Брови Диор подскочили, слившись с линией роста волос.

– Да, Цветочек, я – дитя лесных духов. – Феба кивнула и взглянула на девушку из Оссвея. – Кто же еще из жителей низин мог бы узнать закатную плясунью. Я благословлена силой Отца-Земли и милостью Матерей-Лун. И во время вздоха между днем и ночью я могу танцевать, меняя обличье, – могу быть женщиной, а могу превратиться в то существо, которое знали вы. Облачась в шкуру лесного духа. Оборотясь зверем.

– Почему же ты не… – Диор на мгновение растерялась, глядя на Фебу так, словно ее мир перевернулся с ног на голову. – Ты путешествовала с нами несколько месяцев. И все это время…

– Прости меня, – ответила та, и взгляд ее зеленых глаз смягчился. – Мне не хотелось обманывать тебя, дорогая. Но кузина Сирша хорошо знала мои мысли и говорила за нас обеих. А за мои танцы приходится платить дань. Которая очень велика в эти мрачные ночи. – Она кивнула в сторону падающего за горизонт солнца, в сторону света мертводня. – Поэтому теперь я танцую только по необходимости.

– Мы думали, Дантон убил тебя.

– Меня может убить только серебро. Серебро, магия и холодные зубы старости. Ублюдок Веллена сильно изранил меня. Но под светом Матерей-Лун все раны со временем заживают.

– Значит… – Диор моргнула, и лицо у нее внезапно просветлело. – Сирша…

– Нет. – Феба нахмурилась. – Она была воином Лунного Трона, храбрым и справедливым. Дочерью Ольд-Сис, провидицей и странницей по снам. Но не ребенком лесных духов. – Она стиснула челюсти. – Моя сестра мертва.

Слова прозвучали и тяжестью повисли в воздухе. Диор выглядела несчастной.

– Мои соболезнования, – пробормотал я. – Сирша была храброй…

– Мне не нужны соболезнования, угодник, – выплюнула Феба. – Мне нужно пять секунд наедине с Дантоном Воссом. Клянусь Фиан, я сожру его безбожное сердце. И вдохну в себя его проклятый прах.

– Дантон мертв. – Я кивнул на девушку, стоявшую рядом. – Диор его убил.

Дети перешептывались, но когда они смотрели на Диор, в глазах у них вспыхивало еще больше удивления. Лаклан отнесся к моему заявлению скептически, но Феба просто подняла подбородок и скривила губы. Закатная плясунья казалась не такой широкоплечей, как ее сестра, и не такой мускулистой: Сирша была топором, тяжелым и острым, а Феба – мечом, изящным и быстрым. Когда она поднялась на ноги, я заметил, как в ее глазах промелькнула опасная тень. И тогда я понял: в то время как ее сестра была воином, Феба была хищницей.

Закатная плясунья направилась к Диор, сжав черные когти. Девушка отпрянула ко мне, и моя рука легла на рукоять Пьющей Пепел, Селин угрожающе ощетинилась, а Лаклан так сильно сжал свой клинок, что даже металл застонал. Но Феба остановилась в нескольких футах от нас и опустилась на одно колено на лед. Когда она склонила голову, пряди огненных волос упали на ее покрытые шрамами и веснушками щеки.

– Значит, если бы я не была связана с тобой прорицательницей моего рода, я бы связала свою судьбу с тобой сейчас. – Феба подняла глаза на сбитую с толку девушку. – Диор Лашанс, клянусь сердцем Фиан, перед лицом Отца и Матерей обещаю, моя судьба отныне и навеки связана с твоей. Если моя кровь, или дар, или дыхание могут спасти тебя, клянусь отдать все это.

Феба провела когтями у себя по груди, оставляя алые полосы на бледной, как у призрака, коже, и, Боже милостивый, запах ее крови вновь сразил меня, точно удар меча. Головокружительный и дикий, он оставлял пылающий след, начиная с головы и заканчивая ноющим нутром. С трудом сглотнув, я проклинал его, пытаясь сдержать жажду. Я крепко сжал челюсти, пока Феба говорила.

– Мертвый встанет, свет падет;
Лес сгниет – нам край придет.
Лев рычит, и ангел льет
Слезы в грех, что тайну пьет.
Но неба радость нам вернет
Бог малой, что кровь прольет.

