Спи, моя милая, детка, ус-сни,
Папа прогонит темные сны.
Ч-чудищ не бойся и ночи не бойся,
Глазки закрой и теплее укройся.
Папа твой рядом, папа не спит,
Он от чудовищ тебя защитит.
Солнышко встанет, страхи растают,
Папа души в тебе, детка, не чает.
Спи, моя милая, детка, ус-сни,
Папа прогонит темные сны.

Когда бойня закончилась, на льду у наших ног лежали тела, тлеющие и расчлененные. Лаклан был забрызган красным с ног до головы, а с меча Диор у него в руке капала кровь. Он порубил противников, как мясо на колоде мясника. Пьющая Пепел дымилась, клинок покрылся серой пылью, окрасился красным. На коже у меня горнилом полыхала эгида, и налитые кровью глаза теперь уставились на Мать-Волчицу.

«Мы знаем ее, з-знаем ее».

– Знаем.

«Мы ненавидим ее, н-ненавидим ее».

– Ненавидим.

Киара стояла в пятидесяти футах вниз по течению реки, в тени замка, и ее кости-украшения звякали на ветру. Перед ней стояла дюжина порченых, дрожащих от животного желания убить, а двое высококровок рядом с ней злобно уставились на льва, горящего у меня на груди. Ребенок в повозке что-то крикнул, когда раб-мечник захлопнул дверь клетки. Лошади ржали от страха перед окружающими их мертвецами. Лаклан перезарядил пистолеты. Но я смотрел только на Киару, мой разум полнился образами того дня, когда мы освободили Трюрбале.

Я снова видел висевшие на крюках мертвые тела, видел, как их разделывают, как останки счастливчиков сохраняют жизнь менее удачливым. Тонкие, как веточки, пальцы тянутся ко мне сквозь ржавые прутья. Погребальные ямы, полные костей.

– Черный Лев, – прорычала она. – И его щенок-предатель.

Голос Матери-Волчицы прозвучал густым западно-оссийским рыком. А в подголосках у нее шипели порченые. Страхолюд рядом с ней снял с плеча свой ужасный огромный меч, безухий поднял боевой молот, но я не обращал на них внимания, а просто смотрел, как Киара потянулась к маленькому золотому пузырьку, висевшему у нее на шее, и надолго к нему приложилась.

Я приподнял треуголку.

– Много воды утекло со времен Багряной поляны. Как поживаешь, Киара?

Обнажив красные зубы, она подняла двуручную булаву в мраморных кулаках.

– Я слышала, ты мертв, де Леон.

– Небеса были переполнены. А дьявол побоялся открыть мне дверь.

– Значит, дьявол – трус.

– Кстати, – я посмотрел на нее, прищурившись, – ходили слухи, что тебя убили в ту ночь, когда я снял голову с Толева. А ты, похоже, спасла свою шкуру.

Мать-Волчица нахмурилась, когда Лаклан пристально взглянул на чудищ рядом с ней.

– Как вас кличут, холоднокровки? – спросил он.

– Кейн Дивок, – ответил тот, что помладше, взялся за золотой пузырек у себя на шее, похожий на тот, который был на Киаре, и сделал глоток. – Но наши в основном кличут меня Палачом.

– Ну, ты убил моего Уголька, Палач. А эта лошадь была у меня с детства. Так что, думаю, я буду звать тебя просто Мандой.

Лаклан смахнул с клинка струйку темной крови и взглянул на самого крупного из троицы.

– А ты, мальчик-великанчик? Как тебя кличут?

Бородатый отхлебнул из собственного пузырька, ощерив кроваво-красные клыки.

– Рикард Дивок.

– Не, ну это ваще не годится… – Лаки задумчиво поджал губы. – А как насчет Дика^[3], если коротко? Знаю, по-детски, но у тебя такой вид, с лысой башкой и без ушей.

Лаклан, улыбаясь, переводил взгляд с одного вампира на другого.

– Хер с Мандой. Неплохая парочка, да?

Рикард и Кейн нахмурились, когда я поднял Пьющую Пепел, но мои глаза все еще были прикованы к Киаре.

– Пришло время собирать кости, тебе и мне.

– Да, соберем, конечно, – ответила Киара, поднимая булаву.

– И ты, сука, ответишь за десять тысяч смертей.

– А ты, ублюдок, только за одну. Но за нее заплатите вы оба и прямо сейчас, клянусь.

