Вообще, иногда я жалею, что нанял Абдаллу проводником. Не уверен, что он так хорошо знает здешние края, как утверждает.

Меня, признаться, привлекло то, что он бывал в царстве Пресвитера Иоанна…

После привала мы продолжили путь.

Теперь наша дорога проходила между скальными отрогами, нам то и дело приходилось огибать их.

В то же время дорога забирала всё выше вверх. Абдалла уверяет, что она приведет нас к перевалу.

Когда солнце начало клониться к закату, я заметил, что на вершине одной скалы что-то ярко блеснуло.

Я сказал об этом Абдалле, но он стал уверять меня, что мне это померещилось.

Однако сам после моего рассказа заметно помрачнел.

Мы шли до самого заката, и даже после того, как солнце скрылось за горами, Абдалла не хотел останавливаться.

Он всё поминал владыку гор и говорил, что нужно успеть пройти трудное место, прежде чем тот разгневается.

Наконец стемнело настолько, что уже нельзя было различить дорогу, и лошади начали оступаться. Только тогда Абдалла согласился остановиться на ночлег.

Теперь он долго выбирал место для стоянки и успокоился только тогда, когда нашел большое углубление между двух скал, где смог разместиться почти весь наш караван.

Стемнело очень быстро, как всегда в этих краях.

Сразу резко похолодало.

Погонщики и слуги кое-как набрали хвороста и развели костер, хотя Абдалла был очень этим недоволен и всё время обеспокоенно вглядывался в темноту.

Мы разделились на три группы, которые должны были по очереди нести караул. Мне выпала первая очередь вместе с фра Авенариусом. Остальные участники экспедиции мгновенно заснули, утомленные тяжелым переходом.

Монах непрерывно молился, чем, признаться, немало меня раздражал. Из-за него я не мог хорошенько прислушаться к окружающим звукам. А эти звуки, следует признаться, мне не нравились.

То и дело мне мерещились то какие-то крадущиеся шаги, то доносящееся из темноты приглушенное рычание.

Я подбросил хвороста в костер, поднял пылающую ветку и вгляделся в темноту, но ничего не увидел.

Наконец время нашей стражи закончилось, нас сменили Абдалла и Сальваторе. Я улегся поближе к догорающему костру и мгновенно заснул, несмотря на холод.

Абдалла разбудил нас, едва начало светать, и принялся торопить в дорогу, то и дело опасливо оглядывая окрестные горы.

Впрочем, я и сам проснулся бы от непривычного холода.

Мы очень быстро собрались и тронулись в путь.

С каждым шагом мы поднимались всё выше, и дорога становилась всё труднее. Лошади то и дело оступались, и на особенно крутом участке дороги одна из них упала и сломала ногу.

Ее пришлось добить из милосердия, а ее груз переложить на других животных.

После этого караван стал двигаться еще медленнее.

Солнце поднялось довольно высоко, но оно ничуть не согревало.

Люди разобрали одеяла и закутались в них – это было хорошо, ибо хоть немного уменьшило груз вьючных животных.

После полудня караван вошел в ущелье, столь глубокое, что до нас почти не доходил солнечный свет. Абдалла нервничал больше прежнего, он то и дело осматривался по сторонам, словно к чему-то прислушиваясь.

Когда мы уже далеко углубились в ущелье, впереди нас появился одинокий всадник. Абдалла сильно побледнел и остановился. Всадник же что-то прокричал на незнакомом нам языке.

– Чего он хочет? – спросил я Абдаллу. – Что он говорит?

– Он требует оплатить проход через владения горного властелина.

– И много ли он хочет за этот проход?

– Всё наше имущество.

– Что ж, он один, и не кажется мне таким уж опасным…

– Погляди по сторонам, мой господин! – Абдалла повел рукой, указывая на склоны ущелья.

Я посмотрел туда же и увидел притаившихся за камнями многочисленные островерхие кожаные шлемы. Это были желтолицые и узкоглазые люди, вооружённые короткими луками.

– Это служители Владыки Гор! – сказал Абдалла упавшим голосом. – Мы не сумели незаметно пройти через это ущелье, и теперь нам не на что надеяться. Даже если мы отдадим им всё наше имущество, они не пропустят нас. Одних они убьют, других уведут в горы, сделают рабами и заставят работать на подземных рудниках.

