После похорон Еляна совсем застыла, словно заморозилась. Несколько дней лежала ничком на кровати и тихо скулила. Внутри неё соединились две огромные боли, образовав чёрную пустоту. О чём бы ни начинала думать, все мысли возвращались то к Вите, то к бабулечке – обоих не увидишь никогда. Как с этим жить?

Ходила по дому, на автомате прибиралась, работала в саду, потом потихоньку затеяла красить бабушкину печь. Наступила осень, но Еляна не захотела возвращаться в Москву. Несколько раз приезжали родители, пытались её увезти, а она не могла бросить бабушкин дом. Ей было тут хорошо.

* * *

В послевоенное время бабушкина деревня процветала. Многие отстроились заново, приехала молодёжь, лесокомбинат работал, снабжая необходимым для восстановления страны пиломатериалом окрестные сёла и города, узкоколейка шумела почти круглосуточно. Так было до девяностых годов, когда деревообрабатывающее предприятие прекратило работу в связи с убыточностью. Пару раз его пытались выкупить и реанимировать частники, но толку не вышло. От лесозаготовки остались только старые доски. Узкоколейка ещё функционировала и использовалась теперь для пассажирских перевозок. Вплоть до 2008 года местные жители пользовались ею для поездок в райцентр и ближайший городок. А потом и её разобрали, якобы для ремонта. Обещали построить хорошую дорогу к деревне и пустить автобус, но так ничего и не сделали.

* * *

Сейчас доехать в Головачёво можно только на внедорожнике, и то в сухую погоду. Поэтому родители так и переживали, как Еляна там останется одна зимовать. Отец настаивал, чтобы она вернулась, а дочь всё откладывала и откладывала; потом наступила зима, и она вовсе отказалась уезжать.

– За домом нужно смотреть. Печь у бабули хорошая осталась, дом тёплый, если бабушка в девяносто лет могла тут зимовать, что же я, взрослая и здоровая, не смогу?

И осталась. Работала удалённо, благо профессия позволяла.

А потом была зима. Долгие зимние вечера, ворох нарисованных птиц и написанных стихов. Она изливалась в творчестве, лечилась им и постепенно выздоравливала. Так ей казалось.

На качелях любви ты меня прокатил,
То взмывая со мной,
То бросая одну…
Ты, наверное, просто
Немного забыл —
Мне кататься нельзя,
Я болею…
Я недавно упала с качели…
И разбилась в осколки,
И долго потом по кусочкам себя собирала.
Шлифовала, лелеяла и оттирала.
А потом всю себя я тебе отдала —
И надежда во мне засияла.
На качелях любви ты меня увези,
Только ввысь, где паденью нет места.
Будем вместе лететь,
Сочиняя в пути
Нашу самую лучшую песню!

* * *

«Мерседес» хоть и старенький, а на трассе чувствует себя уверенно. Скорость хорошо держит, сто сорок совсем не чувствуется – наверное, потому, что гружёный. Зима в этом году выдалась холодная как никогда. В машине тепло, ехать долго, остановки на кофе-чай редкие. Когда едешь один в машине на приличное расстояние, нужно хорошо рассчитывать свои силы, можно ненароком уснуть за рулём. У Виктора не было опыта поездок на большие дистанции. Дальше трёхсот километров от Москвы как-то не приходилось отъезжать одному за рулём. Это был первый такой опыт.

На Рождественскую ярмарку в Таллин его позвали неожиданно. Ещё осенью он посылал свои работы на очередной конкурс декоративно-прикладного искусства, которые стали проводиться повсеместно. Участие в конкурсах было необходимо для продвижения его имени как мастера и преподавателя. После очередной победы с ним связались из оргкомитета ярмарки и предложили участвовать на льготных условиях.

Согласовав своё отсутствие на работе и поручив присмотр за матерью соседке по лестничной площадке, Людмиле Михайловне, работавшей медсестрой в районной поликлинике, решил поехать.