Протянув руку, Феба позволила алым каплям упасть на снег.

– Я – твои когти и зубы, Цветочек. Клянусь пролитой кровью моего сердца.

Диор озадаченно посмотрела на меня. Я мог только покачать головой, тоже сбитый с толку. Малыши взирали на все это с удивлением, Селин скрестила руки на груди и сердито уставилась на меня, Лаклан ощетинился. Воздух был пропитан запахом смерти, опасности и недоверия.

И на замерзших просторах Нордлунда сумерки сменились ночью.

IX. Больше, чем чудовище

Солнце провалилось за горизонт и уснуло, небо было таким же темным, как тень на моих плечах. Моя кожаная одежда промокла насквозь, ноги замерзли, а из рваных ноющих ран на руке капала кровь. Феба пасла спасенных детей, Селин где-то затаилась, Лаклан проводил разведку ниже по реке, чтобы убедиться, что Дивоки не подкрадутся к нам с тыла и не поимеют нас во тьме. Рядом со мной шла Диор. С факелами в руках и сердцами, бьющимися где-то в горле, мы брели по руинам города, построенного моими братьями.

Запах крови был таким густым, что у меня заурчало в животе.

В стенах Авелина нас ждала жуткая картина, полная ужаса и скорби, но вскоре мы обнаружили нечто странное. Солдат у ворот убили с такой жестокостью, что кровь стыла в жилах: шеи скручены, вместо лиц – кровавая каша. Но решетка и ворота были целы и распахнуты, словно приглашая весь мир войти внутрь. Здесь не было ни осады, ни кровавой обороны этих могучих крепостных стен. Когда я осматривал руины, в голове бушевали лишь «как» и «почему».

И, мой Бог, я испытывал страшную жажду…

– Бедные души, – прошептал тихий голос. – Боже Всемогущий, заключи их в свои объятия.

Я оторвал взгляд от останков охраны у ворот и посмотрел на девушку, которая произнесла эти слова.

– Боюсь, в последнее время он не внемлет просьбам, мадемуазель.

Девушка осенила себя колесом, ничего не ответив. Она была чуть старше Диор, стройная и невысокая – последняя пленница, которую я спас из тонущего мясного фургона. После того как на берегу реки все успокоились, она представилась с мягким оссийским акцентом. Ее звали Исла Куинн, жительница Авелина. Среди тех, кого мы вытащили, она была самой старшей. Ее бледную кожу усыпали веснушки, длинные рыжеватые волосы она заплетала в косы, а на щеке темнели две симпатичные родинки. Я смутно припомнил, что видел ее на приветственном банкете, который Аарон устроил для нас несколько недель назад. Она подавала напитки после вознесения благодарственной молитвы Господу. Но это было все, что я о ней знал.

Нахмурившись, я оглядел разрушения.

– Что, черт возьми, здесь произошло?

– Они пришли ночью, шевалье, – тихо ответила Исла. – Безжалостные и быстрые.

– Но как они проникли в крепость? Ворота целы. Через стены перелезли? Если их было так много, чтобы взять город, то где пятна крови на зубцах?

– Я не видела. – Она задрожала, обхватив себя руками, чтобы защититься от подступающего холода. – Я спала в замке. Проснулась от раскатов грома. И криков. С городских улиц в крепость летели огромные камни, градом падая во внутренний двор. – Исла с благоговейным страхом покачала головой. – Это была нежить, шевалье. Они бросали камни. Разбивали на куски дома и швырялись ими, как галькой.

– Значит, они уже были внутри, когда прозвучал сигнал о нападении? – Я сжал челюсти, сощурившись. – В этом нет никакого гребаного смысла.

Исла только покачала головой, безмолвно дрожа. Мы шли вперед, над нами каркали жирные вороны, а среди теней шныряли крысы. Поднимаясь по мощеной дороге к замку на вершине холма, мы повсюду видели следы ожесточенной битвы. Огнеметы, которые Батист установил на крепостных стенах, оставили на скале длинные подпалины, каменные плиты были усеяны углем и золой. Вокруг стоял запах горелого дерева, спирта и крови, терзая мой ноющий живот. В отличие от внешних стен, внутренние ворота исчезли – их не сломали, заметьте, а вырвали и отбросили вниз по склону с такой силой, что дома, в которые они врезались, превратились в руины.

