За другими дверями обнаружились еще один зал, давно пустующая детская, класс для занятий с меловой замыленной доской, но ни за одной из них не было даже полки с ожидавшими, пока их возьмут в руки, книгами.

Спустившись вниз и обойдя лестницу, в конце узкого прохода напротив стены, на которую опускался дневной свет, Элайн обнаружила арку, несмело пройдя через которую она открыла для себя завораживающее зрелище. Арки на потолке играли золотыми бликами, голубые гладкие стены выгодно подчеркивали массивность богато украшенных многочисленных подрамников. Прямо посередине комнаты пара колонн словно подпирали небо. Они разделяли комнаты на одним хозяевам понятные секторы.

Из мебели были только небольшой диван без спинки под панорамным окном, угловые столики и узкий прямоугольный стол между колоннами, все остальное пространство заполонили картины. Природные и городские пейзажи, выхваченные из общей обстановки детали интерьера, небрежные натюрморты, забавные карикатуры животных, но больше всего было камерных портретов, величественно провожающих всех присутствующих, куда бы те ни двинулись.

В самом дальнем углу блеснула витиеватая рама овального зеркала, Элайн лишь через мгновение поняла, что в его поверхности вовсе не отражение картины с запечатленным на ней младшим Де Кольбером, а сам он стоит подле него. Не желая вновь нарушить покой хозяина замка, девушка озиралась по сторонам в попытке найти путь к отступлению, но с ужасом поняла, что, любуясь искусством, вышла на середину комнаты, потому, не придумав ничего лучше, спряталась за одной из колонн, напоследок поймав взгляд Матэуша в отражении.

– Элайн, я вас видел!

Чертыхнувшись, молодая ведьма зажмурилась, делая короткие вдохи как можно тише, по-прежнему стараясь не выдать себя, в глубине души надеясь заставить мужчину поверить в то, что ему ее присутствие привиделось. Матэуш развернулся на каблуках, стук приближающихся шагов глухо отскакивал от пола и стен, затрудняя предугадывание его местонахождения, потому Элайн медленно пятилась, пока не врезалась во что-то, вскрикнув. Сильные пальцы крепко, но бережно сжали ее плечи, разворачивая к себе.

– Элайн, вы в самом деле сейчас прятались от меня?

В глазах мужчины плясали игривые искорки, а кривоватая улыбка, ранее слывшая насмешливой, применяемая им, чтобы показать собственное превосходство, теперь казалась теплой и озорной. Элайн неожиданно для себя залюбовалась этим изгибом губ, в голове гласом проповедника из церкви пронеслось: «Обольстительный грех» – с чем она тут же согласилась, но все же скользнула взглядом по свежей поросли над верхней губой, родинке на правой щеке, поймав лукавый взгляд собеседника.

– Я… Я не… Боже милостивый, да, именно это я и делала! Уже второй раз я врываюсь и нарушаю ваше пространство, мне казалось, вы не жалуете моего присутствия.

Разом опомнившись, Матэуш Де Кольбер сделал шаг назад, отдернув руки, словно от огня.

– Вы не правы.

«Впрочем, как всегда в последнее время», – подумала Элайн, хотя на этот раз огорчения не испытала. Младший Де Кольбер молча подошел к узкому столу, взял бутылку красного вина, разлил его по бокалам и так же без слов протянул его гостье, стоявшей поодаль, закусив нижнюю губу.

Вину девушка всегда предпочитала чай, сам вкус дорогого напитка казался ей странным, а польза преувеличенной, но отказываться она не стала, поблагодарив хозяина кивком. Стараясь не выдать легкого волнения от нахождения один на один с мужчиной, Элайн прошла к ближайшим картинам, украдкой поглядывая за вампиром, смотревшим на собственное отражение.

– Не слишком ли самолюбиво даже для вас?

– Я смотрюсь в зеркало не ради утехи самолюбия, – так же тихо отозвался вампир, сделав щедрый глоток.

– А для чего тогда?

Немного подумав, перекатывая оставшееся вино в бокале, мужчина повернул голову в сторону гостьи.

– Для гостей это еще один предмет искусства. Смотрясь в него и вглядываясь одновременно в сотни работ, они мнят себя еще одним бесценным экспонатом, ощущая себя достойными большего.