Киара посмотрела на порченых и рабов вокруг, взвешивая шансы, соизмеряя их с ненавистью в сердце. Солнце еще не село, и, как я и предполагал, какая бы сила ни поразила Авелин, но мы, похоже, взирали на ее остатки. Тем не менее их было немало. И, оскалив клыки, Мать-Волчица выплюнула, словно набрала полный рот яда:

– Убейте их!

Порченые ринулись вперед, как дикие собаки, спущенные с цепей, и за ними бежала Киара, а рядом с ней топали ее кузены и рабы-мечники. Лаклан швырнул серебряные бомбы, чтобы разогнать стаю, но когда раздались взрывы, повозки, прикованные к мясному фургону, дрогнули, лошади взбрыкнули и застучали копытами. Звери земли и неба ненавидят нежить, холоднокровок, и животные уже были напуганы. Когда разорвались бомбы Лаки, когда в воздухе разнесся грохот, несчастные лошади в панике встали на дыбы и бросились бежать, волоча за собой по льду фургон с кричащими детьми.

Кейн двинулся влево, чтобы обойти нас с фланга, и мы с Лаки, посчитав его самым маленьким из троицы, бросились ему навстречу, намереваясь быстро покончить с ним. Но бесстрашный страхолюдный вампир взмахнул своим огромным двуручным оружием, которое со свистом пролетело по дуге и потащило за собой его. Он летел прямо на нас, подхваченный первыми порывами грохочущего Смерча Дивока.

Жан-Франсуа вопросительно приподнял бровь.

– Смерча, де Леон?

Угодник-среброносец кивнул.

– Оружие Неистовых огромно и весит гораздо больше, чем способны поднять смертные. Они используют его как для устрашения, так и в качестве средства поражения. Меч Кейна весил по меньшей мере добрых триста фунтов. Одному Богу известно, сколько весила кувалда Киары или боевой молот Рикарда. Дело в том, что даже если у тебя достаточно силы, чтобы размахивать оружием, которое весит столько же, сколько и ты, его вес все равно будет тянуть тебя за собой. Именно так работают масса и сила. Поэтому лучшие воины-Дивоки сражаются в древнем стиле холоднокровок, называемом анья. Смерч. Они используют вес своего оружия, чтобы их бросало из стороны в сторону при нанесении удара. Двигаясь по инерции, вращаясь и меняя направление, разрубая все на своем пути на кровавые куски. Благодаря Смерчу Дивоки практически непобедимы на поле боя. И абсолютно адски, убийственно ужасны.

Кейн двинулся к нам, скользя сапогами по льду и рассекая клинком воздух. Но как бы ни было страшно, мы с Лакланом долгие годы сражались с его сородичами в Оссвее, и хотя Неистовые сильны, как дьяволы, их плоть – просто масло по сравнению с плотью Железносердов. Упав на колени, мы по инерции заскользили по льду, избежав ударов Кейна, а затем оба вскочили на ноги рядом с ним. Клинок Лаклана пронзил живот вампира, и по воздуху разлетелись ленты длинных высушенных кишок. А когда ангелы у меня на руках вспыхнули, осветив яркими пятнами мглу и сумрак, Пью отрубила ему руку выше локтя.

– КЕЙН! – взревела Киара. – БЕРЕГИСЬ!

Страхолюд взвыл, потеряв равновесие из-за своего тяжеленного клинка, и я повернулся, чтобы прикончить его. Но в этот момент на нас набросились порченые – всей кучей, ослепленные, налетающие друг на друга и ухающие в предвкушении трапезы. Я почувствовал, как один из них рухнул мне на спину, разрывая зубами кожу. Мы оба упали. Взревев, я ударил монстра кулаком в пасть и вскочил на ноги, пока Лаклан разрубил еще парочку. А на меня уже летел великан Рикард, а рядом с ним спешила Киара, размахивая своей ужасной кувалдой так, словно та весила как перышко. Сталь двигалась так быстро, что воздух у Киары за спиной буквально гудел, и я был вынужден отчаянно парировать удары – никуда не годная идея, когда оружие весит больше человека. Мне удалось немного увернуться в сторону, но сила ее удара отшвырнула меня вниз по реке, и, когда я рухнул на спину, в глазах вспыхнули черные звезды. Я слышал чей-то крик, топот шагов и стук копыт паникующих лошадей, сплюнул кровь, а потом у меня в голове пропела Пью:

«Г-Г-Габриэль, ты в порядке?»

