Зря Вита думала, что слезы иссякли. Когда она кивнула, соглашаясь, соленые капли упали на колени. Глухое и беспросветное отчаяние сковало мысли и тело. Она не знала, чего боится больше: ночей, которые предстоит провести в постели убийцы, полных боли и унижения, или того, что сама убьет еще не зачатого ребенка.

– Положи спицу в сумку и всегда носи с собой. Я не хочу, чтобы между нами осталось недопонимание. – Продолжил Филипп, удовлетворенный ужасом, исказившим лицо Виты. – Ты моя подстилка, с которой я буду делать все, что захочу, а не любовница. Скажу: «раком». И ты встаешь на четвереньки, подставив зад. Велю: «соси». И ты на коленях заглатываешь мой член. Прикажу показать щелку, и ты задираешь юбку.

Вита не сразу поняла, что последние слова и были приказом. Филипп выжидательно смотрел на нее.

Чувствуя, как щеки обжигает краска стыда, Вита вцепилась в подол платья и медленно оттянула ткань к паху.

– Встань и покажи мне, насколько ты поняла все, что я тебе сказал, поиграй с собой.

Не позволяя платью сползти, Вита встала со стула, вышла из-за стола. Одной рукой задрав платье к животу, второй начала ласкать себя. Несколько невыносимо долгих, унизительных минут Филипп смотрел на нее. Затем допил кальвадос, поднялся, подошел к ней сзади. Обнял со спины, сжал грудь, поглаживая, пока под тонкой тканью затвердевали соски, одной рукой продолжая ласкать грудь. Второй провел по животу, перехватил продолжавшие ласку пальцы и отстранил, занявшись Витой сам. Несмотря на угнездившийся внутри страх и горечь, Вита почувствовала, что возбуждается под его прикосновениями. Горячее дыхание обжигало шею. Филипп не делал попыток ее поцеловать, лишь умело нащупывал точки, заставлявшие, ее лоно истекать влагой, доводя Виту до исступления. Когда она достигла пика наслаждения, изогнувшись раскаленной дугой в его руках, Филипп прошептал:

– Думаю, мы друг друга поняли.

Глава 5

Филипп вернулся из ванной комнаты, вытирая руки белоснежным полотенцем. Он оставил дверь открытой:

– Нам предстоит долгая ночь, прими душ, – сказал он, окинув Виту придирчивым взглядом, недовольно скривил губы.

Девушка стояла у окна, смотря на ночное небо, расцвеченное огнями Москвы. Слишком молодая, слишком глупая. Такая хрупкая на фоне огромного злого города. Она дрожала от плача.

Виталина…

Филипп мысленно посмаковал имя. От латинского «vitalis» – «полный жизни».

Полная жизни…

Не лучшая пара для Харона.

Одни женщины дрожали и рыдали, когда Филипп показывал истинное лицо. Другие злились, кричали, требовали. Не подозревая, что все человеческое в нем умерло ночью, когда он нашел Ингу во дворе их нового дома. Снег вокруг ее тела растаял от горячей крови. Она была еще жива, молча сцепила побледневшие губы и смотрела на него, торжествующими темными глазами Медеи, ведь их ребенок умирал в ее чреве.

Филипп закрыл глаза, стараясь прогнать воспоминание. Девушка у окна разбередила старую рану, заставила вновь прочувствовать отчаяние и беспомощность, едва не сожравшие его тогда.

Шалава, выползшая из гнилого Мухосранска и решившая покорить Москву с помощью своего бложика. Всех блогеров Филипп искренне считал тупой плесенью. Его мир был бесконечно далек от возни, что происходила в социальных сетях. Чтобы следить за имиджем компании, у него есть люди, которым он платит. Когда Слава впервые рассказал ему о серии статей озаглавленных «Архитектор Пандемониума», Филипп отмахнулся: у него нет на это времени. Но потом он увидел статью про Ингу, и в сердце разгорелась злость. Он хотел отдать блогершу ребятам, те пустили бы ее по кругу, а затем избавились от тела. Но злость переросла в ярость, и она все еще кипела внутри, вырываясь наружу ядовитыми раскалёнными сполохами, требовавшими уничтожить причину, раздавить, растоптать. Он не будет торопиться. Если девчонка не лжет и статьи – глупая попытка восстановить попранную справедливость, а не заказ, то может быть, он отпустит ее, когда ярость утихнет. Даже оставит ей толику самоуважения, позволит уберечь частичку собственного «Я», не стирая, не уничтожая ее личность, превратив в послушную игрушку.

