– Не стоит рисковать людьми, – покачал головой визирь. – А за меня не волнуйся, мой халиф. Я буду читать охранительные молитвы. Я уверен, что Всевышний не даст свершиться злу. Если я почувствую опасность, я тут же вернусь назад, как это сделали разведчики.

– Сколько отсюда до стоянки каравана?

– Абу Барак говорит, два фарсаха³², может, чуть больше.

– Хорошо, мудрейший. Выходи на рассвете. Я буду ждать тебя и молиться Всевышнему. Если случится недоброе, если в дюнах затаился враг, я с тысячей всадников обрушусь на него и обагрю песок его нечистой кровью.

– Воистину, нет в мире более храброго и великодушного правителя, чем мой великий халиф, – в почтении склонил голову аль-Фадль.

Рано утром, как только заря на востоке чуть окрасила небо цветом лепестков роз, пока над головой сияли звезды, а луна на западе еще висела над горизонтом, десяток всадников верхом на верблюдах вышли из лагеря. По гребням длинных вытянутых дюн шли молча, внимательно осматриваясь по сторонам и вслушиваясь в мерные глухие удары, с которыми широкие копыта животных не спеша ступали по сыпучему песку.

– Что ты чувствовал вчера? – спросил визирь, нагнав шедшего впереди Абу Барака и пристроившись рядом.

– Не знаю, – чуть подумав, ответил тот. – Это сложно объяснить.

– Разведчики говорят, что слышали звон в ушах и чей-то шепот.

– Звон – да. Даже не звон, а мелодичный перезвон, какой бывает, когда ветер шевелит медные тонкие пластинки, висящие на шнурке. Так мы определяем силу ветра во время ночных стоянок. Если звон усиливается, значит, в темноте собирается буря.

– А шепот? Ты слышал шепот? На что он похож?

– Шепота я вчера не слышал, – покачал головой воин. – Но я чувствовал, что у меня в голове поселился кто-то чужой. Словно внутри меня есть еще один человек. Он внимательно смотрел на меня изнутри. Как будто изучал и оценивал. Может, это была моя душа? Может, в этот момент Всевышний решал отделить ее от тела?

– Не знаю, – пожал плечами аль-Фадль. – В следующий раз, чтобы унять страх, читай молитву.

– Мне не было страшно. Я видел, как забеспокоились верблюды. Я видел, как побледнели и испугались разведчики. Но сам я страха не испытывал. Наверно, это от снадобья. О мудрейший, дай мне сделать еще глоток.

– Хватит. Это очень сильное снадобье. Если ты примешь его сверх меры, то уснешь и мы не найдем лагерь.

– Найдете. Мы идем вон до того высокого бархана. С него виден бархан поменьше. За ним широкая ложбина. В ней мы разбили лагерь, укрываясь от песчаной бури. Тут нельзя заблудиться.

Обдумывая слова Абу Барака, визирь немного отстал. Он нащупал в поясной сумке привезенный из далекого Китая фарфоровый флакончик со снадобьем, вселяющим покой и равнодушие, но решил не пить. Ему хотелось в полной мере познать те ощущения, что испытывал Абу Барак. Ощутить внутри себя еще одного человека. Возможно, это действительно душа. Тогда… Тогда…

Астролог и мудрец аль-Фадль не знал, что будет делать тогда. Вперед, в неизвестное его толкал пытливый ум ученого, пытавшегося познать нечто новое, найти ему объяснение, описать понятными людям словами.

Добравшись до вершины огромной, возвышающейся над местностью дюны, они увидели, что за ней внизу в тысяче шагов находился еще один бархан. За ним с высоты были видны вершины шатров и пирамиды тюков с товарами, сложенных караванщиками, чтобы переждать бурю.

– Это там, – показал вперед Абу Барак и похлопал по шее нервно фыркающего верблюда.

– Я вижу, – ответил визирь, прислушиваясь к себе, потом спросил: – Ты что-нибудь чувствуешь?

– Нет, – покачал головой воин.

– Голоса начали звучать, когда мы дошли до подножья бархана, – сказал стоявший рядом разведчик.