– Но не вы, – уточнила Элайн, возвращая взгляд, крепко сжав ножку бокала от обуревавших ее чувств, вызванных откровениями.

– Эта комната вынуждает мечтать о большем, задумываться о том, что трудно увидеть глазами, но легко почувствовать сердцем, а зеркало возвращает с небес на землю, помогая не забывать о том, кто я есть на самом деле.

Девушка открыла рот, чтобы задать напрашивающийся вопрос, но знала, мужчина не ответит, не станет заходить дальше положенного. В галерее вдруг стало темнее, солнце спряталось, сдалось под натиском набежавших туч, слабые капли, будто робкие мазки краски, начали появляться на поверхности окон.

– Возможно, я потом пожалею, что говорю вам это, но слова сегодня сами рвутся наружу. Может, всему виной длительная обособленность от светского общества, а может, слишком много выпитого вина. Мисс Элайн, я вижу, что приятен и интересен вам, но все, что вы видите перед собой, ненастоящее.

Ведьма тут же повернулась к мужчине, резкие слова затронули разум, будто плохо обученный музыкант разом дернул туго натянутые струны. Брови ее нахмурились, образуя складку между ними.

– Что вы имеете в виду, господин Матэуш?

– Вы знаете, где ваши корни, мисс? – вопросом на вопрос ответил вампир, подходя к окну.

– Мои родители погибли, когда я была еще малышкой, но их образы бережно хранятся в воспоминаниях. Однако у меня есть тетушки, которые тоже важная часть меня. Насколько я знаю, ваши родители с вами и еще долго таковыми останутся. О чем вы переживаете, господин?

Молчание, казалось, длилось целую вечность, прежде чем раздался едва слышный бархатный тембр, кончиками пальцев повторяющий путь капель по другую сторону арочного окна:

– Как глубока ваша вера? Настолько, чтобы поверить, что ваши родители сейчас рядом со Всевышним?

Элайн не то чтобы пугали столь внезапная перемена и вопросы мужчины, но обеспокоили.

– Я верю в то, что если они все еще в Чистилище, то обязательно найдут из него выход. А вы, разве вы католик?

Матэуш кивнул, будто и вовсе не слышал вопроса, находясь в собственных мыслях.

– Разве вам… Я имею в виду, таким, как вы, не чужда вера, вложенная в сердца людей с молоком матери?

– По-вашему, я не имел удовольствия вкусить вино из тела моей матушки, Элайн? Вы сами-то помните, каково оно на вкус?

Элайн отчаянно мотала головой не в силах вымолвить и слова.

– Я достаточно отчетливо помню его сладковатый медовый запах, все равно что кончиком языка коснуться сотов. Нежность, будто лепесток ныне распустившейся розы, и терпкое послевкусие, словно смятая в руках полынь.

Мечтательный взгляд Матэуша Де Кольбера блуждал по россыпи капель дождя на окне, как будто именно к ним он прислушивался, с ними вел немой диалог. О чем же он был? Закружилась голова, пока девушка пыталась вообразить себе это. Не поворачивая головы, глаза мужчины обратились к ней.

– Этого достаточно в вашем понимании для вампира, Элайн, чтобы иметь честь называть себя истинным католиком?

Она поняла, что не может сделать и глотка воздуха, и на этот раз причиной тому был не корсет. Скорее, наоборот, он поддерживал Элайн, чтобы та не рассыпалась на части под его колким притягательным взглядом. Почему-то ей было важно услышать именно такой ответ. То ли ради очередного подтверждения знания, что у всего мертвого и живого на земле незримо прослеживается связь, то ли дабы убедить себя в том, что мертвое небьющееся сердце все еще способно чувствовать.

– Я не Де Кольбер. Я вообще не знаю, кто я. Ребенком, моя настоящая мать отдала меня на попечение церкви, а Де Кольберы как раз искали преемника для наследования власти, их родные дети давно погибли в этой войне. Иштван и Хадринн забрали меня к себе, за что я безмерно благодарен им, но самозванец внутри порой кричит слишком громко.

