Глава 3. Яссен

Никто из сайонцев – по крайней мере, поначалу – исхода драконов не заметил. Только когда на их землю обрушились засуха и пожары, люди подняли взгляд к небесам и увидели, что там пусто.

Полная история Сайона, гл. 17

Сквозь обломки и прочий мусор батискаф погружался в мутные воды. За иллюминатором Яссен увидел устье пещеры в скалистом склоне. Аппарат задрожал, приближаясь.

Не успел Яссен оглядеться, как батискаф с головокружительной скоростью рванул вперед, вжимая пассажира в сиденье. Пещера оказалась тоннелем, подсвеченным голубоватыми огоньками. Через какое-то время траектория движения резко пошла вверх, и вскоре Яссен разглядел впереди просвет размером с серебряную монетку. Наконец батискаф вынырнул на поверхность: над головой расстилалось небо, на горизонте торчали горы.

Яссен хрипло выдохнул, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Аппарат мерно покачивался на воде, фонарь кабины плавно открылся. Яссен очутился посреди тихого озера, заключенного между увенчанных белыми шапками высоченных пиков Сонских гор. На берегу стоял человек и приветственно махал рукой.

Яссен сразу узнал массивные плечи и грудь, широко расставленные, как у бойца или заядлого наездника, ноги. Батискаф подплыл ближе, и человек опустил руку. На мизинце блеснула искорка.

Столько времени прошло, а он все носит фамильный перстень.

– Ну здравствуй, Яссен, – сказал человек.

Голос его теперь напоминал басовитый рокот водопада, он словно растекался по воздуху. В нем ясно слышался выговор сешарийца, не забывшего про свою островную родину.

Батискаф причалил, и Яссен спрыгнул на берег.

– И тебе привет, Сэм.

Сэмсон Киту был более рослым, чем Яссен, осанист, с высоким лбом и орлиным носом. Он широко и от души улыбался, отчего в уголках глаз залегали морщинки, – точно так же, как и когда они с Яссеном были тощими пацанами на улицах Рани много оборотов назад. Тогда эта улыбка обещала, что дочка булочника отвлечется и они разживутся тремя медовыми батонами. Теперь же… Яссен не знал, чего ожидать.

Он достал металлическое перышко, блеснувшее на солнце.

– Что это значит?

– Только не говори, что не понял, – сказал Сэмсон, и Яссен, сощурившись, снова всмотрелся в фибулу.

Здесь, в ярком, переливающемся свете, он наконец разглядел, что это никакое не перо, а огонек.

– Ну конечно… – пробормотал он.

Они познакомились в Рани, оба сироты, голодные и никому не нужные. Яссен искал в пустыне безделушки на продажу, Сэмсон обчищал карманы. На вырученные деньги они вскладчину покупали еду, а когда не хватало – воровали. Вместе им удалось выжить.

Яссен чувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд. Сэмсон, вероятно, испытывал то же удивление, которым всегда сопровождается встреча друзей детства спустя много-много оборотов.

Они стояли почти лицом к лицу, однако неловкое молчание словно тянулось откуда-то из глубин прошлого.

Вдруг батискаф громко зашипел, выпуская пар. Яссен и Сэмсон как один развернулись, выхватили оружие и прицелились в беззащитный аппарат.

Какое-то время они так и стояли, замерев. Затем уголок рта у Сэмсона дернулся в усмешке. Яссен и Сэмсон переглянулись, и в следующее мгновение оба в голос расхохотались. Знакомый с детства смех оживил сухую тишину и растопил лед недоверия.

Не прекращая улыбаться, Сэмсон убрал пульсер в кобуру, затем поцеловал три сжатых пальца и приложил их ко лбу Яссена: так по обычаю раванцы приветствовали родных и близких.

– Кассиан, как же я скучал.

«Кассиан». Яссен сглотнул. Так звучал его позывной у арохассинов вплоть до Сэмсонова побега. Продолжать использовать это имя после, зная, что любимый голос его никогда больше не произнесет, было невыносимо.

– Ты не забыл, – сказал он.

– Я много чего о тебе помню.

Они стали подниматься по каменной тропе, что вилась вдоль склона, поросшего соснами-ретеринами, чьи бархатистые стволы и рыже-бурая листва переливались на солнце. Сверху порхал горный жаворонок, заливаясь трехзвучной трелью. В этих горах добывали руду джантарцы, но Яссен нигде не видел ни одной уродливой вышки.

