Именно это мама искала для своих клиентов, а я пыталась запечатлеть на фотографиях – искру, которая могла заставить сердце пылать. Может, я слишком долго думала о любви, но я готова поклясться, что, когда полтора часа спустя мамин клиент вышел из кабинета, его окутывало розоватое сияние, словно вокруг летала сотня мелких блёсток. Он был довольно хорошо сложён: широкоплечий, закатанные рукава рубашки обнажают накачанные руки. Я уже представляла, как свет подчеркнёт его скулы и прямой нос, когда я буду делать фотографию. Он улыбался легко и искренне. Как будто у него только что было лучшее свидание в его жизни.

На пороге мама вдруг обняла его. У меня челюсть отвисла. Она смеялась? И обнималась? С клиентом? Кто эта женщина?

Возможно, любовное сияние сверкало не только над клиентом.

Я вопросительно уставилась на маму, когда она наконец помахала ему на прощание и закрыла дверь, словно боясь, что если не сделает этого, то проводит его до самого дома. Папа умер, когда мне было четыре, и за все эти годы я ни разу не видела, чтобы она проявляла интерес к мужчине. Её целью всегда был поиск любви для клиентов, чтобы они испытали такие же сильные чувства, как некогда она и папа. Но сейчас мама определённо была неравнодушна к этому человеку. Она не переставала вздыхать, а в её глазах можно было буквально увидеть сердечки, когда она наконец заметила меня.

– Он вроде ничего. Ты точно хочешь свести его с кем-то? – спросила я.

Мама старательно не встречалась со мной взглядом, возвращаясь в свой кабинет. Как будто, если бы она вернулась к делам, я бы не смогла задавать ей неудобные вопросы.

– Это моя работа, Имоджен.

– Но он милый. А ещё он определённо тебе понравился, ты же обычно не обнимаешь клиентов. «Любовь можно передать всего лишь взглядом или прикосновением». Правило № 6, помнишь? А ты его обняла.

– Мы с Алексом старые друзья.

– Насколько старые? Вы встречались? Между вами такая химия, будто вы были больше чем друзьями.

– Мы знали друг друга ещё до твоего рождения. И нет между нами никакой химии. Он просто друг. – Она вернулась за стол и начала собирать заметки, которые успела написать во время сеанса с Алексом, чтобы позже скомпоновать всё в электронном файле. – Как прошла консультация?

Я устроилась в кресле напротив, положив ноги на подлокотник, и так откинула голову, что мои каштановые кудри доставали чуть ли не до пола.

– Не так хорошо, как я надеялась. Она хочет, чтобы я попробовала снимать что-то кроме портретов. Мол, от работ, которые я показала ей сегодня, вау-эффекта не будет. – Я взмахнула руками, имитируя взрывы салютов для пущего драматизма.

Мама привыкла к моим бурным реакциям, поэтому лишь покачала головой и вздохнула:

– Я уверена, что миссис Клемент выразилась по-другому.

– Но именно это она имела в виду. У неё всё было написано на лице, мам. Ей было скучно. А если я не смогла впечатлить её, то комиссию – и подавно. Тогда придётся попрощаться с возможностью попасть в Кинси, причём не только этим летом, но и вообще.

Мне нужно было понять, как всё устроить.

– Не нагнетай раньше времени, хорошо? – Мама на всё реагировала спокойно и уравновешенно. Когда я начинала усложнять, она останавливала меня и помогала наметить дальнейшие планы. – Как я поняла, она просто хочет, чтобы ты показала больше разнообразия в своих работах. Твоя страсть к фотографии проявится независимо от того, что ты снимаешь. Мне кажется, тебе стоит воспользоваться возможностью продемонстрировать всё, на что ты способна. Заставить их запомнить твоё имя.

– Я не одна из твоих клиенток, мам. Вся эта болтовня для поддержки самооценки на мне не сработает. Люди из приёмной комиссии Кинси не собираются со мной встречаться.

– С таким настроем точно нет, – улыбнулась она, будто мы говорили не о самой большой возможности в моей жизни.