Почти месяц готовился, продумывал, что повезёт, ещё осенью разработал новые модели игрушек – «птиц счастья». Маленьких таких пичужек с красным клювиком и разноцветными перьями. Они были все разные, ни одна не повторялась. Вырезал их сам, а раскрашивали ребята, его ученики. Специальные краски подобрал для дерева, чтобы они не впитывались, не выцветали и оставались яркими, потом сверху матовым лаком покрывали в несколько слоёв. Птички получались – любо-дорого посмотреть.

Ближе к Новому году ещё Деда Мороза вырезал в стиле советской новогодней игрушки. Дед Мороз пользовался огромным спросом у него на сайте и в виртуальном магазинчике на «Ярмарке мастеров». Словом, было что в Таллин отвезти.

* * *

Ранней весной в Головачёво приезжали искусствоведы из краеведческого музея Рязани, ходили по домам, искали старую утварь, картины и прочие ценности, сохранившиеся на чердаках и в подвалах домов – безмолвных хранителей истории и свидетелей жизни не одного поколения деревенских. К Еляне тоже заглянули. На улице было сыро, моросил дождь, её дом – крайний к лесу, а гости уже устали.

Она пригласила их на чай с вареньем. В доме было тепло и уютно, топилась русская печь, Еляна затеяла хлеб выпекать, закваску тоже сама делала. Караваи получались с хрустящей корочкой, ароматные, румяные. Пекла обычно сразу двенадцать штук, благо печь позволяла, семья-то раньше тут большая жила. Она испечёт – и с соседями поделится, и себе оставит, на пару недель хватало.

Домашний хлеб на закваске лёжкий, долго не черствеет и со временем только вкуснее становится.

Приезжие как по музею по её дому ходили: она всё показала, рассказала историю – ту, что бабуля ей передавала. Как родители Марфы Семёновны приехали в Головачёво, про лесокомбинат, узкоколейку, пожаловалась, что власти её разобрали, а дорогу нормальную к ним так и не сделали… Вон автолавка раз в неделю еле доезжает, а зимой – так, бывает, и месяц не приезжает, как отшельники живут. Благо Интернет есть, повезло хотя бы с этим, вышку недалеко поставили. Упомянула и про потомков рыцарей, которые в детстве владели её фантазиями, хотя история эта настолько быльём поросла, что уже совсем не походила на правду.

Сотрудники музея больше всего впечатлились не старой утварью, которой было полно в доме, – бабушкина прялка, протёртое почти до дыр корыто, в котором бабуля капусту шинковала, три самовара, оставшиеся от разных поколений, безупречно начищенные Еляной и сиявшие с высокой деревянной полки в кухне пузатыми боками, гордо выпячивая их вперёд, – мол, вот, какие мы красавцы. Нет, гостей впечатлило не это. Больше всего они заинтересовались её птицами, которые были развешаны по всему дому на прищепках. Она начинала рисовать их на компьютере, делала эскиз, подбирала цвета, а потом перешла на бумагу.

Акварельные птахи были все разные, с огромными крыльями, с переливающимися, словно настоящие, перьями и выразительными глазами. Каждая была со своим характером, который явственно читался, – у них были женские головы, невероятные шляпы и расписные сапожки. Засидевшиеся гости долго рассматривали птиц, уговаривали Еляну передать несколько рисунков в музей, на выставку народных талантов области. Она сопротивлялась: «Никакой я не талант!» Но потом сдалась, заулыбалась и отобрала несколько самых фантастических.

* * *

Мне кажется, что все дальнобойщики – очень уравновешенные люди; в отличие от многих из нас, особенно от жителей больших городов, они имеют возможность размышлять. У них время раздваивается. С одной стороны, ты должен быть сосредоточен и следить за дорожной обстановкой, с другой – с опытом это происходит на автомате… Километры сменяются километрами, за окном пролетают облака, дома, ели и птицы, в то время как твоя голова занята размышлениями, ведь ты имеешь возможность обдумывать многое и подолгу. Представляете, какие мыслители рождаются за рулём?

Дорога – хороший психотерапевт, особенно когда на длинные расстояния едешь.

Через 100–150 километров обычно входишь в ритм, дорога увлекает, ты сливаешься с ней, трасса ещё и успокаивает. Витя ехал и мысленно разговаривал сам с собой. Один Витя задавал вопрос, другой – отвечал. Какой-то из них был прав, какой-то – нет. Один из них назывался совестью, кем был другой – судить сложно.

