– Да. – кивнул Майкл, ничуть не задетый тоном Харта. – И на вас лично. Ваши глаза поведали мне о многом. Я разбираюсь в лицах людей и масках, которые они носят. Я говорю с вами искренне, потому что Розмари мне небезразлична. Я очень хочу, чтобы брат поправился, и почти уверен, что так и будет. Роза не справится с чувством вины, если Даниэль умрет. Вы тоже так думаете, Эштон. Это пугает вас больше, чем судебные дрязги. А знаете, что?

Лицо молодого человека прояснилось и озарилось улыбкой. Харт вопросительно поднял одну бровь.

– Вам нужно поехать к ней домой. Ключи можно забрать у полицейских. Как члену семьи, вам выдадут личные вещи Розы. Многое станет понятнее, когда вы взгляните на ее квартиру и картины, на галерею семейных фотографий в гостиной. Она не забывала о вас, Эштон. Она пыталась не мешать вам жить нормальной жизнью. Видимо, не получилось. Жаль, что вы развелись. Розмари огорчиться, узнав, что ее жертва была напрасной. Хотя… кто знает. Возможно, исключения бывают. И вы тот, кто ей нужен.

– Ей никто не нужен, Майкл. Мари много раз доказывала это. Я сделаю все, чтобы вытащить ее, так как обещал отцу позаботиться о Роз, а потом уеду. А Розмари может жить, как хочет, дальше.

– Обида. Я слышу в голосе обиду и злость. Нормальная реакция на ее действия, Эштон. – Фонтейн сделал финальный штрих в блокноте и захлопнул его. – Что ж, мне пора. Не принимайте близко к сердцу слова Саманты. Она добрая девушка, и скоро остынет. Даниэль дорог ей, но она не желает в этом признаваться. Трагедия заставила Саманту открыть глаза на истинные чувства к моему брату. Надеюсь, Даниэль тоже посмотрит на нее иначе, когда поправится. А вам стоит наступить на горле своей гордости, и увезти Розмари домой. Ради ее же блага.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Стив, когда дверь за Майклом Фонтейном закрылась. Харт подошел к окну, взглянул на живописную панораму побережья.

– Все, что ты услышал, не более, чем бред художника, возомнившего себя знатоком душ. – равнодушно пожал плечами Эштон.

– Но я уловил некий смысл в приведенных им доводах.

– Никаких доводов, Паркер. Одни теории.

– И все-таки. Внезапный отъезд Розмари меня самого удивил. Я созванивался с ней, спрашивал, когда она приедет навестить родных, но она даже говорить на эту тему отказывалась. Неужели дело в тебе? Я всегда считал, что вы друзья, но теперь начинаю сомневаться. Да и трагедия случилась в твой юбилей, на который она не приехала. Майкл сказал, что у нее нет зависимости. Но именно в этот день она приняла наркотики и отправилась на вечеринку.

– Выходит, что я виноват? – обернувшись, резко спросил Эштон.

Стивен пристально смотрел на него.

– Не знаю. Ты мне скажи.

– Что сказать? У Мари давно своя жизнь, к которой я не имею отношения. И дружба, упомянутая тобой, канула в прошлое. Она вычеркнула меня и забыла. На этом точка.

– Должны быть причины. Бегут от любовников, стремясь избавиться от зависимости, от бывших мужей, от совершенных преступлений, но не от друзей, не от близких людей. Я знаю вас обоих уже много лет, но оказывается, не замечал очевидного. – Стивен покачал головой. – Как все запутано. В голове не укладывается.

– А ты не думай. Мы с Мари сами разберемся с нашими отношениями. Ты сможешь мне добыть ключи и адрес ее квартиры?

– Да. Я попробую.

Майкл оказался прав. Не во всем, конечно. Но он угадал основное. И едва, переступив порог жилища Розмари, Эштан сразу почувствовал ее тоску по дому. Это проявлялось в незаметных постороннему взгляду мелочах. Сам интерьер комнат повторял дизайн квартиры Мари на Манхеттене. Вещи, которые она привезла с собой стоят на самых видных местах. И, разумеется, семейная фотогалерея.

Среди снимков, сделанных самой Розмари, в глаза бросались непрофессиональные фотографии Елены, отца, его самого и Лейлы. В кругу семьи на каком-то празднике, на природе, в Центральном парке во время прогулки… Эш помнил, как и когда были сделаны фотографии, но не знал, что отец отправлял их Розмари. Не знал, что она хранила их на почетном месте.