– Поверь, дело не в отсутствии уверенности. Просто никто не видит мои портреты так, как я. – На самом деле никто не видел любовь так, как я. На это были способны только мы с мамой, которая зарабатывала этим на жизнь. – Понять всё без лишних слов и есть суть фотографии. Если у меня это не получается, то в Кинси мне делать нечего.

– Правило № 4: не отвергай саму себя, – заметила мама.

– Правило № 12: когда знаешь, то знаешь, – парировала я.

Если я не смогу придумать, как улучшить своё портфолио, мои летние – да что уж там, мои жизненные планы будут настолько же безнадёжными, как и личная жизнь.

Глава 3

Правило любви № 2:

Встречайте любовь с открытым сердцем, и она охотно к вам придёт.

Я не помнила своего отца. Когда я закрывала глаза и пыталась (правда пыталась) представить его, то видела лишь смешанный образ из снимков и историй, которые мне рассказывали. В годы юности моих родителей цифровые фотографии ещё не были распространены, поэтому немногочисленные изображения, которые у меня оставались, выцвели. Но я точно могла сказать, что унаследовала его улыбку. А со слов мамы, ещё и любовь к завтракам на ужин.

Именно поэтому я работала в «Мальчишках-печенюшках». По крайней мере косвенно. Когда отец Джеммы открыл кафе, мой папа тут же стал завсегдатаем. Место, где подавали пышки и яичницу круглые сутки? Для него это был рай. Он быстро подружился с Гейбом и Ли, а я обрела лучшую подругу в лице Джеммы в возрасте двух с половиной лет и бесконечную любовь к печенью – в возрасте четырёх. Я фактически выросла за стойкой в кафе. Однажды мне выдали форму цвета желтка, на которой было вышито моё полное имя, и позволили там работать. Конечно, Джемма немного подправила вышивку, и теперь на платье красовалось «Мо».

Я чмокнула Ли в щёку и отметила в графике свою утреннюю субботнюю смену.

– Тебе письмо, – сказал он, кивком указывая на пухлый конверт у кассы. Его руки полностью погрузились в липкое тесто, к которому он добавил ещё одну щепотку муки. Затем переключил внимание на процесс замешивания, складывая, скручивая и снова складывая ком, из которого потом должно было получиться полдюжины слоёных печений.

– Каковы шансы, что кому-то удалось запихнуть туда новую машину?

– К сожалению, они невелики.

– Ты вроде как должен меня вдохновлять, а не разбивать надежды.

Замесив тесто, Ли посыпал муку на силиконовый коврик, чтобы далее раскатывать массу скалкой.

– С каких пор ты мечтаешь о бесплатной машине? – спросил он, шутливо смахивая муку в мою сторону, которая тут же опустилась на форму.

С тех самых, когда кураторша сказала мне, что я недостаточно хороша. Но мне не хотелось, чтобы наш диалог вдруг стал серьёзным, поэтому выдала:

– А кто не мечтает о бесплатной машине? Тем более по почте!

Я поиграла бровями, и Ли залился смехом. Околородительский кризис предотвращён.

Оставив его наедине с тестом, я пошла взглянуть, что же в моём конверте без машины. Он оказался настолько лёгким, что я чуть не выронила его, когда достала из-за стойки. Адреса отправителя не было. Лишь написанные чёрным маркером слова на оборотной стороне:

«Прости, что припозднился с подарком. Надеюсь, он тебя порадует. Август».

Я дважды проверила, что письмо предназначалось мне, и вскрыла конверт. На первый взгляд могло показаться, что внутри пусто. Я перевернула конверт и потрясла его. К моему разочарованию (и некоторому недоумению), оттуда вылетел кусок бумаги. Им оказалась вырванная из книги страница, бóльшая часть слов на которой была закрашена чёрным маркером. Но остались и незакрашенные, складывающиеся в блэкаут-стихотворение^[4]:

Я внимательно перечитала послание дважды, впитывая слова, словно они предназначались именно мне. На пять или десять секунд я забыла, что стихотворение не от Августа. Что Август не мой парень.

А затем пришло осознание, и меня накрыла волна ужаса.

Август всё знал.

Я не понимала как, но он знал и пытался уличить меня во лжи этим стихотворением.