– Что же нам делать?

– Я не знаю, мой господин… Можно только надеяться на помощь древних…

– На чью помощь? – переспросил я удивленно.

– На помощь древних людей, которые властвовали в этих краях задолго до Владыки Гор.

– Но как же нам их найти?

– Их не нужно искать. Они сами найдут нас, если пожелают. Мы можем только молить их о помощи.

– Так попроси же!

Абдалла сделал несколько шагов в сторону от тропы, опустился на колени и сорвал цветок с белым пушистым венчиком.

Он поднял цветок над головой.

Ветер растрепал венчик цветка, подхватил белые волоконца и унес их в небо.

– Что ты делаешь, Абдалла? Время ли сейчас собирать цветы?

– Я отправил послание древним.

– Послание? Ты надеешься, что эти белые волоконца долетят до них, и они придут нам на помощь?

– Да, я надеюсь.

В это время просвистела стрела и вонзилась в землю возле ног Абдаллы. Тут же всадник, преграждавший нам дорогу, снова что-то прокричал на своем непонятном языке.

– Чего он хочет?

– Он требует плату за проход – иначе грозит всем нам смертью.

– Что же делать?

Абдалла не успел ответить.

На тропе позади всадника появился сгорбленный старик в черном плаще. Он приближался к всаднику, опираясь на суковатую клюку и не глядя под ноги. Лицо его было поднято к небу, глаза широко открыты, но глаза эти были незрячими, они напоминали два обточенных временем и ветром кусочка больной бирюзы.

Всадник услышал его шаги и обернулся.

Он что-то произнес с угрозой, но старик не остановился, он сделал еще несколько шагов, а потом поднял свою клюку и направил ее на всадника…

И тут же мощный порыв ветра сбросил всадника с лошади, оттащил его с тропы к краю ущелья и швырнул на землю.

Старик остановился, поднял руки и громко, отчетливо произнес непонятное слово:

– Абарбамаз!

И тут же ветер стих, и в горах наступила необыкновенная, торжественная тишина.

– Идем вперед, мой господин! – проговорил Абдалла.

– Вперед? – переспросил я удивленно. – А как же эти… люди Владыки Гор?

– Древний произнес Слово Власти. Горные люди скованы этим словом, они не смогут пошевелиться, пока мы не пройдем через ущелье. Так что не надо терять время…

И наш караван двинулся вперед.

Мария прочитала пару страниц, но почувствовала, что глаза устали и слезятся. Время позднее, а она сидит в прихожей и читает старую книгу. Завтра, между прочим, у нее занятия с утра, студенты придут зачет сдавать.

Она собралась закрыть книгу, но на следующей странице наткнулась на гравюру. На небольшой поляне лежал крупный мускулистый мужчина, длинные волосы его были стянуты повязкой, а в спине торчала стрела. Было полное ощущение, что человек этот мертв. Того, кто пустил стрелу, на гравюре не было, зато чуть в стороне жались испуганно те самые скелеты, которые на предыдущей гравюре ходили по кругу, скованные одной цепью. Кстати, той, предыдущей гравюры, Мария в книге не нашла, хотя перелистала ее. У нее уже не было сил удивляться по этому поводу.

Надежду разбудил звонок.

Ей приснилось, что она девочка, ходит в школу и опаздывает на занятия. Вот она, запыхавшись, вбегает в школьный вестибюль, и тут грянул звонок, извещающий о начале первого урока. А прямо перед ней, подбоченившись, стоит гроза школьников, завуч Елена Борисовна, по прозвищу Елена Беспристрастная.

– Опаздываешь, Любимова? – строго поджала губы Елена Борисовна.

Надежда вскрикнула…

И проснулась.

И с радостью осознала, что уже очень давно не ходит в школу, а несколько последних лет не ходит и на работу, так что может по утрам спокойно спать.

Но звонок не умолкал, и Надежда сообразила, что звонит ее мобильный телефон. Она подумала, что звонит муж, а если он трезвонит так рано, значит, случилось что-то серьезное. Мало ли что может случиться в командировке. Заболел, документы потерял… Встревожившись, Надежда схватила с тумбочки телефон.

