Чужак из ниоткуда – 2 (страница 9)
– Представь свой полк на учениях или, не дай бог, на войне. Как тебе возможность практически мгновенно получать информацию о противнике и столь же мгновенно обрабатывать её и доводить приказы до командиров батальонов, рот, взводов? Как тебе компьютер в каждом танке, который, на основе полученной информации, мгновенно вычисляет расстояние до цели и сам наводит танковую пушку?
– Скажу, что это фантастика.
– Сейчас – да. При наличии компактных компьютеров и компьютерной сети, о которой я говорю, – уже нет. Там множество трудностей и нюансов, но, если такую сеть создать… Танковый полк на войне – ладно, это нетипичный случай, хотя, как военный, можешь задуматься, что это даст на уровне батальона, роты и даже взвода. Не говоря уже о дивизии, армии, фронте и всех родах войск, – война станет совсем другой. Возьмём повседневность, быт. Откуда советский и не только советский человек берёт информацию, когда ему это нужно?
– Книги, словари, энциклопедии, газеты, журналы, библиотеки, архивы, – перечислил папа. – Ну, ещё позвонить можно куда-нибудь. Хотя и не факт, что там ответят.
– Вот. А теперь представь, что нужную информацию можно получить практически мгновенно, прямо из дома, не сходя с места.
– Скажу, что это революция, – чуть подумав, сказал папа. – А, погоди, о чём-то таком я читал. Кажется, у тех же твоих любимых Стругацких. Большой Всемирный Информаторий, – вспомнил он. – БВИ, да?
– Не совсем. Всё проще и одновременно сложнее. Но главное – быстрее и лучше. Если хочешь, можешь ознакомиться подробнее, – я показал глазами на папку.
– Обязательно. Должен же я знать, что лежит у меня в сейфе. Но сначала всё-таки расскажи.
– Хорошо. Ещё – кварковый реактор, который способен дать практически неисчерпаемую энергию; станция Дальней связи на Луне, с помощью которой можно посылать сигнал на любое расстояние и принимать тоже; ядерная двигательная установка для космического корабля-планетолёта и, до кучи, парочка новых сверхпрочных, недорогих и лёгких материалов, чтобы всё это сделать: углерит и пластмонолит.
– Всё? – спросил папа.
– Пока – да. Позже, возможно, появятся ещё.
Наступило молчание. Папа явно переваривал информацию и мучительно подбирал слова.
– Сынок, – промолвил он, наконец, посмотрев на меня глазами, полными любви и тревоги. – Ты ничего не хочешь мне рассказать? Если это важно, обещаю, что всё останется между нами, и я… мы с мамой, не станем предпринимать никаких мер.
– Ты, наверное, имеешь в виду помещение меня в психиатрическую лечебницу или, говоря простыми словами, сумасшедший дом? – напрямик спросил я.
– Никаких мер, – твёрдо повторил отец. – Но ты не сумасшедший, я вижу.
– Слава богу, что ты это видишь, – сказал я. – Пап, я понимаю, что всё это выглядит совершенно невероятно и фантастически, но я, правда, не знаю, откуда всё берётся в моей голове. Сначала мне самому казалось, что я схожу с ума. Но после того как я залечил бабушке порез, а до этого фактически заставил пацанов отдать мне перстень утопленника и забыть об этом, а потом вылечил тётю Фиру… Я, конечно, не врач, но, по-моему, сумасшедшие так не могут. Просто потому, что они сумасшедшие. Психически больные люди. А уж когда удалось собрать работающий прототип антиграва… – я покачал головой изо всех сил стараясь выглядеть растерянным. – Пап, я правда не знаю, откуда это всё берётся. Такое впечатление, что, пока я был в коме после аварии, эти знания и способности кто-то просто вложил мне в голову.
Последние слова мне было очень легко произнести, поскольку они были чистейшей правдой.
– Самое главное, – сказал папа, чуть подумав, – что этого не может знать никто. При всей нашей вере во всемогущество науки – это не так. Нет никакого всемогущества даже близко. Мы всех людей на планете досыта накормить не можем, какое уж тут всемогущество… Про болезни и вовсе молчу.
