Киара и Рикард снова бросились на меня, Лаклан все еще дрался с Кейном, и мне тоже надо было подниматься, надо было двигаться. Кровь заливала мне глаза, в голове звенело так, словно в ней били похоронные колокола, но я сомкнул пальцы на рукояти Пью. Сплюнув алым, я оперся на нее и попытался подняться, потерпел неудачу и снова опустился на одно колено. Я был так сильно изранен, что даже собственную смерть не мог встретить на своих гребаных ногах.

Но потом я услышал шаги по льду замерзшей реки – так по свежевыпавшему снежку ступают мягкие сапожки. Киара и Рикард замедлили шаг, под ногами хрустнул лед, глаза сощурились до щелочек, прорезанных в бумаге. Пуская кровавые слюни, я поднял голову и увидел стоявшую возле меня стройную фигуру, одетую в красное. Свет, горевший у меня на коже, бликовал на фарфоре ее маски, отбрасывал длинную тень на лед между нами и Неистовыми. Отвесив низкий, изысканный поклон, Селин зашипела.

– Приветствую вас-с-с, Дивоки.

И с этими словами она оттянула маску в сторону.

Я видел это и раньше, но желудок все равно скрутило, когда сестра явила нам ужас на своем лице. От скул и выше Селин оставалась миловидной девушкой, тонкокостной и красивой, настолько похожей на нашу мама́, что у меня защемило сердце. Но на нижней половине лица кожа была содрана, обнажая связки мышц и бледные кости, заблестели клыки, а то, что когда-то было храмом ее плоти, теперь превратилось в рваные, изломанные руины.

Рикард уставился на мою сестру, стоявшую под падающим снегом, обнажив клыки.

– Кто ты, кузина?

– Я тебе не куз-з-зина, – ответила она.

Моя сестра подняла руки перед собой и провела острыми ногтями по ладоням. Плавно потекла кровь, как две змеи, одна струя превращалась в изогнутый меч, другая – в цеп длиной с хлыст, распространяя запах… который, о Боже, словно копье, поразил меня прямо в ноющий живот.

– Я Селин Кастия. Меч Праведников. Лиат Вулфрика Ужас-с-сного.

Сверкая мертвыми глазами, Селин подняла клинок, направляя его на Неистовых.

– И я есмь избавление. Для вас и всего наш-ш-шего проклятого рода.

VII. Через кровь эту

С моих губ стекали рубиновые капли, под кожей ныли сломанные ребра. Селин взмахом руки откинула в сторону плащ, стряхивая снежинки со сложного рельефного узора, и уставилась на врагов. Киара и Рикард обменялись молчаливыми неуверенными взглядами. Они не заметили, как исчезла Селин, перемещалась она молниеносно и теперь находилась между охотником и добычей.

– У меня кровные претензии к этому ничтожеству, кузина, – прорычала Киара. – Уйди в сторону.

– Нет, – покачав головой, просто ответила Селин.

Мать-Волчица прищурилась, снова взглянув на вампира рядом с собой. Мясной фургон все еще стоял на льду, и я видел Диор, бледную и одинокую, с кинжалом в руке – Селин убила всех рабов Дивока, окружавших ее, и лед теперь пылал багрянцем. Взгляд Киары вернулся к окровавленному клинку в руке моей сестры, она оскалила клыки и сплюнула.

– Тогда умри.

И, рыча, они с Рикардом бросились вперед по льду.

Моя младшая сестрица двигалась как зимний ветер, жестокий, холодный, пронизывающий насквозь, до самых костей. Она отступила в сторону размытым красным пятном, избежав гудящего удара Киары, и по льду у нас под ногами расползлись крупные трещины, когда ее кувалда с грохотом опустилась на замерзшую одежду реки. Быстрая, уверенная, Селин нанесла клинком удар по рукояти молота Рикарда, рассекая железное дерево пополам. Потеряв равновесие, хладнокровный великан получил удар в позвоночник, когда, спотыкаясь, полетел мимо, и его мраморная плоть разлетелась как дым. Быстрая, точно серебро, Селин схватила Мать-Волчицу за запястье, точно так же, как и меня в тени Сан-Мишона. Кровь Киары начала закипать.

У меня по коже побежали мурашки при виде того, как она вырывалась, как разносился по ветру густой запах; это была та же ужасная сила, которой мой нечестивый отец наделил и меня.

