Аня потрогала себя за ягодицы. В статье, прочитанной вчера за ужином, было написано: «Целлюлит есть почти у всех девушек, и это абсолютно нормально. Другой вопрос, что тебе неприятно видеть его на себе. Хочешь убрать его или сделать незаметным?» Конечно, она хотела убрать целлюлит или сделать его более незаметным. Она даже пробовала обматываться пищевой пленкой и ходить так на прогулку, мазалась медом, который прислала бабушка, прыгала со скакалкой. Отказывалась от сосисок в тесте, которые папа приносил от другой бабушки. Но чертовы пятьдесят два килограмма, бугристые бедра и обвисшая грудь все так же смотрели на нее из отражения в зеркале.

Аня стянула футболку и расстегнула голубой лифчик. Соски смотрели в разные стороны, словно проверяя, нет ли кого поблизости. Разглядывать себя в зеркале – все равно что спускаться в темный подвал. Кожа над коленками дряблая, хоть приклеивай скотчем. Вставать на весы прямо перед походом на день рождения к одногруппнице – так себе идея. Стрелка колебалась между 52,5 и 52,6. А ведь сегодня Аня даже не ела! Она достала из шкафа мятые черные джинсы и самую широкую толстовку: мама купила ее два года назад для поездки на Алтай. В кармане толстовки был песок.

Одногруппница Катя жила на Васильевском острове, недалеко от кладбища и трамвайного депо. Папа оставил деньги на такси и попросил позвонить ему перед выходом: он всегда сам вызывал машину для дочери, потому что дебилов и маньяков в Питере хватает. Дебилов и правда хватало, вот хотя бы соседка этажом ниже, которая вечно держит дверь своей квартиры нараспашку. Всякий раз, встречая Аню на лестнице, женщина в розовом халате рассказывает об очередном визите своих внуков – и всякий раз внуков зовут по-разному. По вечерам соседка выходит во двор и зовет внуков: «Петя, Юля, Наташка, пора домой!» Никто не отзывается, и она возвращается в квартиру одна, разговаривая с кем-то непослушным.

Аня рассказала о соседке таксисту, пока они проезжали через Дворцовый мост. Мужчина в кожаной кепке вздохнул и ответил, что подростки ничего не знают об одиночестве. В машине надрывался Игорь Крутой, ему подпевала Ирина Аллегрова – дуэт пел про снежинки на ресницах и незаконченный роман (в парке на скамье). Сухой ветер обдувал щеки, но закрывать окно казалось небезопасным. Таксист, может, и не был маньяком, но алкоголиком был точно. Аня узнала, что мужчину зовут Виктором, родился он в Петрозаводске, но в Питере бомбит уже шесть лет. Трое сыновей, которые остались вместе с женой в родном городе, – вот что заставило его переехать. Все заработанные деньги он высылает домой, куда сам ездит раз в месяц или два, если наберет пассажиров в дорогу, чтобы компенсировать бензин. Аня спросила, не скучает ли он по жене, но водитель лишь снова вздохнул.

Через полчаса таксист высадил Аню возле мусорных баков, выставленных вдоль кирпичной стены. Трехэтажный дом стоял справа: серую дверь подпирали две водосточные трубы, которые в темноте можно было принять за колонны. Но было светло, и Аня рассмотрела осыпающуюся штукатурку и ржавые потеки. Окна первого этажа замурованы решетками, с которых свисают искусственные цветы. Такие обычно продаются в ритуальных салонах. На втором этаже в одном из открытых окон сидел худой рыжий кот. Лапой он прижимал к подоконнику нечто, напоминающее лягушку. К окну, прихрамывая, подошла полная женщина. Закурила, потом взяла кота за шкирку и скинула с подоконника.

Аня подошла поближе и крикнула:

– Простите, а как попасть в парадную? Я в седьмую квартиру. Дергаю дверь, не открывается.

Женщина закашлялась, обнажая редкие желтые зубы.

– Тяни сильнее, сильнее тяни, только аккуратнее, а то пришибет. – Она выдохнула дым и добавила: – В парадную, господи ты боже.

Внутри воняло.

