– Что это? Сделать опись!

Джонсон бросила косметичку находившемуся неподалеку агенту.

– Время закончилось! Давай вставай, хватит здесь сидеть! – разоралась она.

Вот тут мне стало очень тоскливо и панически страшно. Чувство незащищенности, растерянности и беспомощности перехватило дыхание. Как будто кто-то совсем отвратительно чужой ворвался в мою жизнь. Внутреннюю жизнь. Эти украшения были для меня очень дороги. Они передавались из поколения в поколение как семейный оберег и были знаком моей сокровенности, которая еще горела во мне даже после вторжения Эльнара в мою душу. Мне было невыносимо горько. Тень неизбежной разлуки с детьми черным покрывалом окутала меня. Один комплект украшений был на мне. Я с трудом сняла их и без разрешения пошла в спальню Зариночки, чтобы отдать дочери то последнее, священное, что у нас осталось. По воле судьбы этот комплект стал символом того, что я расставалась с самым дорогим в моей жизни! Алик уже был в Заринкиной комнате. Они лежали, крепко обнявшись, как маленькие бельчата, и тихо гладили друг друга по голове. Смотря на детей, я с горечью подумала: «Как же наше будущее непредсказуемо, и подобное может случиться с каждым в любой момент. В один миг мы счастливы и чувствуем, как Вселенная вторит нам в унисон, но через какие-то мгновения все может разрушиться и уйти в никуда. И тогда накрывает такое состояние, что весь мир уходит из-под твоих ног».

– Зариночка! На, сохрани это. Я скоро вернусь, – я наклонилась к детям, чтобы поцеловать их. Потом вложила Заринке в ручку свои амулеты. Тогда она и заметила, что я была в наручниках, и горько заплакала.

– Мама! Что это? Не уходи!

Вот опять я ухожу от них, вот опять я оставляю их в отчаянии и безысходности. Она смотрела с испугом и глубокой грустью.

– Зарина, я ненадолго. Доченька, сыночек, я вернусь скоро. Мы заживем вместе, как и мечтали. Мы встретим Новый год вместе, – слезы градом катились по моему лицу, я была в наручниках и не могла обнять их. Заринка прильнула ко мне, а Алик держал мои руки, целовал и гладил их.

– Мамочка, опять ты уходишь! Мама, не уходи!

Алик держался, как мужчина, но вдруг начал кричать:

– Папа! Что ты сделал с мамой? Папа, помоги! Они забирают маму. Это ты! Это ты!

Алик был весь красный и дрожал. Тяжело дыша, он вскочил с постели и пнул бесцветную и бесчувственную Джонсон.

– Эй, бой! Что ты делаешь? – прикрикнула она на сына и, повернувшись, проорала в рацию:

– Вызывайте детскую опеку! Эти малявки в невменяемом состоянии. Срочно!

Почти падая от пугающего отчаяния, я прошептала:

– Я очень сильно люблю вас, мои самые драгоценные ляльки! Я вернусь. Алик, берегите друг друга!

– Ты собралась ехать в белье? Оденься! – скомандовала агент ФБР.

Меня провели в нашу спальню, где под жадными взглядами омерзительных офицеров я нацепила майку и джинсы. Взглянула на часы. Было 05:55 утра. В тот момент я не понимала, что ухожу навсегда из своего дома. В голове летал рой жужжащих мыслей. Все путалось! Что случилось? Чего они хотят? Когда детям идти в школу? Кто за ними сегодня присмотрит? Ой, я забыла сказать Зарине, чтобы убрала домашний йогурт, который я поставила накануне. Прокиснет ведь…

Нас вывели на улицу. Было еще рано, но день обещал быть жарким. Соседи облепили машины репортеров, и каждый хотел что-то сказать. Подъехал пикап для перевозки заключенных, и мы поехали по самым центральным улицам Эль-Пасо, как будто фэбээровцы издевались над нами. Знакомые магазины и супермаркеты проплывали за грязным окном каталажки. Эль-Пасо просыпался. Мимо проезжали машины, поливающие траву, и в фургон просачивался запах мокрого асфальта, отрезвляя и напоминая мне, что я сейчас заключенная. Я сидела в трясущемся автозаке и не могла осознать реальность. Мы заключенные! Я ведь только в кино видела маршалов (так в Америке называется спецподразделение ФБР) и эти минивэны, которые увозят заключенных. Это все было в другой реальности, это происходило с кем-то, но не со мной.