Сангвимантия.

Сначала кровь хлынула в глаза Киары, и белки стали темно-красными. Мать-Волчица взревела, когда ее мраморная кожа почернела, разрываясь под хваткой моей сестры, покрываясь трещинами, словно русло высохшей реки. Но Киара была не юным отродьем, с которым легко справиться, и, стиснув окровавленные клыки, она ударила Селин тыльной стороной ладони, отправив ее в полет, как мешок с мякиной.

В хаосе я поднялся на ноги, прижимая руку к сломанным ребрам. В ушах у меня все еще звенело, когда я бросился на Мать-Волчицу. В голове серебряно пела Пьющая Пепел. Киара повернулась, шипя от ненависти и уклоняясь от моих ударов: живот, грудь, горло. Теперь мы оба были ранены, оба – в отчаянии. Лаки все еще дрался с Кейном, а Диор шагнула вперед с поднятым кинжалом.

– Нет, уходи! – взревел я.

Я извернулся, когда кувалда Киары просвистела мимо моего подбородка – Боже, силы в ней было достаточно, чтобы сровнять с землей чертову гору. Если бы сейчас была ночь, уверен, она бы сровняла с землей и меня. Но на небе все еще властвовал тусклый дневной свет, моя эгида горела ярко, и как бы сильно я ни пострадал, сражаясь, чтобы защитить эту девушку у стен Авелина, в сознании снова зазвенела истина, которую не так давно сказал мне хозяин замка:

«Неважно, во что ты веруешь, важно верить хоть во что-то».

Молот Киары врезался в мой клинок, дикая сила удара отбросила меня назад, прокатив по льду, и я снова упал на колени. Хватая ртом воздух, я поднялся, но когда Мать-Волчица сплюнула кровь и приготовилась к новой атаке, мы все вздрогнули от ужасного крика, раздавшегося у нас за спиной.

Я обернулся и увидел, что Рикард стоит на коленях перед Селин. Он был весь в крови, от одной руки остался только дымящийся обрубок до локтя, у другой была отрублена ладонь. Сила Селин была ужасающей – тот факт, что птенец крови Восс так возвышался над бывалым воином Дивоков, казался абсолютной нелепостью. Но Селин крепко держала Рикарда за плечи, и обнаженные мышцы на ее челюсти непристойно напряглись, когда она начала открывать рот – все шире и шире. И я в ужасе наблюдал, как моя сестра вонзила зубы в горло своего врага.

Габриэль покачал головой, мягко проведя пальцем по губам.

– Они называют это Поцелуем. Когда клыки пронзают кожу, когда кровь льется горячей и густой струей, жертва вампира испытывает неописуемый восторг. Ни один наркотик не сравнится с этим ощущением. И ни один плотский грех. Попробовав однажды, некоторые люди готовы на все, чтобы испытать это снова: пожертвовать своей свободой, самой жизнью, только чтобы еще раз почувствовать это кровавое блаженство. И я видел, как оно захватило Рикарда: ресницы у него затрепетали, и с губ сорвался стон дрожащего от страсти любовника, когда Селин, присасываясь, впивалась глубже. Но затем сквозь небеса прорвался ужас, и глаза холоднокровки-великана широко распахнулись, наполнившись страхом, когда встретились с моими и когда мы оба осознали ужасную правду.

Селин не собиралась останавливаться.

Рикард задыхался, пытался сопротивляться, но Селин впилась в его горло, как голодный клещ, высасывая досуха, блаженно глотая. Великан-холоднокровка слабо дернулся, когда то, что еще оставалось у него внутри, прорвалось сквозь границы его бессмертной оболочки. И с последним, душераздирающим криком тело у него дернулось в предсмертной судороге и рассыпалось в прах в холодных объятиях моей сестры.

Селин стояла, прижимая костяшки пальцев к окровавленному рту. И хотя это могло быть игрой угасающего света или моего собственного разума из-за боли от нанесенной раны, клянусь, рана у нее на лице немного уменьшилась. Мышцы на кости стали плотнее. Мертвую плоть покрывала просвечивающая кожа. Оттенок радужек потемнел, сменив цвет с призрачно-белого, как у смерти, на едва заметный намек на карий, какими они были при жизни. Селин откинула голову назад, испытывая эйфорию, и ее ресницы затрепетали.