Снимки Елены в разных ракурсах явно преобладали, что выдавало искреннюю симпатию Розмари к его дочери. И все же она ни разу не позвонила ему за прошедшие два года, не попыталась увидеть Елену лично. Почему? Что происходит в душе этой непостижимой женщины.

В спальне он нашел ее картины, развернутые лицевой стороной к стене. На некоторых Эш нашел себя. Их было немного, но он был тронут тем, что она все же думала о нем. По крайней мере, во время создания своих шедевров.

Из глубокой задумчивости, Эштона вывел звонок Стивена.

– Пляши, Харт. Фонтейн пришел в себя, и врачи прогнозируют постепенное восстановление всех функций организма. И еще одна хорошая новость. Звонил следователь по делу Розмари. Она в норме, я еду к ней.

– Стив, не говори ей о Лейле пока. Не надо. Я сам скажу. Ее такие известия не обрадуют.

– Как скажешь, Эш. В общем, если Фонтейн в состоянии давать показания и письменно откажется от претензий, я смогу добиться освобождения Розмари.

– Делай, что должен. – попросил Эштон.

– Будем надеяться, что получится ограничиться штрафом. Розмари придется пройти курс лечения от наркотической зависимости, даже если таковой нет. Суду нужно медицинское заключение, чтобы выпустить ее из штата.

– Это ерунда. Главное, чтобы ее освободили. Ей не место в тюрьме.

– Да, я согласен, друг. Держись. Я на связи.

Эштон с облегчением перевел дыхание. Словно гора свалилась с плеч.

Глава 24

– Роз, может, сначала домой? Примешь ванную, выспишься, поешь, а потом я лично отвезу тебя в больницу. – Стив пытался отговорить свою клиентку сразу ехать к Даниэлю Фонтейну.

Она взглянула на адвоката тяжелым напряженным взглядом. Бледная, осунувшаяся, непричесанная в мятом платье – тень той Розмари Митчелл, которую знал Паркер. Ее только освободили, и она выглядела жутко измученной. Хорошо, что ее задержание удалось сохранить в тайне, иначе преследования папарацци и скандала в прессе было бы не миновать. Стив не хотел, чтобы ее видели такой. Настоящая Розмари Митчелл – другая. Уверенная, сильная и прекрасная женщина, которой он искренне восхищался. Слабости и темные полосы в жизни бывают у каждого человека. Она – не исключение.

– Стив, я благодарна тебе за заботу. Ты не в первый раз меня выручаешь, но я не могу иначе. Дэн в больнице по моей вине. Я, как минимум, должна попросить прощения. У него, Майкла и Саманты. Бог знает, сколько еще времени Даниэлю придется лечиться. Я не могу просто взять и поехать мыться и отдыхать, Стив. Я чуть не лишила сына отца. Еще неизвестно, какими будут последствия травм Дэна. Он поступил благородно, отказавшись подавать на меня иск. И я должна сказать “спасибо”. Или ты не согласен?

Розмари посмотрела в глаза адвоката тяжелым взглядом. У нее был удивительный цвет глаз. Серебристый с темными крапинками. Он менял оттенки до грозового серого, в зависимости от настроения. Пару лет назад Стив пытался приударить за Роз, но куда там. Она всегда казалась недостижимой, погруженной в себя и творчество. Неуловимая и холодная. Оказалось, что он ошибался, и в душе снежной королевы тоже кипели нешуточные страсти.

– Несколько часов погоды не сделают. Ты истощена и устала.

– Я в норме, Стив. Правда. Не беспокойся.

Розмари отвернулась от Паркера, невидящим взглядом уставившись в окно такси. А он думал о том, как несправедлива жизнь к лучшим, особенным, необыкновенным людям. Почему Роз не захотела быть просто женщиной, счастливой, любимой и желанной? Успех? Слава? Она получила сполна. Но, что в итоге? Наркотики, одиночество, тюрьма, разбитые жизни, разрушенные семьи.

– Это того стоило, Роз? – вопрос сорвался с губ сам.

Розмари посмотрела на него прямо и смело. Она не задалась вопросом, что имел виду Стивен под своими словами. Иногда так просто читать мысли, глядя в глаза. Если перестать играть, и прислушаться к шепоту сердца.

