Параноидная форма отклонения относится к непрерывному типу течения шизофрении, то есть симптомы не исчезают полностью даже при лечении. В МКБ-10 параноидная шизофрения имеет код F20.0.

Симптомы параноидной шизофрении:

Симптомы расстройства проявляются по-разному в зависимости от стадии заболевания, индивидуальных особенностей больного и воздействия внешних факторов. Однако можно выделить несколько основных признаков параноидной шизофрении:

– Бред. Ложные убеждения, которые не соответствуют действительности и не корректируются опытом или аргументами. Наиболее распространённые формы бреда: преследования, ревности, величия, религиозный, эротический, соматический. Больные думают, что их подслушивают, травят, вторая половина изменяет, боги или демоны вступали с ними в контакт, они встречаются со знаменитостью или страдают от неизлечимой болезни.

– Галлюцинации. Иллюзорные ощущения, возникающие без реального стимула. Видения бывают разных модальностей: слуховые, зрительные, обонятельные, вкусовые или тактильные. Самые частые галлюцинации при параноидной шизофрении – слуховые. Пациенты слышат голоса, которые обращаются к ним или разговаривают между собой, комментируют их поведение, критикуют или приказывают что-то делать. Голоса могут быть знакомыми или незнакомыми, дружелюбными или враждебными, одиночными или множественными.

– Расстройства мышления. Нарушения логики и связности мыслительных процессов. Больные демонстрируют несвязность речи, неуместность ассоциаций, неадекватность суждений, бедность содержания мысли, застревание на одной теме.

– Расстройства эмоциональной сферы. Пациенты становятся апатичными, безразличными к окружающим и себе, либо, наоборот, агрессивными, раздражительными и подозрительными. Они испытывают страх, тревогу, гнев, вину или гордость по поводу собственных бредовых идей или галлюцинаций^[2].

Это был первый раз, когда я столкнулась с подобным диагнозом. В моей голове не укладывалось, как человек, у которого, судя по собранному анамнезу, всё было в порядке, мог внезапно заболеть шизофренией. Семья – благополучная, никакой отягощённой наследственности, никаких трагических событий в прошлом. Всё выглядело так, словно его заболевание возникло буквально из ниоткуда. Для меня, человека, только что вступившего на путь психиатрической практики, это было непостижимо.

После беседы с пациентом нас отправили выполнять рутинные задания: переписывать истории болезней, заполнять карточки, распечатывать осмотры. Вся эта бумажная работа, как казалось, была далека от реальной практики, которой я так жаждала. Прошло несколько часов, и я, не в силах больше терпеть своё любопытство, постучалась в кабинет Николая Александровича.

Зайдя, я тут же, как голодный студент, начала засыпать его вопросами:

– Николай Александрович, ну как такое возможно? Я не понимаю. Мы собрали анамнез – у него нет наследственной предрасположенности. Пациент уверяет, что в его семье никто не страдал психическими заболеваниями. А ведь в книгах говорится, что шизофрения частично передаётся по наследству. У него не было никаких тяжёлых эпизодов в жизни, которые могли бы привести к этому состоянию. Да и вообще, возможно, он просто электрик, который слишком увлекся голубями на крыше. Может, это просто стресс или какое-то иное временное расстройство?

Николай Александрович поднял на меня глаза, улыбнулся с лёгкой иронией и сказал:

– Юля, ты в психиатрии всего один день. Тебе предстоит увидеть еще очень много интересного. У твоего юноши действительно диагноз «шизофрения», и это не первый его случай обострения. Со временем ты научишься собирать анамнез более тщательно, будешь следить за динамикой болезни. Но сейчас я хочу показать тебе кое-что, чтобы ты поняла, как в жизни всё может быть непросто и двойственно.

Он вышел в коридор и окликнул женщину по имени-отчеству. Я услышала шаги, доносящиеся издалека, и вскоре в конце коридора показалась пожилая дама. Николай Александрович, наклонившись ко мне, тихо шепнул:

– Смотри, сейчас к нам подойдёт «неотягощенная наследственность».