– Я тоже пока ничего не чувствую. Поступим так. Вы останетесь здесь. Я медленно начну спускаться вниз по бархану. Если что-то почувствую или увижу, сразу поверну обратно. Вы отсюда наблюдайте за лагерем. Если что-то увидите, если почувствуете что-то странное, ударьте мечами по щитам. Если я дойду до лагеря, не позову вас и не вернусь, ждите меня до полудня. Потом возвращайтесь в лагерь и расскажите обо всем, что видели, халифу, да хранит его Всевышний.

Прошептав молитву, аль-Фадль медленно пустил своего верблюда вниз по склону. Животное двигалось осторожно, иногда приседая на задние лапы и скользя вместе с оползающим песком. Когда половина расстояния была пройдена, визирь вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Словно некто невидимый, но могущественный и властный с любопытством оценивающим взглядом наблюдает со стороны за тем, кто осмелился нарушить его покой. Он оглянулся и посмотрел на всадников, стоящих на гребне бархана. Один из них помахал ему рукой, словно стараясь приободрить.

Немного постояв, чтобы успокоиться, аль-Фадль дернул поводья верблюда. Животное, несколько раз недовольно фыркнув, закрутило головой, но вперед не сделало ни шага. Он вначале легонько, потом сильнее хлестнул его по боку прутом. Никакой реакции. Верблюд нервно сопел и стоял, как вкопанный. Визирь еще раз обернулся, помахал рукой тем, кто остался на вершине бархана, давая знать, что с ним все в порядке, и спешился.

По щиколотки увязая в песке, он спустился к подножью высокой дюны.

Пока все внимание визиря было сосредоточено на том, чтобы удержать равновесие на крутом склоне, ему было не до того, чтобы разбираться в собственных ощущениях. А они изменились. Отдышавшись и осмотревшись, аль-Фадль вдруг заметил впереди мираж, возникший в воздухе над небольшим барханом, отделяющим его от стоянки. Оазис, окруженный пальмами, через которые просматривалось поросшее камышом и осокой озерцо или болотце. Он тряхнул головой. Мираж колыхнулся, но не пропал.

Собравшись с духом, визирь сделал шаг вверх по невысокому бархану, отделявшему его от стоянки каравана. В этот момент он услышал шепот. Он действительно был на незнакомом языке, но слова оказались понятны. Их смысл поднялся откуда-то из глубины сознания и захватил его сущность.

«Опасности нет. Иди вперед», – настойчиво шептал кто-то внутри его головы, и аль-Фадль пошел.

В голове зазвучала приятная успокаивающая мелодия, словно десяток юных дев играли на лютнях и флейтах, чтобы сделать подъем по сухому песку более приятным. В ногах появилась необычайная легкость. Утренние краски вокруг стали ярче, очертания предметов – более четкими, звуки – более выраженными. Он слышал, как, осыпаясь под ступнями, с тихим шелестом трутся друг о друга песчинки, видел, как на него с удивлением уставилась из-под сухого куста крохотная ящерка, слышал, как сзади в тысяче шагов нервно сопят верблюды разведчиков, как с нетерпеливым постукиванием дергает свой меч в ножнах Абу Барак.

На середине подъема аль-Фадль остановился, чтобы немного привыкнуть к новым ощущениям. Страха не было. Шепот в голове пропал. Осталась только мелодия, ненавязчивая и нежная, словно поглаживание любимой по волосам. Но он знал, что нужно идти вперед, идти навстречу тому, кто его звал. Навстречу судьбе.

Перебравшись через вершину бархана, он увидел перед собой стоянку каравана ас-Сафаха. Десяток растянутых на распорках прочными веревками шатров и навесов. Столько же пирамид с тюками. Несколько иссохших на солнце, разорванных пустынными хищниками, присыпанных песком человеческих тел и туш животных были в беспорядке разбросаны по лагерю и по склонам барханов. У многих в руках было оружие и щиты, словно они вступили с кем-то в битву.

Что же здесь произошло?

Настороженно осматриваясь, визирь спустился в ложбину. Музыка стала громче. К лютням и флейтам добавились чуть слышные удары барабанов. Они добавили нотки торжественности и величавости. Мелодия теперь звучала как приветственный гимн, побуждающий его идти дальше за лагерь, за еще один бархан.