– Я выкупил всю землю отсюда до ближайшей вершины, – сообщил Сэмсон, как будто прочитав его мысли.

– И никто… ничего не сказал? – поразился Яссен.

– Не глупи, Касс, конечно же нет. Взамен мои солдаты охраняют рудники на северном хребте. Впрочем, работенка непыльная. Я даже обустроил небольшую базу неподалеку – своего рода тренировочный лагерь. Покажу как-нибудь.

– Что-то ты недоговариваешь, – сказал Яссен, вглядываясь в лицо старого друга. – Не припомню, чтобы король Фарин отличался щедростью.

Сэмсон не повернул головы, но губы его расплылись в улыбке.

– Ты как всегда наблюдателен.

Подъем стал круче; у Яссена начали ныть икры. Но тут они с Сэмсоном достигли вершины, и перед его взором во всем ошеломительном великолепии возник дом.

Великанских размеров здание больше напоминало дворец, нежели усадьбу наемника, пусть и успешного. Целиком выстроенное из джантарской стали и черного сешарийского мрамора, оно обнимало гору, будто раскинувшее крылья мифическое чудище.

– Ты что, целую гору себе в дом вделал? – удивился Яссен.

– Добро пожаловать в Чанд-Махал, Касс, – произнес Сэмсон.

«Лунный дворец». Яссен сразу понял, почему он так называется: такой же строгий, холодный и прекрасный.

У входа в просторный сад стояли две невысокие башенки, богато украшенные лазуритовым цветочным орнаментом. Часовые на башнях опустили пульсеры и приветственно отсалютовали.

Подернутые румянцем розы и сочные тигровые лилии покачивались на ветру, благоухая ароматами. Садовники обрезали разросшийся плющ. Они работали в перчатках, но по волосам цвета воронова крыла Яссен понял, что это сешарийцы. При виде Сэмсона все кланялись, но тот даже не поворачивал головы.

Наконец они дошли до зияющего чернотой входа во дворец – с мраморной аркой, увитой скульптурами драконов. Стражники поклонились, и Сэмсон, вскинув руку, пробормотал что-то вроде «вольно».

– Да тебе тут прямо королевский почет, – вполголоса заметил Яссен, входя вслед за ним в вестибюль.

Назвать внешний вид дворца восхитительным значило оскорбить внутреннее убранство. Две спиральные лестницы, расходящиеся в стороны флигелей. Мраморный пол с выложенным из самоцветов драконом. Сверху – мириады стеклышек, преломляющих солнце, отчего казалось, будто у тебя над головой звезды: вот они, только руку протяни. Яссен старался не пялиться по сторонам слишком уж откровенно, но не получалось.

– Можно сказать и так, но скорее от уважения, чем благоговения, – отозвался Сэмсон.

Взяв наконец себя в руки, Яссен оглянулся. Садовники, поприветствовав господина, вернулись к своим обязанностям.

– Они знают, кто я такой?

– Дворняжка. Помесь раванца с джантарцем, – произнес Сэмсон с поддевкой, затем обхватил Яссена рукой за шею и понизил голос: – Мы больше не уличные сироты, Касс. Этого достаточно.

Он поднял глаза к потолку, сквозь который просвечивало небо.

Яссен снова посмотрел по сторонам: да уж, совсем не та заброшка, где они когда-то ночевали. Здесь можно было содержать целую армию; каждому найдется место, и никто не будет знать голода. Вероятно, в этом и заключался Сэмсонов расчет: построить дворец столь величественный, что никому и в голову не придет припоминать его сомнительное прошлое.

Их сомнительное прошлое.

Правая рука занемела, и Яссен с некоторым трудом пошевелил пальцами, разминая их. Сэмсон избрал иной путь – и вот чего добился.

– Пообедаем? – предложил он. – Ты наверняка умираешь с голоду.

Как по команде, из соседнего помещения возник слуга. Губы у него были синие от жевательного табака.

– Господа. – Слуга поклонился. Яссен заметил у него на руке знакомую татуировку с головой быка.