В коридор вошла женщина лет шестидесяти. На ней была ярко-оранжевая короткая юбка, поверх которой – светлое коричневое пальто. Из-под пальто виднелся зелёный свитер. Волосы её были выкрашены в ярко-оранжевый цвет, уши украшали пластиковые серьги, которые только подчеркивали ее эксцентричность. Она подходила к нам с быстрой, нервной походкой и тут же начала тараторить:

– Николай Александрович, ну что же это такое! Опять я не уследила! Ну сколько можно! Мы столько анализов сделали, столько врачей прошли, но никто в нашей семье не болеет! Да что же это такое! Как же мне это надоело!

Её голос лился непрерывным потоком. Она повторяла одну и ту же фразу, каждый раз переставляя слова, но не добавляя ничего нового. Я стояла ошеломлённая: её внешний вид, её речь, всё в ней казалось неправдоподобным. Как же так? Никто в семье не болеет, но она сама была живым опровержением своих слов.

Николай Александрович, с привычной невозмутимостью, слушал её монолог, не перебивая, лишь иногда кивая головой. Наконец, когда её поток слов иссяк, он спокойно сказал:

– Не переживайте. Всё будет хорошо. Мы не в первый раз видим вашего сына в стационаре. Через две недели сможете с ним встретиться.

Женщина слегка вздёрнула бровь, надула губы и, не сказав больше ни слова, развернулась и ушла так же быстро, как и пришла.

Когда она скрылась за дверью, Николай Александрович повернулся ко мне, правым уголком рта ухмыльнулся и сказал:

– Ну вот, Юля, видишь, какая «неотягощённая наследственность».

Я, пораженная увиденным, вздохнула и молча направилась обратно в кабинет, на котором по-прежнему висела табличка с надписью «Изолятор».

Эпизод 9
Рабочий процесс. Насилие в сторону врача

Чем больше ординатура проникала в мою кровь, тем яснее становилось, что я выбрала действительно непростую профессию. Параллельно с занятиями в отделениях я читала множество психиатрических трудов: толстую красную книгу с грозной надписью «Психиатрия», методички ведущих специалистов, дополнительную литературу, чтобы хоть как-то подготовиться к встречам с теми, кто страдает от тяжёлых расстройств. Однако, как я вскоре поняла, в психиатрии главную роль играет практика.

С каждым днём я становилась все более наблюдательной, видя перед собой людей с такими серьезными заболеваниями, как шизофрения или органическое поражение центральной нервной системы. В нашем отделении было относительно мало пациентов с депрессивными или тревожными расстройствами. Зато мы часто сталкивались с теми, кто страдал от деменции или биполярного расстройства.

В очередной рабочий день, сидя за столом и глядя в окно, я наблюдала за пациентами, которые, используя лопаты, хаотично забрасывали снег, формируя сугробы. Рядом с каждой группой пациентов находился санитар, и таких «группок» на территории психиатрической больницы насчитывалось не меньше пяти или шести. Кто-то, выполнив свою трудовую обязанность, тихо курил в сторонке, кто-то продолжал работу, а кто-то даже носил снег на носилках. Наблюдая за этой сценой уже в позднее вечернее время, я задумалась о том, как мне, непосредственной девочке с хрупким внутренним миром, удалось выбрать именно психиатрию.

Как я смогу справиться с этими тяжёлыми пациентами? Каждый раз, заходя в отделение, я ощущала холодок по спине. Я чувствовала взгляды на себе. У всех пациентов была привычка: когда в отделение входил врач, они, словно стайка голубей, слетались к нему. Странное сравнение, но казалось, что сейчас я буду разбрасывать корм, а они будут его клевать. Они окружали меня, задавая вопросы, дёргая за рукав и обращаясь ко мне: «Доктор, возьмите меня на беседу, доктор, я хочу поговорить». И вот, когда ты в десятый-пятнадцатый раз приходишь в отделение с плановым осмотром, эта ажитация вызывает лишь животный страх и желание быстро выскочить за железную дверь и больше не возвращаться.