Осмотревшись по сторонам в поисках ответа, что же вызвало смерть людей и животных, и не найдя ни одной зацепки, аль-Фадль прошел через стоянку. Он взобрался на находящийся за ней бархан и замер. Внизу, в лощине, в мареве утреннего солнца колыхался уже знакомый мираж. Оазис с пальмами и озерцом, заросшим камышом и осокой.

Музыка достигла триумфального крещендо, заполнив собой все окружающее пространство. Непреодолимая сила тянула его к оазису. Отставив сомнения, визирь бегом бросился вниз по склону. Перед самыми пальмами остановился. Мираж был настолько реален, что визирь чувствовал прохладу от воды, ощущал запах прелых водорослей и камыша, слышал щебетание птиц, жужжание насекомых и сухой шелест пальмовых листьев.

Удивленный и восхищенный, он протянул руку, чтобы коснуться шершавого ствола. Не встретив препятствия, ладонь прошла сквозь дерево. Это все же был мираж, сказочный, несуществующий мир, созданный кем-то в его голове. Визирь не успел додумать эту мысль, как пальмы, озеро и камыши исчезли.

Посреди сухой песчаной ложбины он увидел древний колодец, сложенный из необработанных камней. Из его глубины исходило мягкое призрачное сияние, хорошо видимое даже при свете дня.

«Это вход в преисподнюю. Оттуда могли появиться демоны», – вспышкой молнии мелькнула в голове неожиданная мысль, но тут же сменилась пониманием, что там, впереди его ждет нечто настолько невероятное, что… что… Что это невозможно описать человеческим языком. Словно в поддержку этой мысли, незнакомый ненавязчивый шепот, снова появившийся в голове, тихо подтверждал бесконечную значимость и величие того, что сейчас должно произойти.

Словно завороженный, аль-Фадль прошел несколько десятков шагов, остановился у колодца и заглянул внутрь.

Там, в подсвеченном теплым белым светом сумраке, будто отражение на глади воды, он увидел себя, смотрящего сверху вниз в колодец.

По отражению пробежала зыбкая рябь. Оно начало распадаться на фрагменты, которые тут же собрались в пентаграмму в круге. Она поднялась из глубины колодца к нему, словно в нерешительности, остановилась у самых глаз и исчезла. На мгновение мир поглотила тьма, затем ее с оглушительным треском прорезала гигантская молния, похожая на перевернутый ветками вниз раскидистый сухой дуб. Его сияющий ствол терялся в бесконечности, а ветки, разделяясь на более тонкие, тянулись вниз, к нему.

Время остановилось. Аль-Фадль видел, как, ветвясь, отростки молнии становятся все тоньше, число их увеличивается. Вот они превратились в почти незаметные волоски. Один из них коснулся его головы, затем другой, третий.

Визирь был знаком с грозой. Он видел, как от удара молнии рушатся минареты и загораются крыши домов. Он приготовился умереть. Но вместо этого внутри его что-то произошло. Нечто настолько важное, что он не мог это описать словами.

Когда его головы коснулся первый волосок молнии, перед глазами развернулась детальная схема неизвестного сложного механизма, затем карта, затем набор каких-то знаков. Затем, по мере того как до него дотрагивались другие волоски, его сознание заполнилось вихрем странных, чужих, будто из другого мира, символов и образов. Мелькнув мириадами искр, они оставили в его мозгу угасающий отпечаток и бесследно погасли, наполнив визиря чувством неописуемого величия и власти над миром, которое дает знание вселенских истин и возможность его применить.

На мир снова опустилась тьма. Из ее сумрачных глубин медленно всплыло его отражение на поверхности темной воды. На этот раз из колодца на него смотрел совершенно другой аль-Фадль. Человек, осененный высшим знанием.

Отражение колыхнулось и стало уплывать в пустоту. Боясь потерять второго себя, визирь протянул к нему руку, но его лик уже растаял, а вместе с ним исчезли последние проблески сознания, перегруженного невиданным потоком информации. Тело визиря, обессилев, повалилось на стенку колодца и медленно сползло вниз на песок.

Связь с реальным миром возвращалась медленно. Вначале появилось чувство жажды. Потом боль в груди и руке. Аль-Фадль открыл глаза. Он лежал, уткнувшись лицом в сухой песок, на неловко подвернувшейся под грудь правой руке.

Никакого колодца. Никакого оазиса. Только палящее, стремящееся к полудню солнце и дышащий жаром песок.