«Если бы ты не написал ей то сообщение, вы бы сейчас вместе ехали в Таллин, душа бы у тебя так не болела, семья бы уже была», – говорила совесть.

«Ничего ты не понимаешь. Так всем лучше», – второй голос отстаивал Витин выбор.

«Чем же это лучше? Врёшь ты сам себе, Витенька. Сначала ты не подумал, а потом струсил, сам себе признаться не можешь. Ждёт он её, видите ли! Действовать нужно, если забыть не можешь».

«Да у неё уже точно кто-то есть, может, она уже замуж собирается».

«Может. А ты возьми и спроси – позвони, поезжай к ней, в конце концов».

«Ничего ты не понимаешь! Не нужен я ей, раз до сих пор сама не приехала…»

* * *

Каждый год на Ратушной площади в центре старого Таллина проводится грандиозная Рождественская ярмарка. Она считается одной из самых красивых в Европе. А как хороши улочки старого города! Каждый дом, двор, дерево – всё украшено светящимися гирляндами. Нарядные витрины сияют, словно соревнуются между собой, приглашая заглянуть в волшебный мир магазинчика, купить подарки и унести домой кусочек Рождества.

Везде продаются ароматные пряничные домики – все разные, каждый украшен по-своему: так и кажется, что сейчас в окошках загорится свет, дверь распахнётся, и маленькие человечки высыпят в заснеженный двор и закружатся в праздничном хороводе.

Рождество в Таллине начинают отмечать в середине ноября, и до конца января город остаётся нарядным, пахнущим корицей и имбирным печеньем. По улицам разъезжает важный Санта, машет прохожим рукой и фотографируется с малышнёй на коленях, к их пищащему удовольствию.

Витя расположился со своими игрушками в одном из ярмарочных домиков. Внутри всё было организовано для удобства мастеров – полки, ящики, обогреватели. На ночь закрывались ставни и выставлялась охрана – организация мероприятия была на высшем уровне.

В одном домике размещались два мастера. Соседом Вити был таллинский художник по дереву Кристьян. Организаторы очень грамотно подошли к подбору пар мастеров.

Виктор с Кристьяном отлично поладили. Они были почти ровесниками, оба увлечены резьбой с самого детства, много учились, знали разные техники, прекрасно дополняли друг друга и находили общие темы для разговора в те моменты, когда наплыв покупателей уменьшался. По очереди бегали в соседние ряды, где торговали рождественскими угощениями. Приносили друг другу горячий глёг – традиционный пряный напиток на основе вина – с имбирными пряниками, а вечером, после закрытия, Кристьян провожал Витю до отеля, по пути заводя его то в один, то в другой ресторанчик.

Когда работаешь рядом с человеком часами бок об бок, да и ещё и совпадаешь с ним характерами – а они оба были открытыми, разговорчивыми и трудолюбивыми, – узнаёшь о нём много, а рассказываешь о себе ещё больше. За почти полтора месяца совместной работы мужчины подружились: Виктор звал Кристьяна к себе в гости, рассказывал, какие у них в городе и окрестностях проходят выставки и ярмарки, поделился опытом торговли в Интернете.

– Спасибо тебе за приглашение, Витя, я давно хочу приехать, Москву посмотреть. Был там один раз в детстве с родителями, на летних каникулах. Конечно, уже ничего не помню, только Кремль в памяти остался – и то, наверное, потому, что на фото и видео его часто вижу.

– Отлично! Договорились! Буду тебя ждать. Приезжай в июне – моё любимое время в Москве, у нас почти белые ночи.

После таллинской Рождественской ярмарки потекли обычные школьные будни. Зима закончилась, а за ней почти пролетела и весна. В том году май выдался неожиданно тёплым. Учебный год подходил к концу. Витя всерьёз подумывал уйти из школы в свободное плавание.

Игрушки его работы хорошо продавались, ярмарки отнимали много сил и времени, но приносили неплохой доход. Нужно было принимать решение и двигаться дальше, но ему жалко было бросать ребят, к которым он прикипел душой. Раздумывал, как же лучше поступить.