Маршрут в нуль-пространстве я рассчитал ещё на Луне.

Шлем навигатора, чья работа была основана на специальной компьютерной программе, погружал тебя в самое нутро пространства-времени. Ты не просто видел, ты словно вживался в его пятимерную структуру (три обычных измерения, время и нуль-пространство в качестве пятого измерения) и выбирал путь сквозь это пятое измерение, руководствуясь больше интуицией, нежели точным расчетом.

– Красиво! – помнится, учили нас на курсах подготовки навигаторов. – Запомните, это должно быть в первую очередь красиво. И только потом – рационально. Всегда выбирайте тот путь, который кажется лично вам более красивым. Даже, если он занимает больше времени.

Объяснить эту красоту с классической и привычной точки зрения было невозможно.

Это не была красота горной долины, по которой ползёт с моря утренний туман.

Это не было красотой города, созданного за века вдохновенным трудом тысяч и тысяч людей.

Красотой бездонного звёздного неба, каким оно видится за пределами Земли или Гарада, это тоже не было.

Это не было даже красотой любви или благородного человеческого поступка.

Больше всего это напоминало красоту абстрактного живописного полотна, создаваемого талантливым и немного безумным художником (все настоящие художники слегка безумны, в этом нет ни малейших сомнений) прямо на ваших глазах.

При этом вы одновременно были и художником и – странным образом – зрителем, наблюдающим за процессом со стороны.

Отдаёт шизофренией, верно?

Вот поэтому в навигаторы идут, в основном, женщины – у них психика гибче от природы.

Как раз тот путь к Гараду, который выбрал я, должен был занять чуть больше времени – сто семь часов. Против девяносто восьми, затраченных «Горным эхом» на путь к Земле.

Девять часов разницы.

Это было многовато при том тотальном дефиците времени, который мы испытывали, но я выбрал его.

Как говорится, делай, что должен и будь, что будет. А вышел из ворот, – не дёргайся и смело иди на перехват мяча. Старое правило футбольного вратаря, которое никогда не подводило меня ни на поле, ни в жизни. Надеюсь, выручит и сейчас.

Глава пятая
Посвящение в марсиане. Стихи на прощанье. Анабиозные сны. Пробуждение

Мы достигли расчётной скорости за орбитой Марса. Сама Красная планета находилась в это время за Солнцем, в диаметрально противоположной стороне.

– Не сбылась мечта, – заметил по этому поводу Юджин. – А то мог бы сказать, что летал к Марсу.

– Имей совесть, – сказал Быковский. – Ты вообще-то к звёздам летишь.

– Это верно, – вздохнул Сернан. – Но на Марс всё равно хочется. Куда люди больше всего стремились с тех пор, как они поняли, что могут вырваться за пределы Земли? На Луну и Марс. На Луне я уже побывал. Дважды. Даже почти трижды, учитывая «Аполлон–10». А вот Марс…

– К звёздам людям хотелось не меньше, – не сдавался Быковский. – А может быть, и больше.

– Тяжело спорить, – засмеялся Сернан (наш смех в условиях двойной тяжести больше напоминал покашливание). – В прямом смысле слова. Слова, как булыжники, а ты их толкаешь языком.

– Будет вам Марс, – пообещал я. – Дайте только срок. И Марс, и всё остальное.

– И Юпитер? Там «призраки».

– А кому с ними разбираться? Только нам, людям. По-другому никак, в одной Солнечной системе живём.

– Можно ещё подключить дельфинов, – задумчиво произнёс Быковский.

– Интересная мысль, – сказал я. – Нет, правда, интересная. В особенности с учётом того, что дельфины обладают зачатками телепатии, а ДЖЕДО утверждал, что кто-то из экипажа «Горного эха» тоже улавливал то ли обрывки мыслей, то ли тени чувств и настроений «призраков». Так, ДЖЕДО?

– Верно. Конкретно – навигатор Омла Сетби и психолог Бьетти Яру. Они сейчас в анабиозе.

– ДЖЕДО, мы знаем, что они в анабиозе, – сказал я устало.

– Лишний раз напомнить никогда не помешает, – невозмутимо ответил ДЖЕДО. – Кстати, насчёт анабиоза. Напоминаю, что ровно через минуту мы сбрасываем тягу, и корабль будет двигаться с обычным земным ускорением, равным девять и восемьдесят одна сотая метра в секунду за секунду. Однако рекомендую перейти не на земное, а на гарадское ускорение – десять и семьдесят две сотых метра в секунду за секунду.

