Маленькая женщина в большой психиатрии (страница 5)
– Конечно, читала, Николай Александрович.
– Так вот, так нейролепсия выглядит на самом деле.
– Но как такое может быть?– возразила я.– Это же ятрогения[3]. Как можно довести человека до нейролепсии? Так не может же быть!
– Может, Юля. Когда невозможно подобрать нейролептики и нужную дозировку, а психика человека очень долго сопротивляется, нам ничего не остаётся, как убирать все галлюцинации и бред с помощью нейролептиков. Но у них есть и другая сторона – побочные эффекты. Мы дадим ему корректор, и его состояние нормализуется.
После этого случая я поняла, что не всегда лекарства, которые мы назначаем, приносят ожидаемую пользу. И эта встреча осталась в моём сердце надолго. Образ этого бывшего военнослужащего, его отчаяния и страха, запечатлелся в моей памяти. Слово «дратует» так ярко врезалось в сознание, что я до сих пор использую его в своей практике и ничем другим заменить не удается. Оно стало символом той тонкой грани между медицинской помощью и психической болью, которую мы обязаны преодолевать, чтобы помочь людям.
Нейролептический синдром – неврологические нарушения, возникающие вследствие приема нейролептиков и других средств, влияющих на дофаминергические рецепторы. Наблюдаются двигательные расстройства: паркинсонизм, тики, гиперкинезы, стереотипии, двигательное беспокойство, дрожание туловища и конечностей[4].
Нейролептический синдром – распространённое следствие применения медикаментов с антипсихотическим действием. Ранее считался практически неизбежным следствием назначения таких лекарств. В настоящее время эта точка зрения пересмотрена. Появились средства нового поколения, обладающие менее выраженными побочными эффектами. Разработаны схемы терапии, призванные улучшить качество жизни. Тем не менее, проблема по-прежнему остается актуальной. По мнению некоторых специалистов, лекарственный паркинсонизм составляет около 30% от общего количества случаев синдрома Паркинсона[5].
Эпизод 11
Подстава от профессора
Каждый день моей практики был насыщен бурей эмоций: от глубокого сожаления до искренней радости, от злости до трогательного умиления. Ординатура по психиатрии запомнится мне как борьба нескольких частей моего «я»: одна часть стремилась продолжать свой путь, в то время как другая не раз задумывалась о том, чтобы всё бросить и сменить специальность.
В группе ординаторов я исполняла роль старосты, и в какой-то момент наш профессор вызвал меня к себе. Он попросил заменить лекцию для студентов. Это был конец первого года ординатуры, и я чувствовала невероятную важность момента. Мне так хотелось увидеть этих студентов, ребят, ощутить в их глазах искренний интерес и желание узнать больше о психиатрии. Ведь к тому времени у меня уже было что рассказать.