Катя жила с родителями, но сейчас они уехали на дачу в Озерки, поэтому на всю квартиру Гуф читал про мутные замуты. Аня поморщилась, хотя песню знала. На кухне был накрыт стол: «мимоза» в хрустальной лодочке, тонко нарезанные колбаса и сыр, хлеб, соленые грузди, чипсы. За столом сидели два незнакомых парня: один разливал по стопкам водку, второй рассказывал, как влюбился в девушку и не знает, куда пригласить ее потрахаться. Когда в одном предложении он использовал слова «эйфория», «гондон» и «интерпретация», Аня поняла, что парень учился на филфаке. На подоконнике сидела именинница с сигаретой. Аня протянула подарок: новый диск Земфиры и роман Бегбедера «Романтический эгоист». Книгу она покупала себе, но читать не стала, потому что в сравнении с гениальными «99 франков» этот роман провальный. После фразы «Любовь – это когда выдумываешь человека до того, как знакомишься с ним» писателю нужно время, чтобы написать что-то стоящее.

Оказалось, Аня опоздала на целый час, а вшестером за час можно выпить две бутылки вина. Парни пошли в ларек, где вино продавали без документов. Катя предложила Ане на выбор водку «Эталон» – филологи принесли ее с собой – и чай «Ахмад». Выбор был очевиден.

На кружке с надписью «Выше нос» нарисована поросячья морда. Выпуклый розовый пятачок упирается в большой палец. Аня дует на чай мутно-зеленого цвета и смотрит на Катю, которая по-прежнему сидит на подоконнике и болтает ногами в огромных тапочках в виде кур. В руке у Кати чайная кружка с золотистой каемкой, но, судя по сморщенному носу, в кружке – водка. В кухне накурено, окурки в пепельнице выстроились в форме ежика, колючки-фильтры торчат в разные стороны, как иголки. Гости обсуждают личную жизнь, которой ни у кого из них нет. Один из филологов поглаживает челку и рассуждает, какими продажными бывают девушки. Например, его соседка каждую зиму ходит в новой шубе. Он уже сбился со счету, сколько мертвых животных на ней видел: оно и понятно, филолог не обязан хорошо считать. Шубы соседке дарят ухажеры на черных машинах. Приезжают за девушкой по вечерам, пока филолог читает у себя в комнате, – свет фар вынуждает его подходить к окну и отвлекает от Достоевского. Привозят девушку обратно утром, когда он идет на пары, а его мама – на работу в школу: она учительница английского и в жизни таких шуб не носила. Поэтому, а еще потому, что много читает, он таких женщин осуждает и сам бы никогда не согласился трахаться со шлюхой. Аня спрашивает, есть ли у него деньги, чтобы купить шлюхе шубу, но филолог отвечает вопросом на вопрос, обращаясь сразу ко всем присутствующим:

– Вот вы бы стали спать с кем-то за деньги?

Катя спрыгивает с подоконника, подходит к раковине. На Кате короткие джинсовые шорты со стразами на тощей заднице. Шорты впились в складку между ягодиц, и она незаметно их поправляет.

– Ты дебил, что ли? – спрашивает Катя филолога. – Я буду заниматься любовью только по любви. Скромность украшает девушку.

– Но не греет, в отличие от шубы, – улыбается Аня и отпивает чай.

– В Питере никто не носит шубы, это тупо, – возражает Катя. – Они мокнут и начинают вонять.

– Да при чем тут шубы? Я про деньги спрашиваю, – вносит ясность филолог.

– Да ну тебя, придурок! – Катя дает понять, что тема закрыта, ставит в раковину свою кружку и моет руки.

Тем не менее обсуждение отношений продолжается, но становится слишком сложным: произносятся фразы «я не это имела в виду» и «не в деньгах счастье». Аня думает, что очень часто счастье именно в них, особенно когда их много и можно не откладывать из карманных денег на брендовые шмотки, а просто идти и покупать все что захочешь. Но свои мысли она держит при себе.

Когда гонцы возвращаются с вином, на кухне становится жутко тесно, но принесенный ими вместе с бутылками уличный запах оказывается к месту. Первую бутылку выпили сразу – разлили на шестерых, закусили. Катя предложила поиграть в «Крокодила» или в «Мафию», но для этого нужно переместиться в комнату: там просторнее. Решили сначала выпить вторую бутылку – и выпили. Закусили колбасой. В дверь позвонили, и Катя ушла открывать. Сидевший рядом с Аней филолог рассказывал анекдот про кальмара. Анекдот неприличный, но смешной.

– Это мой брат Денис, – сказала Катя, когда вернулась. В руках она держала букет красных роз. – И его жена Ира.