Собравшись с духом, пока окончательно не погрязла в панике, я подошла к стойке, где стояла Джемма, и легонько толкнула её бедром.

– Пожалуйста, скажи, что это сделала ты.

– Сделала что? – спросила Джемма, протирая стопку меню перед наплывом посетителей к завтраку. Она недоумённо нахмурилась, и её тонкие брови напомнили мне римскую цифру пять.

– Это, – сказала я, держа лист со стихами кончиками пальцев и дёргая туда-сюда, будто управляла марионеткой.

– Напоминает записку от похитителей.

– Нет, это любовные стихи. Как мне кажется… – неуверенно промямлила я.

– У кого-то просто жуткие представления о любви, если он считает такую фигню романтичной. – Она сделала драматичную паузу, и её губы расплылись в злобной улыбке. – Я в восторге.

Именно поэтому я так надеялась, что именно Джемма стояла за всем этим.

– Это правда не ты отправила?

– Ну, с моей стороны это был бы очень милый жест, но у меня нет привычки рисовать картиночки, писать стихи и тому подобное для фальшивых годовщин. – Джемма взяла листок и подняла вверх, словно пытаясь обнаружить зашифрованное послание под светом. Когда ничего не нашлось, она начала рассматривать конверт, как будто я уже не изучила его, словно начинающий агент ФБР.

– Август, – проговорила я. Другого объяснения не было.

– Тот самый Август?

Я посмотрела на неё, надеясь увидеть хоть какой-нибудь намёк на ложь. Дрожь в голосе. Глубокий вздох. Это должна быть Джемма. Потому что иначе это означало, что Август обо всём знал, а я не понимала, что с этим делать. Руки начали дрожать.

– Я не знаю! Либо стихи от него, либо от кого-то, кто притворяется им. Думаешь, кто-то узнал? Кто-то решил меня шантажировать?

Вот чёрт.

Если Август знал про мой обман, то что останавливало его от того, чтобы рассказать всем, что я лгунья?

– Чёрт подери, – произнесла Джемма, читая мои мысли. – Как он узнал?

– Есть вопрос получше: зачем он прислал это? Чего он хочет?

Должно быть, у него был какой-то скрытый мотив, раз он отправил любовное письмо вместо того, чтобы вывести меня на чистую воду сразу. Но что бы Август ни хотел от меня, я не собиралась плясать под его дудку.

– Это два вопроса. Если бы он тебя шантажировал, то приложил бы письмо с требованиями или что-то подобное. Там больше ничего нет?

Оставив стихотворение Джемме, словно это была бомба, которая могла вот-вот взорваться, я взяла ножницы и разрезала конверт по краям, но мы так ничего и не нашли.

– Ничего. Он только извинился, что опоздал к годовщине, и выразил надежду, что подарок мне понравится.

– М-да, совершенно ничего жуткого.

– Но в этом же есть что-то притягательное. Если бы кто-то прислал мне такое по-настоящему, я бы сошла с ума от счастья.

– И правда. – Джемма провела пальцами по чёрным строчкам, тыкая в каждое незакрашенное слово. – Что будешь делать?

– А что мне остаётся? Порву с ним, прежде чем он меня выдаст. Если кто-нибудь узнает, мне конец.

– Что ж, это признание в любви поможет тебе справиться с разрывом отношений.

– Джемма, это не смешно.

Как бы мне ни хотелось верить, что это стихотворение было порождением искренних чувств, опыт подсказывал, что я пыталась обдурить саму себя.

К половине восьмого субботний завтрак был в самом разгаре. Но меня так отвлекали мысли о стихотворении и его отправителе, что я ошиблась в заказах и дважды принесла еду не на те столики. Джемма посылала мне убийственные взгляды каждый раз, когда я оказывалась слишком близко к кассе, под которой спрятала конверт.

– Если ты сейчас же не вернёшь голову на место, я закопаю её в компосте, – предупредила она.

Я понимала, что Джемма пыталась заботиться обо мне, поэтому не могла на неё злиться. К тому же этим утром ей пришлось не только обслуживать свою секцию, но и исправлять мои косяки.

– Ты права, прости. Сейчас соберусь.

– Судя по твоему новому столику, вряд ли.