– Да хер с ними, с этими р-ребра…

Надо мной навис порченый, бросаясь с тихим шипением. Мне удалось откатиться в сторону, отрубив ему ноги ударом клинка Пью. Но ко мне снова с грохотом приближался Рикард в сопровождении Киары, глаза которой горели ненавистью. И, вглядываясь сквозь падающий снег, я почувствовал, как мое сердце упало камнем. За спиной Матери-Волчицы…

– Дай-ка угадаю, – пробормотал Жан-Франсуа. – Лашанс вернулась?

– Ну, как и в случае с царапиной, – кивнул Габриэль. – У нее сердце кровью обливалось при виде малышей в этом ужасном фургоне, и теперь она выгоняла их на лед. Из-за сострадания она окончательно попрощалась со здравым смыслом. Управлять лошадьми она ни черта не умела и чуть не свалилась с седла, закричав, когда отчаянно прыгнула на место кучера. Но ей удалось схватить поводья и заставить испуганных животных, медленно скользя, остановиться посреди реки. Диор в мгновение ока слезла с козел и поползла по крыше клетки к двери. Но, выругавшись, она обнаружила, что дверь закрыта на замок, а вопящие пленники заперты внутри.

Кейн подобрал упавший двуручный меч, и теперь они с Лакланом прокладывали себе путь по льду в жестокой, зрелищной схватке. Мой бывший ученик принадлежал крови Дивок, его родословная корнями уходила глубже, чем у многих. Но все равно он был лишь бледнокровкой, а сила Кейна казалась ужасающей – даже с одной рукой Палачу удавалось парировать все удары. Киара приближалась ко мне, и с ее дубинки капала моя кровь, бок о бок с ней двигался Рикард. Но я с замиранием сердца следил за тем, как ее рабы теперь обратились к Диор. И какой бы упрямой дурой ни была эта девчонка, она повернулась к ним лицом, сжимая в бледном кулаке кинжал из сребростали.

– Нет, Диор, уходи! – взревел я.

Она взглянула на меня, потом через плечо на беспомощных детей, запертых в клетке. Несмотря на то что она была совсем одна, я видел: она полна решимости защищать их. Рабы-мечники подходили все ближе, и мне бы не удалось добраться до нее, потому что между нами были Мать-Волчица и Рикард.

– Да провались ты пропадом, тупица, беги!

Я сразил еще одного порченого, отклонившись назад, когда кувалда Киары рассекла воздух. Поскольку ее ослепила моя эгида, Мать-Волчица промахнулась, и вес ее оружия протащил вампиршу мимо меня. Рикард взревел, размахивая своим огромным боевым молотом, и, когда я уклонился от удара, река под нами затрещала. Пнув ублюдка по колену своими посеребренными каблуками, я ударил Киару в спину, и у нее на теле задымилась рана. Завыв, она уронила кувалду на лед. Если бы мне удалось обхватить руками их шеи, я мог бы заставить их кровь выкипеть, но, хотя в небе светило солнце, эта парочка не утратила силы духа, и один удар их крепких кулаков раскрошил бы мне кости в порошок.

За спинами моих врагов Диор подняла свой нож и с отрывистым криком набросилась на рабов-мечников. Она промахнулась примерно на милю, но солдаты отступили, настороженно кружа. Киара бросилась на меня с голыми руками, и желудок у меня скрутило, когда она схватила меня за волосы и вырвала их с корнем. Зарычав, я потянулся к ее горлу, но зацепил только золотой флакон на шее. Цепь лопнула, флакон отлетел в сторону, и в этот момент на меня обрушился удар боевого молота Рикарда, мощный, как неуправляемая карета. Пока я летел, невесомый, без чувств, кувыркаясь в воздухе, я ощутил, как ломаются ребра, как срываются с губ кровь и слюна, а мир вокруг становится серым. Должно быть, я приземлился футов на пятьдесят выше по течению, слишком ошеломленный, чтобы даже почувствовать удар, когда рухнул на лед.

Перекатившись на живот, я закашлялся и изо всех сил попытался подняться, вдохнуть. Сквозь звон в ушах я слышал, как кричит Диор, шаря по льду в поисках моего меча.

– Я н-начинаю подозревать, что Вседержитель действительно разозлился на меня…

«Двух н-недель не прошло, как ты совершил м-м-массовое убийство на священной земле».

– Они были у-ублюдками, Пью.

«Как и ты, Габриэль».

– Туше.