Всё-таки умный мой папа, прямо гордость берёт. Даром, что военный.
Последнее замечание хоть и кажется в какой-то мере оскорбительным, но таковым не является. Правда вообще не может быть оскорбительной. Оскорбительная правда. Чувствуете? Фальшиво звучит. Просто каждое занятие накладывает на человека свой неизменный отпечаток.
Военные – люди, для которых подчинение приказу заложено в подкорке, а Устав – священная книга. Военный, как никто, знает, что инициатива наказуема и наказуема жёстко. Поэтому они и ведут себя соответственно. На первом месте – исполнительность. Ум и глубокий анализ – на втором. А рефлексии и вовсе места нет. Какая рефлексия? Родина приказала – вот и вся рефлексия.
То же и профессиональные спортсмены. Я уже упоминал, что в СССР официально профессионального спорта нет, но на самом деле, фактически, есть. Чтобы достичь высочайших результатов, нужно отдаваться тренировкам и соревнованиям полностью. Без остатка. На другие занятия времени и, главное, желания не остаётся. Опять же, развиваешь мышцы – страдает мозг. И наоборот.
Исключения есть, но они только подтверждают здешние правила. Типичный образ учёного – лысый задохлик в очках и мятом костюме с пальцами, испачканными чернилами и мелом. Спортсмена – мускулистый здоровенный парень с одной мыслью в голове: быстрее, выше, сильнее.
Гармонии в развитии – вот чего не хватает советскому обществу в целом и отдельным людям в частности. На словах мы к ней стремимся, а вот на деле…
Про гармонию в развитии индивида и общества следовало написать ещё одну папку (возможно, и не одну), но с этим я пока решил повременить, – справиться бы с тем, что уже есть.
– Хорошо, – сказал папа. – Спрячу у себя. Но ты уверен, что не нужно это отдать комитетчикам?
– У комитетчиков есть, – сказал я. – Меньше этой, но есть. И вообще. Пусть сначала по антиграву решение примут.
Маме, после некоторого размышления, я тоже сообщил о папке с записями.
В конце концов, мы семья, а в семье всё должно быть общим – и радости, и победы, и трудности, и повседневный быт.
Сестре Ленке, конечно, говорить не стал. Довольно её гениальной детской интуиции, которая подсказывает, что её брат – не обычный человек. Подрастёт – всё узнает.
Суперматч со сборной дивизии всё-таки состоялся. Фактически это был товарищеский матч, он ничего не решал, мы были чемпионами Кушки этого года, и официально отнять у нас это звание можно было только в следующем году.
– Но ты же понимаешь, что так это оставить мы не можем? – спросил меня папа.
– Реванш? – ответил я вопросом на вопрос. – Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался.
– Ха-ха, – сказал папа. – Мы вас порвём. Дивизия – это сила. Настоящая.
– Не сомневаюсь, – сказал я. – На поле боя. На футбольном, к счастью, другая игра.
– Я не поняла, – вмешалась мама. – Вы за кого болеть собрались, товарищ подполковник, – за любимого сына или свою дивизию?
– Э…
– Мама, – примиряюще сказал я. – Ты же знаешь, папа вообще не болельщик.
Это была правда. До Кушки у нас был телевизор, но я не помню случая, чтобы отец смотрел футбольные матчи или слушал репортажи по радио. Ни футбольные, ни хоккейные. Видимо, тут он пошёл в своего отца, деда Лёшу, который тоже был абсолютно равнодушен к футболу. При этом спортсменом отец был отличным, форму держал, и до сих пор мог сделать на полу «уголок», а потом спокойно выйти из него в стойку на руках.
– Я тоже не болельщица, – заявила мама. – Но тут дело принципа!
– Я болею за Серёжу! – заявила сестра Ленка.
Обе сверлили отца взглядами.
– Ладно-ладно, – поднял руки папа. – Накинулись. Конечно, за сына, как иначе! Однако довожу до вашего сведения, что наш комдив, полковник Копылов, отдал неофициальный приказ.