– Хорошая рекомендация, – сказал я. – На Гараде сила тяжести чуть больше, нужно привыкать.

– Делаем, – кивнул Быковский. – Нам сейчас, чувствую, гарадская сила тяжести покажется настоящим избавлением.

Так и вышло. Когда ДЖЕДО убрал тягу, мы буквально вздохнули всей грудью и первое время чуть не бегали по кораблю, радуясь, как дети, вновь обретённой свободе движений.

Видимо, на волне этой радости я и вспомнил об одной интересной традиции гарадских космолётчиков. Мы как раз сидели в кают-компании и пили драво после обеда.

– Валерий Фёдорович, Юджин, – обратился я к товарищам. – Я о Марсе, орбиту которого мы недавно пересекли. Скажите, кто хочет стать марсианином?

– Не понял, – честно признался Быковский.

– И я не понял, – сказал Юджин.

– Гарадские космолётчики, – рассказал я, – когда впервые пересекают орбиту Цейсана – это пятая планета в системе Крайто-Гройто – проходят церемонию посвящения в цейсанцы. Когда-то мы думали, что на Цейсане существует древняя цивилизация разумных существ. Даже была теория, что гарадцы – потомки цейсанцев.

– Очень похоже на нас, – сказал Быковский. – Мы думали точно так же по поводу Марса.

– Некоторые до сих пор так думают, – добавил Сернан.

– На Гараде тоже, – сказал я. – И не только думают, а искренне в это верят. Более того, считают, что древняя цивилизация на Цейсане до сих пор существует.

– А она не существует? – спросил Быковский, хитро улыбаясь. – Вы хорошо искали?

Сернан захохотал и чуть не поперхнулся драво.

– Интересный вопрос, – сказал я. – На самом деле всё может быть.

– Да ладно вам, – сказал Сернан. – Вы серьёзно?

– Абсолютно, – сказал Быковский. – Возьми нас, землян. До последнего времени мы были свято уверены, что являемся единственным разумным видом в Солнечной системе. Не считая фантастов, разного рода мечтателей и психически неуравновешенных людей, что, зачастую, одно и то же… Как-то коряво я выразился. Ладно, вы поняли. А что оказалось? Дельфины – раз. «Призраки» – два.

– Причём дельфины вообще у нас под боком, – задумчиво произнёс Сернан. – Да, вы правы. Всё может быть.

– Так что там насчёт стать марсианами? – спросил Быковский. – Юджин, ты как?

– С радостью. Увеличим количество разумных видов во вселенной! А в чём заключается церемония?

– На Гараде её обычно проводит тот из членов экипажа, кто уже пересекал орбиту Цейсана, и является цейсанцем, – объяснил я. – Обычно это командир корабля, но случается по-разному. В нашем случае… Да же не знаю, как быть в нашем случае. Все, кто пересекал орбиту Марса, лежат сейчас в анабиозе.

– Не все, – сказал ДЖЕДО.

– Имеешь в виду себя? – догадался я.

– А почему нет? Вы тут о разумных видах рассуждали и совершенно забыли про нас, искусственно созданных.

Мы сидели в кают-компании, развалясь в удобных креслах и просто болтали. Редкий моменты в напряжённой жизни космонавта.

– Мы не забыли, – сказал Юджин. – Это вопрос полномочий. Прости, ДЖЕДО, но человеческих полномочий у тебя нет. Если, конечно, я правильно понимаю статус искусственного интеллекта.

– Ты его правильно понимаешь, Юджин, – сказал я.

– Ну и ладно, – сказал ДЖЕДО. – Я хотя бы попытался.

– Может быть, ты? – предложил Быковский, глядя на меня. – Ты же пересекал орбиту Цейсана.

– Неоднократно. Но не я, а Кемрар Гели. Опять же, даже Кемрар Гели не пересекал орбиту Марса. Я – тем более.

– Формалист, – сказал Валерий Фёдорович.

– Какой есть.

– Кемрар Гели пересекал орбиту Марса, – сказал Сернан, попивая драво. – Если пересекал он, то можно сказать, что пересекал и ты.