– “Нет такой вещи, которую бы мы совершали ради одного человека, не раня при этом другого. А если мы не можем решиться ранить людей, мы остаемся навеки бесплодными. В конечном счете любить одного человека – значит убивать всех остальных”. Это не мои слова. Чья-то цитата. Я прочитала ее давно и запомнила. Я не хочу никого убивать, но все равно делаю это. Философы врут. Нет такого выбора, который решил бы все проблемы. А иногда и самого выбора нет. Ты думаешь, что мы говорим о разных вещах. Это не так. Я хотела, чтобы люди, которые мне дороги, были счастливы. Только и всего. Я чувствую себя бесплодной выжженной пустыней, в которой не осталось ничего, даже новых идей. Сухое стареющее дерево, которое не может быть источником чьей-то радости и любви. А счастье – это лишь эмоция, мгновение, настроение. Я была счастлива много раз, Стив. И именно поэтому не верю в то всеобъемлющее огромное значение, которое ему придают.

– Это означает только одно, Роз. – печально улыбнулся Стив.

– И что же?

– Ты не была счастлива. Никогда. По-настоящему. И сухое дерево может гореть. Ты совсем не старая, не наговаривай на себя. Возможно, еще один творческий кризис, который пройдет. Мы учимся на своих ошибках.

– Я больше никогда не сяду за руль. – усмехнулась Розмари. – А ты почему расклеился, Стив. Не похоже на тебя.

– Просто я влюблен в тебя много лет. О, не смотри на меня так, словно не замечала. Нормально, я в порядке. И не жду от тебя ответных чувств. У меня все еще сложится, но я беспокоюсь о тебе.

– Все беспокоятся обо мне, а я стараюсь сделать так, чтобы меня оставили в покое. – Розмари откинулась назад и прикрыла глаза. – Но каждый раз влипаю в историю, и мне на помощь бежит целая орава рыцарей.

– Ну, насчет оравы ты погорячилась. – улыбнулся Стивен. – Нас только двое, и мне платят за помощь.

– И все-таки дружба существует, даже на денежной основе. – сыронизировала Розмари. – Далеко еще до больницы?

– Нет. Мы приехали.

Роз благодарила случай за то, что он не свел ее в палате Даниэля с его родственниками. Несмотря на тираду, которой она одарила Стивена, женщина не была готова к мощным эмоциональным затратам и долгим объяснениям и оправданиям.

Он лежал на небольшой больничной койке в паутине подсоединенных к нему проводов, датчиков и капельниц. Одна рука в гипсе, голова забинтована, на лице жуткие синяки. Писк аппаратуры действовал на нервы. Как Дэн может спать под столь раздражающий аккомпанемент?

Розмари перевела дух, и прошла к кровати больного. Взяла стул и села рядом. Здоровая рука была вытянута вдоль тела, и Роз накрыла его пальцы дрожащей ладонью.

– Даниэль. – хриплым шепотом позвала она, наклонившись вперед. – Это Роза. Поговори со мной.

Его веки дрогнули. Фонтейн открыл глаза, так широко, как мог. Роз вздрогнула. У него не было белков.

– Привет. – прошелестел он пересохшими губами.

– У тебя глаза красные. – Роз выдавила фальшивую улыбку.

– Просто я вампир. Давно хотел признаться.

В груди женщины кольнуло. Она чуть его не убила, а Дэн еще пытался шутить. Мутный взгляд задержался на ее лице.

– Ты выглядишь ужасно. Впрочем, лучше, чем я.

– Мне жаль. Прости меня. – Розмари сжала его пальцы, и закусила губы. На глаза навернулись слезы.

– Как там? – хрипло спросил он.

– Где? – Роз вопросительно подняла брови.

– В тюрьме.

– Нормально. В Майами приличные тюрьмы. Меня не били сокамерницы, я не голодала, и даже гуляла днем.

– Прогулки – это хорошо. – кивнул Даниэль, и поморщился от головной боли.

– Не шевелись. Тебе очень больно?

– Нет. Это ерунда, Роза. Не кори себя. Ты не виновата. Я должен был заметить, что ты не в себе. Но ты всегда выглядишь сумасшедшей.

– Ты мог погибнуть. Из-за меня. – вздохнув, сказала Роз, растирая по лицу влажные ручейки.

– Только не плачь. Не выношу женских слез. Я живой, и скоро буду, как новенький. А вы постоянно заливаете меня слезами. Не поминки же.

– Я не первая? – сквозь слезы улыбнулась Роз.

– Представляешь, оказывается, что Сэм пуще всех горевала обо мне, пока я был в отключке. Я глазам не поверил, когда увидел ее плачущей надо мной.