Со временем я привыкла к такому вниманию, и пациенты тоже адаптировались к тому, что в нашем отделении появились ординаторы. Постепенно, когда я заходила в отделение, практически никто не подлетал ко мне.

Однако был один случай, который запомнился мне надолго. В один из рабочих дней я пришла в отделение в новом халате, полная историй и с желанием посмотреть пациента, которого госпитализировали полчаса назад с острым психозом. Обычно такие пациенты помещаются в отдельные палаты и подлежат особому наблюдению санитаров. Я вошла в коридор и не заметила, как слева ко мне подлетел именно тот пациент, к которому я и направлялась. Он дернул меня за халат, нагнулся и начал срывать его с меня. Мои истории болезни упали на пол.

В эту секунду ко мне ринулись два санитара: один закрыл меня своим телом, а другой повалил пациента на землю и начал кричать на него, замахиваясь кулаком. Я закричала: «Остановитесь, остановитесь, не надо этого делать!» Санитар, услышав мой крик, мгновенно остановился. Впоследствии я узнала, что этот пациент, к сожалению, не среагировал на введенную дозу транквилизаторов.

Этот эпизод врезался мне в память навсегда. Именно тогда я поняла, что психиатрия – это очень опасно.

Эпизод 10
Нейролептический синдром

С каждым новым днём в ординатуре в моей голове всё более четко укладывались диагнозы, их диагностика и возможное лечение. Я стала осознавать, насколько важна не только теория, но и практика, которая подкрепляет знания. Каждый осмотр, каждый визит в отделение превращался в возможность не просто увидеть, но и понять состояние пациента. Временами я записывала в дневник все наблюдения, собирая информацию о каждом из них. Со временем выстраивалась некая картина, которая помогала мне предугадать, что может произойти с пациентом завтра или послезавтра.

В какой-то момент я осознала, что в психиатрии ключевую роль играет именно насмотренность. В отличие от многих других медицинских специальностей, где теоретическая база имеет первостепенное значение, здесь, в психиатрии, практический опыт и интуиция становятся определяющими. Без них трудно постигнуть глубину проблем, с которыми сталкиваются пациенты.

Однажды я стала свидетелем эпизода, который навсегда остался в моей памяти. В нашем отделении находился мужчина, примерно в возрасте 60–65 лет. В процессе сбора анамнеза я узнала, что он был подполковником, вышедшим на пенсию. После травмы головы, полученной в результате легкой черепно-мозговой травмы, у него начали проявляться психические отклонения. Он стал подозревать своих близких в слежке и верить, что за ним следят некие службы. И всё бы было ничего, но он начал видеть во всех соседях врагов, тех, которые ставят прослушивающие устройства, начал видеть врагов во всех своих родственниках. Это было уже настолько невыносимо, что родственники вызвали скорую помощь и пациента госпитализировали в психиатрическую больницу.

Оказалось, что у бывшего военнослужащего настолько суровая и неусыпляемая психика, что очень долго ему не могли подобрать терапию, которая бы помогла ему.

Однажды, зайдя к нему на осмотр, я заметила, как он медленно приближается ко мне в своих комнатных тапочках. Он двигался чуть сгорбившись, на полусогнутых коленях, перебирая ноги, словно они были из свинца. При этом бормотал себе под нос:

– Юлия Вячеславовна, они меня дратуют, они меня дратуют.

Я насторожилась и попросила его пройти ещё раз. Он подчинился, продолжая мрачное повторение своих слов. В недоумении я обратилась к своему куратору, Николаю Александровичу. Он вошёл в отделение и, хмыкнув, произнёс:

– Пойдем, Юля, перекурим.

Мы спустились вниз, и он закурил сигарету, позволяя себе выдохнуть клубы дыма. Затем с серьёзным видом сказал:

– Вот сейчас ты наблюдала такое явление как нейролепсия. Ты читала в книгах про это?