Порывисто произнесенная проповедь застигла девушку врасплох. Сердце больно билось о ребра, стянутые корсетом, на нетвердых ногах, не вполне отдавая себе отчет в действиях, Элайн подошла ближе к мужчине, положив руку ему на грудь, чувствуя под ладонью слабые импульсы, опровергающие очередной миф о вампирах.

– Даже вырванное ветром растение может выжить, пустив корни в ином месте. Бог хочет, чтобы место его было здесь, он любит растение таким, каково оно есть, и желает ему лучшей доли. Растение еще не знает, что на прежнем месте прошел ураган, не оставляющий после себя ничего живого, тогда как на новом корни станут лишь крепче.

Пока Элайн говорила, Матэуш стоял с закрытыми глазами, убаюканный методичным постукиванием дождя о стекло и ласковым голосом гостьи. С последним словом взор его обратился к ведьме, дрожащие пальцы поднялись к лицу девушки, заправляя вьющуюся на конце прядь волос за ухо, даже не дотрагиваясь, но обдавая приятным холодом разгоряченную кожу. Мурашки пробежали по телу Элайн, затерявшись у самых скул. Она ловила его взгляд, в тот момент являющийся не чем иным, как посланцем зарождающейся любви. Так ей казалось, пока морок не оборвался.

Бокал, сжатый в другой руке мужчины, треснул и рассыпался на мириады осколков, украсив белоснежную рубашку багряным всполохом. Матэуш выбранился, стряхивая острые кусочки с одежды, умудрившись даже не порезаться. Внезапно всплывшее воспоминание о бесконечно повторяющемся сне, когда Элайн еще мирно жила в своем доме, заставило ее вскрикнуть.

Воспроизведенная сцена потерянного в толпе незнакомца с зелеными глазами и кровью на одежде выбила дух из тела. Задыхаясь, ведьма не могла оторвать испуганного взгляда от лица вампира, понимая, что это был Матэуш Де Кольбер и встреча с ним неслучайна. Но хорошо это на самом деле или же предзнаменование не сулило ничего доброго, – оставалось загадкой.

– Элайн, что случилось, вам плохо?

Подхватив опадающую на пол, словно лепесток увядающей розы, девушку, Матэуш взял ее на руки и усадил на ближайший диван, оставшись подле него на корточках, не обращая внимания на грязную влажную рубашку.

– Спасибо… Мне… Трудно дышать…

– Принести воды или же позвать Мишель и Джиневру?

– Нет-нет! Не нужно, иногда такое случается, скоро пройдет.

Ласковый взгляд блуждал по лицу ведьмы в поисках улучшения ее состояния, пока не наткнулся на синяки на шее, где теперь пульсировала жилка. Призрачная тень накрыла образ Матэуша, он поднялся, не зная, что ему делать дальше, чем помочь бедной девушке.

Прямо напротив дивана, на фронтальной стороне колонны, висело сотканное умелыми руками полотно, состоящее из вышитых крупных красных и зеленых листьев, образуя цельную картину пышной кроны неизвестного растения.

По центру полотна расположился самый крупный лист, отороченный золотой жесткой нитью, она же уходила вниз, ведя к листьям поменьше, на которых были изображены мелкие значки разных расцветок и форм. Элайн старалась дышать как можно глубже, чтобы успокоить панический удар, так внезапно сковавший все тело, обращая внимание на то, к чему прикован взор вампира. Стоит ли прямо сейчас сказать ему о том, что видела она во сне, или же поговорить для начала с тетушками? Не сочтет ли он ее откровения очередной выдумкой, попыткой манипуляции? Возможно, было бы разумно впервые воспользоваться услугами ясновидящих, ведь жизнь с ответами не спешила, а вопросы нарастали быстрее снежного кома.

– Это гобелен моей семьи, – услышала Элайн Мелтон уверенный голос, оторвавший ее от размышлений, и подняла глаза на полотно. Она поняла, что вампир пытается тем самым отвлечь ее, и без раздумий позволила ему себя увлечь.

– Как понимать все эти значки, Матэуш?

Девушка впервые назвала его просто по имени, вторя его обращению к ней, памятуя, что они наедине, и если сам вампир не будет против, это станет их первой маленькой тайной. Младший Де Кольбер, похоже, и вовсе не заметил разницы в обращении, проводя по узорам кончиками пальцев.