Но если она солгала…

Филипп нахмурился.

Если она солгала, то вчерашняя ночь ей покажется полной нежности и любви.

Филипп придирчиво осмотрел Виту. Правильные черты лица, пухлые губы, золотисто-русые волосы, ниспадающие на плечи мягкими волнами, высокая грудь, тонкая талия, чуть широкие бедра, округлая упругая задница. И серые, как у него глаза. Но если его – отливали оружейной сталью, то ее – напоминали готовое разразиться дождем небо.

Одета, как дешевка, с такой в свет не выйдешь.

Филипп нажал на кнопку селектора. Вита осторожно подошла к ванной комнате. Ее щеки вспыхнули, когда он попросил Алину раздобыть для своей новой шлюхи «что-нибудь приличное».

– Платье выкинь в урну, мои женщины не ходят в барахле с рынка, – бросил он Вите, до того как дверь закрылась.

– Сделаю все возможное, Филипп Игоревич. «Гермес»? – щебетала по громкоговорителю референт.

– Да, и не забудь про украшения, что-нибудь изящное, но неброское, как тогда Томе. Ей понравилось.

– Хорошо, Филипп Игоревич, занимаюсь.

Вита разглядывала стены огромной ванной комнаты, со стыдом думая, как недавно извивалась от наслаждения в руках архитектора Дьявола. Взгляд скользил по черному мрамору с белыми прожилкам. Следя за переплетением белых нитей в камне, Вита постепенно приходила в себя. Комната по роскоши не уступала термам императоров древнего Рима. В центре располагалось вмурованное в пол джакузи, размером с небольшой бассейн. Вдоль правой стены – тумба с тремя раковинами-чашами из слюдяного стекла, в левом углу – душевая кабина, в правом – унитаз и биде.

Расстегнув молнию на спине, Вита зябко поежилась. Хотя в ванной было тепло, холод сковал тело. Казалось бы, за минувшие сутки она вытерпела столько унижений, что такая мелочь, как критика платья не должна задеть. Но задела, а от воспоминания о спице, оставшейся лежать на столе, свело живот. У нее не было и тени сомнения, что слова Филиппа не просто угроза. Чего она и впрямь не понимала: почему он решил с ней позабавиться, а не убил сразу. Столько всего ему сошло с рук, что убийство блогерши растворится среди прочих преступлений и его никто не заметит. Подписчики найдут другие интересы, даже Глеб и Тоня перестанут искать ее со временем. Родителям на нее наплевать, для них она давно мертва.

Вита улыбнулась отражению в огромном зеркале над раковинами, в поисках поддержки. Улыбка выглядела жалко. Лицо бледное, под глазами синяки и мешки после ночи без сна, тушь растеклась от слез. Дешевка и трусиха. Стоило настоящим бедам постучаться в дверь, как все клятвы и обещания быть сильной и помогать другим пошли прахом.

Хватило небольшого нажима, и она сломалась. Рыдания скрутили пополам, Вита тяжело осела на пол. Какой дурой она была все это время, лезла в пекло, не думая о последствиях, и ради чего? Благополучного боялись даже криминальные авторитеты, а она такая смелая пыталась победить с помощью слов. Ночи за ноутбуком. Дни, когда она пряталась по закоулкам, пытаясь записать на камеру доказательства. И все для того, чтобы вчера раздвинуть перед ним ноги, сегодня задрать платье и ласкать себя у него на глазах, а потом извиваться как сучка в течке, когда он запустил руку ей между ног.

Острое, как осколок бутылки, чувство вины вспарывало вены, выпуская наружу горечь. Ненависть и презрение к себе вгрызались в сердце тупыми железными зубами и перемалывали то, что еще оставалось в ней от прежней Виталины Чеховой, доморощенного детектива в поисках справедливости. Данила Багров ошибался. В правде нет силы. Сильным всегда остается только зло.