Как все изменилось всего за несколько мгновений! Все меняется в этом мире. Например, деревья: пару недель назад они представляли собой гордых техасских мачо-чарро с пышными зелеными кронами вместо мексиканских сомбреро, а сейчас превратились в беспорядок непослушных высохших ветвей. Даже из заляпанного окна было видно, что ранее ярко-зеленые ветки покрылись желтой сединой. Местами можно было увидеть голые концы уже бледно-коричневого цвета. Цветы на аллеях уже высохли, возвещая осень, грустно смотрели на прохожих стебельки, оставшиеся без своих прекрасных украшений. Но и цветы, и деревья, расцветая, знают, что им не жить долго. И они готовы к концу. А я не знала и даже не предполагала, что со мной произойдет. Я просто не была готова к такому жестокому повороту. Может, Зарина знала и поэтому была такая подавленная и печальная, с тех пор как мы приехали в Америку? Боже мой! Доченька моя! Лапочка моя! Алик, сыночек! Что с вами будет? Опять я вас оставила… Панический горячий страх обжигающе прошел по телу и поселился в животе. Я была ошеломлена тем, насколько реальным был мой страх.

Нет, нет! Все будет хорошо. Не может быть, чтобы меня не отпустили. Сейчас разберутся и отпустят. Ведь я ничего не делала неправильного. Пока я боролась с собой и еле-еле успокоила себя, так что в мозг опять поступил кислород, мы подъехали к зданию главного офиса ФБР в Эль-Пасо. Машина резко остановилась.

– Выходи! – грубо скомандовала Джонсон.

Я очень хотела курить.

Глава 2
Допрос с пристрастием

Мы остановились у дверей огромного здания, на крыше которого красовался американский флаг. Везде были люди в черных бронежилетах и касках. Столько солдат нас арестовывали? Должно быть, они рассчитывали схватить настоящую русскую криминальную группировку! Они громко разговаривали и шутили, похлопывая друг друга по плечу.

Подъехал фургон, в котором был Эльнар. Из него выпрыгнул молодой сержант ФБР. Секунду этот парень стоял и щурил глаза на солнце, ориентируясь, как бы припарковать машину. Его черная майка с надписью «Маршал США» и армейские черные штаны с многочисленными карманами указывали на то, что он принадлежит к федеральным маршалам. Служба маршалов США обеспечивает безопасность, осуществляет розыск и конвоирование обвиняемых между учреждениями или в суд и обратно, проводит расследования преступников. Они не полиция. Сотрудники службы маршалов США не носят форму. Они могут быть одеты во что угодно, чтобы быть неопознанными. ФБР же является основным федеральным следственным агентством, и на захватах фэбээровцы одеты в темно-синюю ветровку с большими желтыми буквами «ФБР».

Сержант повернулся пятками к лестнице позади него. Офис ФБР в Эль-Пасо – большое старое здание из желтого кирпича с колоннами и лестницей, ведущей к входным дверям, окруженное высоким кованым забором. Ни деревьев, ни кустов, ни цветов. Везде вразброс стояли полицейские машины с мигалками. Я тогда еще не осознавала, что это было зловещее место – место жестокости, место расправы.

Парень махнул своим сослуживцам, кивнув в сторону фургона. Я наблюдала сквозь грязное мрачное окошко своей каталажки. Сбежалось много людей; все как на подбор одного стиля: темные часы на левой руке, одинаковая стрижка, солнцезащитные очки, бутылка с водой. Они все были в шортах выше колена и в черных майках с надписью на груди. Офицеры шумно и радостно галдели, а я не могла понять, что они говорят. Вся эта картина была похожа на праздник каннибалов, встречающих своих сородичей с удачной охоты. Они привезли двоих свеженьких жертв! Вот и радовались в предвкушении многообещающего пира!

Из пикапа медленно вышел Эльнар в наручниках. Он со страдальческим видом озирался по сторонам, как будто попал в другое измерение. Его походка стала похожа на походку старика, который боялся упасть. Он плелся к лестницам, еле таща свои ноги. Эльнар выглядел мерзко! Как человек может измениться за какие-то часы! Как он был не похож на того крепкого и статного мужчину, которого я встретила тогда, на первой встрече, десять лет назад.