– Когда это он пересекал орбиту Марса? – не понял я.

– Когда сознание Кемрара Гели перенеслось с Гарада на Землю и попало в тело мальчика Сергея Ермолова. Согласись, что миновать орбиту Марса оно не могло.

– А ведь и правда, – улыбнулся своей лисьей улыбкой Быковский. – Как формалист ты должен с этим согласиться.

Деваться было некуда, они меня поймали.

– Ладно, – вздохнул я. – ДЖЕДО!

– Здесь.

– Ты можешь перевести на русский и английский клятву цейсанца?

– Ту самую, из посвящения? Конечно.

– Переведи нам вслух. Только Цейсан замени на Марс, Гарад на Землю, а систему Крайто-Гройто на Солнечную.

– Я такой-то такой-то, – произнёс ДЖЕДО, – впервые пересекая орбиту планеты Марс, торжественно клянусь оставаться верным сыном Земли, Марса, а также всей Солнечной системы. Всегда помнить, что я землянин, марсианин и человек. Гордо и честно нести это звание по всей обитаемой и необитаемой вселенной.

– Ух, – сказал наш командир. – Хорошая клятва.

– Пробирает, – сказал Юджин.

– ДЖЕДО, – спросил я. – Найдётся на «Горном эхе» что-то вроде меча?

– Могу принести кусок углеритовой полосы от внешней обшивки космокатера. Она с продольными вставками из высококачественной стали и чем-то напоминает.

– Тащи.

Вот так мы придумали и утвердили новую традицию, став марсианами. Всем понравилось. А кусок углеритовой полосы, заменившей нам меч, я попросил ДЖЕДО спрятать в нарочитом месте. Для будущих церемоний посвящения в марсиане. Мало ли что.

Восемь минут.

Столько времени шёл радиосигнал до Земли, когда мы связались с ней в последний раз. И столько же обратно.

Это означало, что «Горное эхо» удалился от Земли на сто сорок четыре миллиона километров. Впрочем, мы и так это знали, а впереди нас ожидало и вовсе неизмеримое человеческим воображением расстояние длиной в двести тридцать девять световых лет.

Восемь минут и двести тридцать девять лет. Почувствуйте разницу. А лучше не надо – просто примите всё, как есть. Благо, что и чувствовать ничего не придётся. Вы просто заснёте и проснётесь, а расстояние уже будет преодолено. Таково волшебное свойство нуль-пространства и анабиозных камер. Хотя я бы предпочёл обойтись без них. Но пока – только так.

На сеансе связи меня ждал сюрприз.

– Серёжа, тут с нами ещё Таня, – сказала мама. – Таня Калинина, одноклассница твоя. – Она тоже хочет тебе что-то сказать.

Почему-то я часто вспоминал Таньку во время полёта – это помогало терпеть двойную тяжесть и вообще как-то вдохновляло, что ли. Справедливости ради нужно сказать, что вспоминал я и Кристину, и Наташу и даже воздушную гимнастку американку Венди. Но Таньку чаще.

И – надо же! – вот и она.

– Здравствуй, Серёжа, – услышал я знакомый голос. – Я коротко. Просто знай, что я тоже тебя жду. Очень-очень. Возвращайся, пожалуйста.

– Спасибо, Тань, – сказал я. – Мне… мне это нужно, правда. Знать, что ты меня ждёшь. Можно особую просьбу, раз уж такое дело? Прочти что-нибудь. На удачу.

Потянулись долгие минуты.

– Хорошо, – донеслось из динамиков, когда радиосигналы преодолели сто сорок четыре миллиона километров туда и уже немного больше обратно. – Из последнего. Называется «Когда уйдёшь»

Когда уйдёшь, останутся следы.
Их слижет ветер языком шершавым.
Примятые поднимутся цветы.
Зашелестят встревоженные травы.

Наступит день. Его сожжёт закат,
И искры звёзд рассыпятся до края.
И зашумит ветвями старый сад,
И серебро на листьях заиграет.

А на заре, не чувствуя вины,
Сверкнут луга огнями зверобоя…
И только сны останутся верны
И улетят с ветрами за тобою^[5]

– Счастливый ты человек, Серёга, – вздохнул Сернан, когда сеанс связи закончился. – Мне таких стихов не пишут.