– Яссен, это Мару – мой самый надежный человек. Мару, это Яссен – мой друг детства. – Сэмсон сжал Яссену плечо; руки у него стали жестче, чем Яссен помнил. – Даже больше – брат.

Услышать это уточнение было приятно, однако улыбнулся Яссен все равно настороженно. Каким бы приветливым Сэмсон ни казался, Яссен подозревал, что тот не вполне ему доверяет. А значит, нужно убедить его, что с арохассинами покончено, что Яссен ищет лишь уединения и покоя – как здесь, в горах.

– Рад знакомству, – произнес Мару, задержавшись взглядом на помятом облачении Яссена. – Напитки и закуски готовы.

– Великолепно, – кивнул Сэмсон и с ухмылкой приобнял Яссена. – До меня долетел слушок, что ты по-прежнему любишь раванский чай.

Мару провел их по длинному коридору, полному света и хрусталя. И здесь по потолку вился дракон; все трое отражались в его чешуйках-зеркалах.

Коридор оканчивался массивной двустворчатой дверью. По краю проема тянулась река, закручиваясь к дверным ручкам. Сэмсон шагнул вперед и подставил ладонь под бледный свет. Тонкий луч прошел по его лицу. Сэмсон моргнул, и луч пропал, река зашумела, а дверь распахнулась, открывая путь к горе.

Через внутренний двор с аккуратно подстриженными кустами белосерда шла дорожка из металла и камня. Над головой ослепительно сиял на солнце снежный пик, но Яссен даже не сощурился: Сэмсон не должен видеть в нем слабости.

Дорожка вела к террасе, на которой стояла резная мебель из слоновой кости. Сэмсон жестом пригласил Яссена сесть, а слуги-сешарийцы сервировали чай. Над чашками лениво вился парок. Яссен глубоко вдохнул богатый аромат листьев верми и лемонграсса. На трехъярусной менажнице были разложены тосты, а к ним – абрикосовый джем, ягоды имбирника и копченое мясо. Рядом стояли тарелки с росяными орехами в присыпке, карамелизованным инжиром и воздушным печеньем, которое, стоило его надкусить, взрывалось сладковатыми клубами.

– Все еще твое любимое? – с улыбкой спросил Сэмсон, заметив, как Яссен смотрит на печенье.

Он не смог сдержать ответной улыбки и, кивнув, уселся поудобнее.

Их внимание привлек некий пестрый промельк; Яссен успел разглядеть сокола, спикировавшего на скрывшуюся в зарослях жертву. Послышались встревоженные выкрики и щебет, среди которых Яссен узнал трель горного жаворонка.

– Порой они действуют на нервы, но клянусь: на рассвете ты услышишь хор, какого никогда в жизни не слышал. – Сэмсон откусил от воздушного печенья, и возле его губ распустилось красное облачко.

На краю двора садовник вырывал из земли россыпь грибов с серебристыми шляпками. Исходивший от них сернистый запах был до того сильным, что Яссен чуял его даже на террасе.

– На ужин будут грибы? – спросил он.

– Нет, – помотал головой Сэмсон, аккуратно раскладывая ягоды имбирника на тосте. – Тебя, полагаю, до сих пор от них воротит. Помнишь, как тебя вырвало прямо на ботинки Акароса? Небо свидетель, как он бушевал! Бьюсь об заклад, заставил тебя отчищать эти стоптанные башмаки полторы сотни раз, прежде чем снова их надел.

– Угу, но я в них еще наплевал, – сказал Яссен.

Сэмсон рассмеялся.

– Как там старик вообще? По-прежнему тянет из парней все жилы?

Вместо ответа Яссен кивнул на Сэмсонов перстень:

– Мне казалось, ты отрекся от фамильного имени. Или репортеры опять наврали?

– А сам как думаешь? – спросил Сэмсон с едва заметным нажимом.

Яссен узнал этот тон: так его друг допрашивал информаторов. Проверяет, значит.

Медля с ответом, Яссен изучал его. Да, улыбка прежняя, но это чужой человек, а не тот пацан, с которым Яссен рос. Не тот пацан, который сжимал его руку так крепко, что наутро проявлялись отметины; который божился, что порвал с фамилией, порвал с арохассинами, и клялся, что однажды обязательно вернется за Яссеном.

Он будто снова ощутил пальцы Сэмсона у себя на запястье.