?

Лекарь с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. Других ран нет, следов борьбы тоже. Удушение тоже не удалось бы скрыть. Что касается яда… Никаких явных признаков. Когда-то я был хорошим мастером по противоядиям. Ну и по ядам, конечно. В основном этим занимался. Служил у человека, который страшно боялся, что его отравят. У них в семье была такая нехорошая привычка. Яды – штука коварная. Не всегда можно заметить их след. Если бы еще посмотреть одежду убитого. Рана нанесена через нее. Если ударили живого человека, по-любому должна остаться кровь. Хоть немного. Даже если сердце остановилось сразу.

Этот ассириец нравился Злату все больше.

– Бурангул! – крикнул он. – Где одежда убитого?

Тот мгновенно появился, словно джинн из потертой лампы.

– Родственнички куда-то дели. Не удивлюсь, если к старьевщикам понесут. Дырка совсем маленькая.

– Найди немедленно. Ты сам эту одежду видел. Крови там не было?

– Совсем маленькое пятнышко. Застирать – плевое дело.

– Дорогое платье? Обязательно нужно к старьевщику, выбросить жалко?

– Халат домашний. Под ним рубаха льняная. Староста ведь дома сидел, не наряжался. – Но злость так и пучила бедного водовоза. – Эти за медный пул удавятся. Глазки подведены, щеки нарумянены, – прибавил без всякой связи.

Делать в прокуренной благовониями душной комнатке больше было нечего. Оставив монотонно бубнящего Илгизара, наиб с лекарем вышли во двор. Притихшие плакальщицы осторожно убрались подальше. Здесь светило солнце, чирикали воробьи и шумела молодая листва. Жизнь. Другая жизнь напоминала о себе расщепленным косяком.

Наиб доверительно повернулся к лекарю:

– Засов был закрыт изнутри. Сам покойный этого сделать не мог. Если это каким-то образом сделал убийца, то зачем? Не мог же он думать, что за самоубийцу примут человека, заколотого ударом в спину?

При этих словах в дворе появился торжествующий Бурангул со свертком в руках.

– Вот оно все! Где же еще быть, как не в кладовке? И засов сломанный, чинить, видно, хотят.

На ручке засова была намотана бечевка. Наиб поднес к лицу оборванный конец.

– Так и есть. Подрезана. Намотали на засов, потянули тихонько через окно, чтобы закрылся. А потом резко дернули, чтобы лопнула. И у войлока в окне не нужно большую дырку оставлять – в палец, чтобы бечевка пролезла. Одной загадкой меньше стало. Но осталась другая. Зачем это нужно было убийце?

– Убит ударом в сердце, – подтвердил лекарь, протягивая одежду. – Кровь. Значит, не в мертвое тело били.

IX
Адские зелья

Лекарь поклонился и спросил, может ли идти. Но Бурангул протестующе вскинул руку, обращаясь, правда, больше к наибу:

– Прошу оказать милость. Пообедайте с нами. На сытый желудок и думается лучше. А то мы здесь мешаем этим достойным женщинам. Того гляди, хозяева откажутся им платить условленную плату. Скажут, вы просто так сидели. С них станется.

– Завтракал у вас, теперь обедаю. Осталось только на ужин прийти, – засмеялся Злат.

– Разве так нужно принимать дорогого гостя? – закатил глаза водовоз. – Наспех. Как придется. Что можно приготовить наспех? Только кебаб. Но за мясом я человека посылал к Сарабаю. Все знают, что он в Сарае лучший мясник. Зря, что ли, иудейский резник у него всегда скот берет? А у них с этим делом строго. Чтобы без малейшего изъяна.

Увидев, что лекарь пытается тихонько удалиться, Бурангул бесцеремонно ухватил его за рукав.

– Куда ты, сосед? И так здороваемся раз в году, хоть живем на одной улице. Даже не думай удрать. Я же теперь здесь начальник, меня слушаться должны.

Не выпуская рукав лекаря, он двинулся к воротам, по пути дав отмашку плакальщицам: «Начинайте». Те дружно заголосили, и Злат бросился наперегонки с остальными к выходу.

Во дворе водовозов было тихо. Заросли кустарников отделяли его от улицы, высоченные вербы – от Булгарского квартала и пристани. Даже ветерок не залетал, лениво пробираясь над головами сквозь нежную молодую листву. Зато солнце к середине дня уже припекло почти по-летнему.

Дастархан устроили прямо на улице, в укромном уголке за домом. Совсем рядом с летней земляной печью, где шипел над углями обещанный кебаб. В чаше для мытья рук плавали розовые лепестки. Бурангул старался изо всех сил. Когда разливал вино, Злат сделал знак, чтобы лекарю налили побольше:

– Заработал. Вино у тебя хорошее, но мне еще во дворец ехать. А ему можно. Пей, добрый Хошаба! За упокой души новопреставленного.

Злат подумал, что теперь уже точно не узнает имени покойного. Так никто и не обмолвился. А самому спрашивать вроде как неудобно. Да и ни к чему. Зато новый знакомый вызвал интерес.

– Значит, с ядами имел дело? Искусство это редкое, не всякий лекарь им владеет. По всему видно, ты человек бывалый. Расскажи, где учился, как в наши края попал? Можешь не бояться, я яму тебе копать не буду. Просто, сам понимаешь, должность у меня такая. Человек, искусный в ядах, не может не вызвать интереса.

Наиб строго посмотрел на лекаря и добавил серьезно, даже немного сурово:

– Тебе же будет лучше, если я на твой счет не буду иметь никаких сомнений. А тайны хранить я умею. У Бурангула ведь своих дел полно, он нас пока покинет.

Водовоз немедленно устремился прочь, не забыв перед уходом налить гостям полные чаши вина. Лекарь молчал. То ли вспоминал что, то ли обдумывал.

– Мне скрывать нечего, хоть и запутана дорога моей судьбы. Ты прав, лучше все рассказать, как оно было. Хотя ничего интересного во всем этом и нет. С ядов и начну. Если бы не они, ты и не заинтересовался бы моей историей? Где яды – там тайна. Злодейство, смерть, интриги. Как не заинтересоваться? По правде говоря, и началось все с ядов.

Рассказ лекаря был долгим. Злат не перебивал, стараясь не мешать собеседнику, который все больше и больше уходил в свое прошлое. В минувшие годы, когда он сотни дней провел в пути.