Вся ее жизнь теперь казалась такой же убогой, как навязанное Тоней платье. Ненужная тряпка. Вита со злостью стала стягивать его с себя. Левый рукав застрял, и она дернула ткань, затрещали нитки. Наконец, высвободившись, Вита отбросила платье на пол. Поднялась на ноги, посмотрела в зеркало. Но в этот раз со злобой. Семь лет она подавляла чувство вины, ненависть к себе и страх. Боролась с кошмарами, а теперь попала в один из них. Но когда-то давно также стояла нагой перед зеркалом в спальне, пока на бедрах засыхала кровь, живот разрывало от боли, а разбитые в кровь губы саднили, она пообещала себе, что бы ни случилось, как бы жестока ни была жизнь, она останется верной себе. Себя она не предаст, ведь все остальные ее бросят. Восемнадцатилетняя девушка и двадцатипятилетняя женщина. Она придумает что-нибудь, обязательно найдет выход и выберется из лап Харона.

Подобрав платье, Вита выкинула его в мусорное ведро, стянула чулки и тоже выбросила, прошла в душевую кабину. Включила воду настолько горячую, какую могла вытерпеть. Тщательно вымылась, особенно долго намыливая промежность, смывая само воспоминание о руке Филиппа и постыдном удовольствии.

Когда она вышла из душа, заметила, что Филипп стоит в дверях с бокалом кальвадоса в руке и смотрит на нее. Внимательно изучая изгибы ее тела, словно он старался проникнуть в тайны, неизвестные ей самой. Взгляд задержался на груди и губы Филиппа изогнула удовлетворенная усмешка. Вита испугалась, что настал один из тех моментов, когда он прикажет сделать какую-нибудь гадость, но Филипп просто смотрел, как она вытиралась. Потом подошел к тумбе, выдвинул верхний ящик, там оказалось все, что могло потребоваться девушке, чтобы привести себя в порядок: косметика, крема, тоники, ватные диски – все в одноразовых упаковках или новых заводских. Только флаконы с парфюмом стояли початые. Похоже, женщины – частое развлечение для генерального директора «Мульцибера». Много женщин прошло через эту ванную и член Харона и скольким из них он давал спицу?

От этой мысли Вита поежилась, на коже выступили мурашки.

В дверь кабинета постучали, Филипп оставил Виту приводить себя в порядок. Когда она вышла из ванной, то не увидела на спинке кресла своего плаща. Филипп бесцеремонно рылся в ее сумочке, перекладывая из нее вещи в черный «Гермес». На диване ждали платье, пальто и коробка с туфлями. О марках, чьи названия Вита прочитала на снятых чехлах, Тоня говорила с придыханием и отдала бы за них обе почки, навязав селезенку в подарок. У Виты проснулись остатки растоптанной гордости.

– Я не могу это надеть.

Филипп проигнорировал ее слова, задумчиво достал из сумочки пудреницу, повертел в руках и бросил в мусорное ведро.

– Психологи говорят, что о женщине многое расскажут вещи, которые она носит с собой. Что о тебе говорят коробочка с тампонами, половина упаковки жевательной резинки, шариковая ручка, бумажные салфетки? – Он порылся в недрах сумки, извлек оторванный брелок с пластиковым енотом, отправившийся в мусорное ведро, следом Филипп достал мобильник, который, слава богу, присоединился к немногим вещам в новой сумке.

– И скучные духи, – прокомментировал Филипп следующую находку.

Духи не были скучными, по крайней мере, ей такими не казались. Обычный «Lancôme», с другой стороны, они не шли ни в какое сравнение с теми, что Вита нанесла на кожу, выбрав маленький черный флакон «Black Phantom» by Kilian из десятка других нишевых ароматов. Ей показалась символичной надпись на нем: «Memento mori».

В основе лежали ром, кофе и… цианид.

Нотка смерти.

Идеальный парфюм для рабыни Харона.

– В твоей сумке нет презервативов, а в контактах только пара друзей, нет номеров родных. У тебя совсем нет личных фотографий. Только те, что делала для блога. Ты одинока, замкнута, не любишь людей и не доверяешь им, не хочешь ни с кем сближаться. И несмотря на то, что у тебя такое шикарное тело, в двадцать пять лет ты все еще была девственницей. Не верю, что тот следак, который сливает тебе информацию, не делал попыток тебя поиметь.

– Глеб здесь ни при чем, не трогай его!

Вита испугалась собственной вспышки, но упоминание друга заставило забыть об осторожности и страхе.

Филипп проигнорировал ее выкрик:

– Не трону, если сам не станет искать меч-кладенец и спасать царевну, а ты не наделаешь глупостей, попросив его о помощи.