– Через кровь эту, – выдохнула она, – да обретем мы жизнь вечную.

– Я полжизни охотился на вампиров, историк, но понятия не имел, что тогда увидел. Но куда более важно – Мать-Волчица, судя по всему, тоже пребывала в неведении. Киара была зрелой вампиршей с более чем столетним стажем, конечно, не такая хитрая, как древняя, с сотнями лет за плечами, но и не птенец. И, несмотря на убийство ее сородича, на ее жгучее желание отомстить мне, я видел: Мать-Волчица растерялась. Кейн все еще дрался с Лакланом посреди реки и потому совсем не мог ей помочь. Киара посмотрела на пленников, на Селин, и в ее глазах вспыхнула ярость, которая, усиливаясь, переросла в ненависть, когда ее взгляд снова упал на меня. Но если не думать головой, вечно жить не получится, и я видел, как она сжала челюсти, когда наконец это поняла.

– Еще одна ночь, Лев, – выплюнула она.

Мать-Волчица подняла свою булаву высоко над головой. Казалось, весь мир закружился в замедленном танце, и сердце у меня замерло, когда она обрушила ее.

Я повернулся и закричал в надежде предупредить Диор.

Киара ударила булавой по льду.

И поверхность реки взорвалась.

VIII. Когти и зубы

Замерзшая река раскололась, лед толщиной в фут треснул, словно стекло. К нам, точно молнии, устремились жирные трещины, высоко в воздух взметнулась снежная крупа. И с оглушительным грохотом лед начал разваливаться на куски.

Я услышал предупреждающий крик Селин и вскочил на ноги, пытаясь добраться хоть до какой-нибудь тверди по обломкам и крошеву. Лаклану приказал бежать, а сестре – следовать за мной. ЗА МНОЙ! И сам помчался по качавшейся под ногами поверхности. Мы перепрыгивали через льдины и трещины, спотыкались, падали, поднимались и снова прыгали, а разломы становились все шире.

«Беги, кролик, беги-к-к-кроликбегибегггиии…»

Звук был оглушающим, невозможным. Ржание лошадей казалось мне тихим шепотом, едва доносившимся сквозь раскаты грома. В небо взвивалось все больше снега, по мере того как сдвигались и бились друг о друга глыбы льда. Но у меня в ушах звучал гимн крови. Я все-таки был бледнокровкой, поэтому моя пылающая тень уверенно стремилась к замерзшему берегу, и, когда я его достиг, то рухнул на землю, ударившись грудью с ярко горящей эгидой.

Сплевывая кровь, я с трудом поднялся на ноги, мои сломанные ребра похрустывали, когда я хватал ртом воздух.

– Диор…

Оглядевшись, я увидел, что разрушения были ужасающими, а сила Матери-Волчицы превзошла все мои ожидания. Но я не заметил ни ее, ни Палача, ни моего бывшего ученика, но Мер раскололась от берега до берега, и по ней тянулись трещины длиной почти в тысячу футов. В воздухе кружился снег, было промозгло, над рекой летало эхо от треска ломающегося льда. Желудок у меня скрутило, когда среди этого хаоса я услышал крик:

– ГА-А-А-АБИ!

Прищурившись, я попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь воющую метель и с замиранием сердца увидел на реке Диор. Когда лед раскололся, мясной фургон наполовину провалился в воду, и в нем в панике забились люди, закричали дети, протягивая руки сквозь прутья. А на его крыше корчилась Диор, пытаясь спасти их от гибели.

– ГАБРИЭЛЬ!

– Шило мне в рыло…

– Ты должен спас-с-сти ее.

Я повернулся к Селин, она стояла у самой кромки разбитого льда, красные руки снова надвинули маску на залитое кровью лицо. Она обогнала меня, когда мы бежали от провала большими длинными прыжками, и благополучно добралась до берега. Я до сих пор понятия не имею, чему только что стал свидетелем, но ни один вампир не в состоянии пересечь проточную воду и вернуться оттуда…

– Ты должен…

Но я уже ушел, пряча Пьющую Пепел в ножны и кашляя кровью. Я бросился к разбитой поверхности реки, скользкой, как стекло, норовящей выскользнуть из-под ног. Повозка застряла между двумя глыбами и кренилась все больше по мере того, как разваливались льдины. Лошади уже упали в воду, ржали, брыкались.