Но, взглянув на экран, она увидела, что звонит ее мать. Мама Надежды, Татьяна Васильевна, несмотря на преклонный возраст, была женщиной энергичной и просыпалась очень рано. Поэтому Надежда успокоилась и поднесла трубку к уху.

– Мама, ты знаешь, – проворчала она недовольно, – который сейчас час?

– Восьмой, – ответила мать, не задумываясь. – А что?

– Я вообще-то еще спала.

– И очень плохо! Знаешь такую поговорку: рано ложиться и рано вставать – горя и хвори не будете знать!

– Меня уже поздно перевоспитывать! – буркнула Надежда, спросонья она была не в настроении.

– Работать над собой никогда не поздно!

– Так ты что, звонишь мне в такую рань исключительно в воспитательных целях?

– Нет, конечно. Я хочу тебе кое о чём напомнить.

– У меня вообще-то еще нет склероза.

– Правда? А ты не забыла про Люсю?

– Про какую еще Люсю?

– Ну вот, разумеется, забыла! Про Люсю Воронову, мою закадычную старую подругу!

– Конечно, я помню Люсю Воронову, – соврала Надежда, лихорадочно вспоминая, что ей говорит эта фамилия.

Получалось, что никакой Люси она в жизни не знала. Впрочем, это ничего не значит, поскольку мать Надежды была женщина очень общительная, имела массу друзей и знакомых. Как, впрочем, и сама Надежда.

– И ты ей его отвезла? – строгим прокурорским тоном осведомилась мать.

– Кого «его»? – оторопела Надежда.

– Ну вот, я так и знала! Конечно, ты забыла о моей просьбе!

– Ну, мама, объясни толком! Ты меня разбудила в такую рань, чтобы загадывать загадки? – Надежда добавила в голос строгости, с матерью иначе нельзя.

– Ты наверняка забыла, что обещала отвезти Люсе тоноксинометр! Забыла?

И тут Надежда с ужасом вспомнила, что две недели назад мать попросила ее отвезти старинной подруге какой-то громоздкий прибор с неудобоваримым названием. Этот прибор Люся во время эпидемии коронавируса купила у каких-то жуликов, которые содрали с нее жуткие деньги и внушили, что он не только безошибочно диагностирует коварную инфекцию, но и успешно от нее исцеляет.

Эпидемия давно завершилась, и тут у Надеждиной матери начался какой-то подозрительный кашель. Люся убедила ее, что той необходим этот самый чертов тоноксинометр, и отправила свою племянницу отвезти его. Надежда подозревала, что она просто хотела избавиться от громоздкого прибора, который занимал добрую половину ее кухонного шкафа. Тем не менее покладистая племянница отвезла прибор Надеждиной матери, очевидно, Люся ее допилила уже до предела.

С тех пор прошло много времени, и кашель у матери тоже прошел. (Мать считала, что благодаря прибору, а Надежда не сомневалась, что мать кашляла из-за каких-то новых сухариков и перестала кашлять, когда перестала эти сухари есть.)

Вообще, мамочка Лебедевой усиленно пропагандировала здоровый образ жизни, но так, как она его понимала. То есть внимательно изучала всякие новые биодобавки и витамины (всё же у нее хватало ума их не принимать), вместо хлеба ела всевозможные сухари. Еще она ходила не меньше пяти километров в день, обливалась холодной водой, много времени проводила на даче и чувствовала себя очень даже неплохо, чему Надежда была, разумеется, только рада.

Никаких замечаний и советов мать от Надежды не принимала. В общем, в тех сухарях оказалась какая-то травка, на которую у матери была аллергия, так что, в конце концов, всё обошлось. И прибор больше никому не понадобился.

И вдруг две недели назад Люся внезапно вспомнила про этот чертов агрегат, позвонила своей подруге и попросила его вернуть как можно скорее. Надежда тогда же забрала у матери злополучный прибор и обещала при первом удобном случае отвезти его Люсе. Но удобный случай всё не подворачивался, а потом Надежда благополучно забыла про свое обещание.