– Стой!

Эльнара толкнули лицом к стене. Он робко повиновался. Я смотрела на него, и мне стало его совсем жалко. Он так сильно осунулся и поник. Я не понимала, почему мне его жалко. Любила я его, что ли? Думая об этом, я ощутила едкий запах духов, похожий на хвойный освежитель воздуха. Резко повернулась и увидела голову, просунувшуюся в приоткрытую дверь. Это была Джонсон. Острые черты лица, тонкий нос, бледно-голубые бесчувственные глаза и усмешка, словно оскал зверя, выдавали в ней хищника, приготовившегося к атаке. Она напоминала акулу!

– Выходи! – скомандовала она и потащила меня из машины за наручники. – Быстрее! У меня нет времени возиться с тобой!

Я выпрыгнула из темного салона машины. Солнце слепило щипающие от слез глаза. Тогда я не подозревала, что вижу солнышко в последний раз. От моей воинственности не осталось и следа. Было страшно и тоскливо. Тщетно пытаясь сдержать слезы, я посмотрела на Эльнара. Сзади он выглядел еще жальче. Домашнее трико висело, как будто он похудел килограммов на десять за эти два несчастных часа. А его лысина просвечивала при ярком дневном свете. Никогда не замечала, что он лысый. Муж переминался с ноги на ногу, ссутулившись, не смея поднять глаза, тупо смотрел в землю. «Куда подевался вчерашний грозный господин?» – в очередной раз пробежала эта мысль. Какая-то маленькая искорка радости освобождения от Эльнара прокатилась сквозь меня, оставив после себя горечь во рту.

Вернулся сжигающий страх. Я боялась не за себя. Страх за детей, дикое, щемящее отчаяние, что снова оставила их, и боль, что я не могу никак добраться до счастья быть с ними. В голове стучал единственный вопрос: «Почему? Почему? Почему? За что?» С одной стороны, я не могла понять и принять происходящее, с другой – четко чувствовала, что происходило что-то серьезное и неизбежное.

Глотая воду из своих бутылок, маршалы по-прежнему громко обсуждали детали нашего ареста и веселились от удачно выполненной операции.

Меня подвели к Эльнару, который даже не обратил на меня внимания. Он был занят обдумыванием своего спасения.

– Полное имя, год и страна рождения, цель приезда в Америку. – Я даже не обратила внимания, что там Джонсон говорила речитативом. Я хотела переспросить, но она резко повернулась назад.

– Джонсон, хорошая работа! Суперулов! – попытался пошутить один из бравых ребят ФБР, но, увидев свирепую гримасу Джонсон, замолчал.

– Заткнись, идиот! Мы не взяли всех участников преступления! В доме были только эти двое и еще двое сопливых зверенышей. Я посмотрю, как ты будешь веселиться, отчитываясь перед Вильямс!

«Ого! – подумала я, – так они и правда рассчитывали взять многочисленную группу русских преступников… У меня чуть отлегло от сердца. Значит, нас не будут долго держать. Ведь мы не принадлежали ни к какой мафии, и держать нас долго у них нет никаких оснований».

– За что нас арестовали? За что? Вы мне ничего не сказали, – резко дернув цепи, спросила я.

Мой вопрос так и повис в воздухе.

Мы пошли по длинному коридору, в конце которого нас дожидались еще двое офицеров ФБР. У нас взяли отпечатки пальцев и сфотографировали около стены, прямо как в фильмах. Потом опять потащили по коридору. Меня вели первой, и я не видела Эльнара; когда я обернулась, его уже не было. Совсем обалдевшая, я шла по длинным запутанным переходам с холодными голыми стенами. Полумрак помещения нагонял тоску и ужас, ритмичный шаг моего конвоя навевал усталость, а от нее и накатившее безразличие. Ведь я даже не могла понять, где оказалась, каждую секунду ожидая, что меня вот-вот выпустят и настанет конец моим мучениям.

– Ты говоришь и понимаешь по-английски? – открывая дверь, спросила меня Джонсон.

– Да, но я не… – слова застряли у меня в горле. Потому что она злобно обернулась и по рации сообщила: