Дорога действительно оказалась хуже некуда. А Витя хотел не ехать, а лететь. Всё встало на свои места, как-то сразу сложилось, как будто для собираемого им пазла своей жизни не хватало именно этого вахтёра, Рязани и её, Еляниных, невероятных птиц с живыми глазами, в которых отражался он и её любовь к нему. Эта неровная дорога была последним препятствием перед встречей с ней. В этот момент он не думал о том, что, может быть, её там нет, что она уехала в Москву, что она уже не одна. Ничего не могло помешать, даже Перевёртыш со своими пророческими грустными глазами не мог его остановить – Виктор ехал к ней.

* * *

Деятельная натура проявляется во всём. Вот зачем она в светлом крепдешиновом платье полезла прореживать редиску? Кто её заставлял? Теперь пятно от зелени останется. Вот несклепистая!

Услышав сигнал подъехавшей машины, она пошла к летнему рукомойнику, сполоснула руки, чтобы всей не перемазаться. Подхватила сумочку и тубус, заперла калитку и шагнула в сторону припарковавшегося джипа. Серёга вышел из машины, зашёл с пассажирской стороны и галантно открыл перед ней дверцу – её обдало запахом его парфюма, что, учитывая полуденную жару, выглядело смешно. «Точно кадрится!» – подумала она.

– Привет, Серёжа!

В этот момент на шею Серёги сел приличного размера овод, которого он не замечал, будучи увлечённым Еляной, созерцанием своей неотразимости и важности момента. Она же среагировала быстро. Сергей был гораздо выше её, ей пришлось потянуться, встать на цыпочки и легонько шлёпнуть его по шее, отгоняя злостное насекомое. Потеряв равновесие, она практически упала к нему в объятия.

* * *

Приятели добрались до деревни достаточно быстро, несмотря на плохую дорогу. Витя гнал как сумасшедший, Кристьян даже предлагал сменить его за рулём, видя, как тот взволнован. В деревню въехали, а куда дальше – неизвестно. По дороге попался старик, спросили, где живёт Еляна, художница.

– Художницу не знаю, а вот внучка Марфы Семёновны, покойницы, та, что из Москвы приехала и зимовала с нами, вон там живёт, на краю деревни.

Витя остановился за два дома до указанного стариком. Вышел из машины, чуть прошёл вперёд, в сторону леса. Дом Еляны стоял чуть в низине, с пригорка было хорошо видно чёрный джип, мужчину и женщину в очень знакомом бежевом крепдешиновом платье, обнимающихся около калитки. Женщина смеялась. Мужчина взял у неё сумочку, галантно открыл пассажирскую дверь, дождался, когда она сядет, обошёл машину с другой стороны, сел за руль и поехал, свернув на соседнюю улицу и объехав дом со стороны леса – там дорога была получше.

* * *

На обратном пути за руль сел Кристьян. Виктор был просто не в состоянии ехать. Перед глазами стояла эта картина – как он её нашёл, преодолел свою трусость, примчался к ней и… увидел её в объятиях другого. Почему он, идиот, был уверен, что она одна и ждёт его после всего того, что он сделал с их отношениями? В Самару уже, конечно, не поехали, он извинился перед приятелем, попросил его понять.

Раиса Николаевна не узнавала сына. Друг Вити сказал, что дальше они решили не ехать и вернулись. Так что же там такое случилось, в этой Рязани, что сын вернулся совершенно убитый морально? Мать знала своего Витю. Сразу допытываться нельзя. Когда отойдёт, сам расскажет.

Через пару дней, вечером, оставшись с матерью наедине и измеряя ей давление, он аккуратно завёл разговор, будто бы его не волнует эта тема.

– Мама, знаешь, что мы видели в Рязани в музее? Еляниных птиц, представляешь?

– Так ты из-за этого вернулся сам не свой? Из-за картин?

– Она живёт там рядом. Я, как дурак, возомнил себе невесть что, помчался к ней, а она не одна.

– Ты уверен? Этого не может быть. Я хорошо знаю Еляну. Ты ошибся.

– Я видел своими глазами, как она обнимается с мужчиной около дома.

– Ну и что? Это мог быть брат, родственник, может, ты чего-то не понял. Слушай, сынок, ты тогда своим поступком, решив всё за неё, за себя и за меня, столько дел наворотил… Езжай к ней, поговори. Одна она, не одна – ты должен с ней объясниться.

– Мама, я не могу…

– А ты через «не могу» езжай, говорю тебе.

Утром он достал Перевёртыша из дипломата, повертел его в руках, не решаясь соединить палочки. Вспомнил её глаза, в которых отражался он и их счастье, нажал пальцами на упругое дерево, сближая палочки и наблюдая за кувыркающимся человечком: раз оборот, два оборот, три, четыре – и фигурка достигла вершины, перевернулась в последний раз и застыла, взирая на ошеломлённого Виктора счастливыми глазами, улыбаясь во весь рот.

Опустившись на диван, Виктор выглянул в окно – над Москвой стояли две радуги, одна чуть выше другой.

– Радуга – это на счастье, – сказал он Перевёртышу, положил его в дипломат, подбросил в воздух и поймал ключи от машины и вышел из квартиры.

\ 01.03.2023 \

Часть II

Дети, которых мы не родили

Наступил вечер. Больница угомонилась. Плановые операции закончились, у врачей передышка: пока по скорой не привезут кого-нибудь срочного, можно расслабиться. В тридцать первой палате тоже стало тихо. Беременные на сохранении собирались спать, укачивая свои животики; те, кто на прерывание, сидели вместе и про жизнь разговаривали. Судьбы разные, а вот решение – одно, для всех трудное.

Больничные вечера обычно тихие. В палату зашла дежурная медсестра, в руках у неё была маленькая баночка с жидкостью.

– Девочки, подойдите ко мне, хочу вам кое-что показать.

Все отложили свои книжки, разговоры и потянулись к выходу из палаты, где стояла медсестричка.

В конце восьмидесятых хаос царил везде. В больнице не хватало мест, и в одной палате собралась достаточно разношёрстная компания – и по возрасту, и по положению. Кто-то лежал на сохранении, сроки разные, цель одна – сберечь своего ребёночка, а кто-то пришёл с ним проститься, не желая знать и заранее не любя. Были и невыясненные, как Марина, – то есть она вроде на сохранении, а вроде и не беременна. Но об этом позже.

Марина тоже встала, хотя у неё очень болел живот и хотелось спать, но любопытство было сильнее. Каково же было её удивление, когда она увидела, что именно было в той баночке! В прозрачной жидкости плавал маленький человечек. Размером он был примерно сантиметров семь, но у него было всё настоящее – ручки, ножки, микропальчики, малюсенькие ушки, закрытые глазки, через кожицу век можно было разглядеть глазное яблоко. Ручки перекрещены на груди, ножки сложены и подтянуты к животику. Он был таким трогательным и нежным, как будто прозрачным, сквозь тоненькую розовато-бежевую кожу просвечивались ниточки сосудов.

Девушки замерли, в палате повисла звенящая тишина, все стояли, боясь пошевелиться. Малыш выглядел спящим, но каждый, кто смотрел на него, понимал, что это мёртвый эмбрион, ребёнок, которого не будет, дитя, чья мать приняла решение за него и за Бога, сделав аборт на двенадцатой неделе беременности.

Марине было почти семнадцать. Она первый раз в жизни попала в больницу, и сразу в отделение с необычным и пугающим названием «Гинекология». Хотя нет, мама рассказывала ей, что маленькой она тоже лежала в стационаре – ей удаляли аденоиды, но тогда ей было примерно лет шесть, она этого просто не помнила.

Что же привело её в это отделение?

* * *

Уже полтора года – да, она очень ранняя – Марина встречается со своим Серёжей. Это не потому, что она какая-то развратная. Нет, как раз наоборот. Её очень строго воспитывали родители, выросла она в полной семье, мама и папа инженеры. Ходит она в хорошую московскую школу. Да и вообще примерно с восьмого класса Марина считала себя гадким утёнком – на такую и не посмотрит никто. А вот Серёжа… Это была любовь, причём взаимная, детская, трогательная и чистая. Трогательной и чистой любовь была около года. Потом они обсудили планы на будущее, поклялись быть вместе навсегда и Маринины шестнадцать лет встретили вдвоём на старой даче Серёжиной бабушки.

Там всё и случилось. Не смогли больше только прикасаться друг к другу. «Это жизнь, и она прекрасна», – уговаривала себя Марина. Они были ровесниками, познакомились на турслёте московских школ. Дело было под Наро-Фоминском, на территории одного из пионерских лагерей. Марина в спортивных состязаниях не участвовала, спорт и она – несовместимые вещи. Так, кстати, на всю жизнь и осталось.

Её поставили с другими девочками на кухню. Натянули огромный тент среди сосен – под этим тентом и располагалась их импровизированная кухня. Готовили много, на все школы их района. Серёжа пробежал свою дистанцию по ориентированию на местности, пришёл с другими мальчишками помогать чистить картошку. Труд объединяет, облагораживает, а совместный труд, бывает, ещё и влюбляет. Сквозь сосны на них взирали ангелы, у ангелов всё получилось. Только Марина тогда про них ничего не знала, была комсомолкой – это я вам про ангелов говорю.

Серёжа среди девчонок в своей школе считался видным красавчиком, не одна по нему вздыхала. Высокий, статный, с хорошо развитой мускулатурой и залихватским чубом чёрных волос, он был лидером и заводилой среди мальчишек. Марина же, наоборот, – тихоня, худенькая и невзрачная, как ей казалось.

Хотя, если бы мы с вами присмотрелись к ней внимательно, то увидели бы девочку, которая обязательно расцветёт в будущем и удивит окружающих своей трогательной красотой гадкого утёнка, готовящегося стать прекрасным лебедем. Среднего роста, с почти белыми от природы волосами и бровями, серыми, как ей казалось, бесцветными глазами и пухлыми губами, которые она неизменно обкусывала. Стесняясь своей внешности, Марина старалась особо не высовываться, хотя, если было нужно, везде участвовала, помогала, оставаясь чуть в тени. Но на таких и держатся коллективы – они не лидеры, а костяк, который всегда придёт на помощь.

В больницу её направила врач из районной женской консультации. На плановом приёме Марина, заливаясь краской, призналась, что у неё неровно с месячными, сдала анализы и отправилась на «Соколинку» в отделение гинекологии. От страха она сама не поняла, что с ней – то ли воспаление, то ли сохранение.

* * *

Женщины столпились вокруг медсестры или санитарки – Марина не очень в них разбиралась. Одни перешёптывались, другие, напротив, пребывали в ступоре, не зная, что сказать.

– Михайловна, ты зачем это девкам притащила? Напугаешь же молодёжь до смерти!

Возле окна дремала самая старшая в их палате. Ольга Николаевна была беременна седьмым ребёнком. С животом огромного размера, как будто у неё там все семь затаились, она весь день не вставала – ей было нельзя, давала советы другим женщинам, аборты категорически осуждала, с пришедшими на эту процедуру не разговаривала, игнорировала их полностью.

– Ты права, Оля, именно для этого и принесла, пусть посмотрят, кто у них внутри. Особенно полезно тем, кто расстаться с дитём решил.

Марина стояла в оцепенении. Малыш был настолько настоящим! Не верилось, что он умер, – и казалось, что вот-вот он зашевелит своими ручками и потянется ножками.

От группы женщин, сгрудившихся вокруг медсестры, отделилась девушка, которой аборт сделали утром, метнулась к своей кровати, зарылась лицом в подушку и стала беззвучно плакать. Её звали Ниной, она была Марининой ровесницей, простилась с ребёнком по настоянию родителей, во избежание позора в школе.

Всю ночь Марина плакала, держась за живот. Диагноза у неё ещё не было, что с ней – она не знала, но уже наслушалась историй своих соседок, и во сне ей чудилось всё подряд. То детей у неё не будет, то, наоборот, тройня там, и она лежит такая же громадная, как Ольга Николаевна… То виделось, что из неё достают вот такого младенчика в баночке, а она кричит: «Оставьте мне моего ребёнка!»

* * *

Она всегда хотела детей. Хотя для такой молоденькой девушки всегда – это когда? До четырнадцати лет Марина тихонько играла в куклы, никому не говорила – стыдно уже в её возрасте играть. При этом, когда они с Серёжей стали «этим» заниматься, подошла ко всему ответственно, пошла в женскую консультацию, рассказала, хоть и стыдно очень было. Врач ей всё грамотно объяснила и научила предохраняться, обследовала.