– А это – для несовершеннолетних алкоголиков, – сказал Денис и поставил на стол пакет с новой партией вина, который тут же распотрошили филологи.

Денисом оказался тот же Денис, который зимой подвозил Аню до бара и которого она представляла себе каждый раз, когда мастурбировала. На Денисе была красная рубашка в клетку и потертые голубые джинсы с дырками на коленях – Аня же до мелких подробностей знала, как он выглядит без одежды. В левом ухе у него была сережка в форме крестика, на шее тоже висел крестик. Аня смотрела, как Денис открывает вино, вкручивая штопор в пробку. От жены Дениса веяло попсовым яблочным ароматом – так навязчиво, будто она работала консультанткой в «Лэтуале». Она протянула Кате подарок, и Аня поняла: Ира действительно работает консультанткой в «Лэтуале». На ее тонкой загорелой руке не было обручального кольца, и села она рядом с именинницей, а не с мужем, поэтому Аня перестала нервно стучать ногами под столом.

Последней фантазией, связанной с Денисом, было вот что. Она сидит за первой партой в аудитории 1411. Только что закончилась лекция Десятова. Через несколько минут заходит Денис. Недолгий поцелуй. Сидеть на столе неудобно, но и лежать тоже. Одной рукой он натягивает презерватив, другой трогает ее грудь. Аня смотрит на незапертую дверь. В любой момент может вернуться Десятов и увидеть, как Денис стоит, широко расставив ноги, и держит Аню за затылок. Рот зашит. В этой фантазии ее набитый стонами рот зашит блестящими нитками. Денис сдавливает ей горло, в котором застревает воздух. Она смотрит прямо – в его лицо, читает его мысли и кончает. Открывается дверь, и кто-то входит.

Эта фантазия появилась рано утром, вместе с первыми лучами света. Выглянула из-за шторы, напугала свернувшуюся клубком Аню. Через несколько минут фантазия снова скрылась за шторами, но сейчас, когда до Дениса можно было дотянуться рукой, внутри живота гудели сирены.

Аня вышла на балкон через маленькую Катину комнату: кровать, шкаф, письменный стол. На столе – ноутбук HP, ворох подарков в оберточной бумаге и гора библиотечных книг. Над столом – фотографии в рамках: черно-белые люди, вероятно родители, на фоне пальмы, Катя на Красной площади, Денис с шаром для боулинга в руке. Аня достала телефон и сфотографировала Дениса. Камера самсунга громко пискнула.

Из переполненной пепельницы на балконе снова торчали окурки, но теперь в форме башенки. Какие-то были без фильтра: наверное, Катин отец – водитель автобуса или философ. Аня взяла окурок и зажгла спичку. Вонь ужасная. Так пахнет, если поджечь мусорку в жаркий день, – она знает, поджигала. Большинство ее сексуальных фантазий пахнут так же. Если прямо сейчас тихонько сбежать из квартиры, никто не заметит ее отсутствия. Она сможет вернуться домой на такси, быстро залезть под одеяло, открыть фотографию на телефоне и успокоить трясущиеся руки.

– Не рановато тебе курить?

Аня повернулась и увидела Дениса. Поверх рубашки он накинул плед, которым была заправлена Катина кровать. Оказывается, на балконе было прохладно.

– Да я не курю, просто подышать вышла.

Денис достал из пачки «Мальборо» сигарету и закурил. Губы у него сухие, потрескавшиеся. За окном ничего не видно дальше соседнего забора, но Аня сделала вид, что рассматривать кирпичную стену интересно.

– Восемнадцать-то тебе есть? – спросил Денис.

– Есть. А вам сколько? Тридцать пять?

– Тридцать два, – ответил Денис. – Неужели так плохо выгляжу?

– Да нет, нормально. – Аня отвернулась и надела капюшон. «Нормально» прозвучало подозрительно, он мог догадаться, что она запала на него, но слово не воробей и так далее. – Значит, вы брат Кати?

– Значит, брат. А ты, значит, ее подруга?

– Ну не прямо подруга, учимся в одной группе.

– Мне кажется, мы с тобой уже встречались.

– Не помню, вряд ли.

– Да точно встречались! На остановке. Я ждал сестру, но она задержалась на пересдаче. Я подвозил тебя до Фонтанки, да?

– Не помню, – ответила Аня. – Мало ли кто предлагает подвезти. А вашу жену не смущает, что вы девушек подвозите?