Я опустился на колени рядом с мертвым солдатом, череп у него был проломлен, и мозги уже покрылись коркой на морозе. Выхватив кожаную фляжку из его замерзших пальцев, я отвинтил крышку и принюхался.

– Святая вода? – тихо спросила Диор.

– Водка. – Я покачал головой.

– Он умер с выпивкой в руке?

– Я бы тоже хотел уйти именно так.

Диор закатила глаза, тихо усмехаясь. Я вздохнул, изучая труп, лежавший передо мной на булыжной мостовой. На подбородке у бедняги едва начала пробиваться борода.

– Солдат может найти утешение в молитве, Диор. В мыслях о семье, о любви своих братьев, о свете своего Господа. Но нет ничего лучше, чем капля мужества, которая поможет тебе устоять, когда все вокруг будут кричать.

Я сделал большой глоток из фляжки, прежде чем отставить ее в сторону, и остановился, чтобы оглядеть поле кровавой бойни. Внутри стен замка разрушения были ужасающими. Крепость разгромили, твердый базальт разбили вдребезги, как дешевую глину. Часовню, где мы с Астрид венчались, спалили, а крыша обрушилась. Я мог представить, как во время нападения звонили колокола, а отчаявшиеся горожане бежали в единственное оставшееся у них убежище – на освященную землю.

– Солдаты приказали нам укрыться там, – объяснила Исла. – Женщинам и детям. Но постепенно нас оттуда выкурили. Нас, самых младших, погрузили в последний фургон.

– И сколько их было? – тихо спросила Диор.

– Не знаю, – пробормотала Исла, хрупкая, как стекло. – Но много.

– Нам надо с-с-спешить, брат.

Исла вздрогнула от тихого шипения, и я посмотрел вверх, стиснув зубы. На разрушенной крепостной стене сидела Селин, нахохлившись, как ворона, ее длинные волосы и плащ развевались на пронизывающем ветру. Теперь руки у нее были белыми, как лилия, но рубашку забрызгало красным – остатками того нечестивого пиршества, свидетелем которого мы стали на реке. Она кивнула на юг, куда, как мы предполагали, сбежали Киара со своим кузеном.

– С-с-стемнело. Если Дивоки вернутся в полном со-с-с-ставе, они рас-с-справятся с-с-с нами.

– Лаклан – на страже, – сказал я ей. – Он свистнет, если заметит их.

– Ага, мудрейший из планов. Человек, который был бы рад видеть половину из нас мертвыми, с-с-стоит на с-с-страже наших жизней. – Моя сестра покачала головой, и ее мертвые глаза сверкнули, как осколки стекла. – Зачем он здесь, Габриэль? О чем ты думал, позволив ему…

– Я сражался бок о бок с Лакланом а Крэгом в течение двух лет ада, Селин. А здесь и сейчас я доверяю ему больше, чем тебе. Так что можешь пока ослабить завязки на своих чертовых панталонах. Дом строить я тут не собираюсь, но у нас есть минута, чтобы выяснить, что случилось с нашими друзьями.

Селин неодобрительно шикнула, а Исла снова осенила себя колесом, глядя то на меня, то на Селин широко распахнутыми глазами. Моя сестра помогла спасти детей Авелина от пленившей их нежити – это было ясно. Но еще яснее было то, что она и сама нежить. Исла понятия не имела, в какое дерьмо вляпалась, и просто хотела выбраться из него.

– Что случилось с Батистом? – спросила Диор.

– Я не видела, – ответила Исла, заламывая руки. – Но я уверена, что он наверняка стоял рядом с капитаном де Косте. Их любовь горела ярче серебра, и никакое зло не могло их разлучить. Но пал ли он в бою или захвачен в плен нежитью… я не знаю.

– А Аарон? – пробормотал я.

– Я видела капитана. – Исла вздрогнула, указывая пальцем. – Там, на вершине стены. Серебряным пламенем он сиял в ночи. Сражался с одним из высококровок. Оба бились как демоны. Но потом… в н-него попал… к-камень размером с фургон.

– О Боже, – прошептала Диор.