– Во время войны офицеры быстро растут в чинах, но это не всегда повод для радости. – кавторанг нахмурился, вспоминая что-то не слишком приятное. – В первом же бою на Северном фарватере Кронштадта нам крепко досталось. Командир «Стрельца», Иван Фёдорович Повалишин был ранен, офицеры почти все вышли из строя, вот мне и пришлось принять командование. Но мы-то ещё ничего, а «Колдун» и вовсе затонул, пришлось снимать с него экипаж. Потом монитор подняли и отремонтировали – на Южном фарватере сплошь мели, вода едва-едва палубу покрыла, – но в боевых действиях он более не участвовал.

– В ту кампанию всего были потеряны два «американца»? – спросил Великий князь. «Американцами» называли десять однобашенных броненосных лодок (так официально именовались мониторы), построенных в ещё в первой половине шестидесятых по проекту американского инженера Эриксона.

– Да, при Кронштадте потонул «Вещун» – в ночном бою на Южном фарватере ему всадила пару мин Уайтхеда в борт британская торпедная лодка «Везувий». А позже, при Свеаборге погибла «Лава». На отходе к крепости снаряд с британского броненосца «Нептун» сбил трубу, скорость упала. Подбитый монитор отстал от ордера и, заплутав в наступившей темноте, выскочил на минную банку. Два взрыва под днищем отправили «Лаву» на дно вместе со всей командой из пятидесяти восьми человек.

– Да, свеаборгская виктория дорого встала балтийцам. – вздохнул Великий князь. – Кроме «Лавы» мы тогда потеряли «Лазарева», «Грейга», «Русалку». «Смерч» тоже сильно побило, и не выкинься он на песчаную отмель у самых крепостных верков, наверняка бы утоп.

– Англичанам она обошлась гораздо дороже. – ответил Казанков, упрямо наклонив голову. – И дело даже не в потерянных броненосцах: сдача в плен целой эскадры – такого позора Королевский флот давненько не переживал!

– И это было только начало! Фиаско при Александрии, захват английских броненосцев в Мраморном море, оглушительный александрийский разгром – и там, и там кроме турок, ставших в одночасье союзниками России, отличились и наши моряки!^[11]

Броненосный таран «Хотспур», Великобритания

– Мой однокашник по Корпусу Вениамин Остелецкий был при Александрии лейтенантом на захваченном у англичан «Хотспуре». После гибели командира он принял корабль и продолжил вести бой, причём весьма успешно – протаранил и пустил на дно британский броненосец «Инфлексибл»!

– Да, подобная тактика – сближение с артиллерийским огнём по курсу и завершающий таранный удар тараном с разгону, – оказалась на весьма результативной. – согласился с Казанковым Великий князь. – А ведь сколько было скептиков! Всё рассуждали: архаика, устаревший тактический приём, давно пора сдать в архив опыт Лиссы… А вот поди ж ты – и не устарело и результаты даёт превосходные! Вот и слушай тех горе-теоретиков…

Он поднял к глазам бинокль, разглядывая шеренгу мониторов, дымящую на подветренной раковине «Рынды».

– Я слышал, Константин Константинович, что вы намереваетесь перевестись в сухопутное ведомство? – спросил Казанков. О том, что намерения эти, если верить слухам, вызваны пошатнувшимся здоровьем, он, разумеется не упомянул. Раз уж придворные медики сочли, что дальний океанский переход не пойдёт тому во вред – что ж, значит так тому и быть.

– Были такие планы. – подтвердил Великий князь. – Но вот, пришлось на некоторое время сохранить верность морской службе. Честно говоря, я даже рад этому обстоятельству – я ведь давно уже не был в океане. В последний раз ещё перед войной, когда я на фрегате «Светлана» посетил Североамериканские Штаты в составе отряда адмирала Бутакова. Помнится, тогда президент Хейс дал торжественный обед в честь нас с кузеном Алексеем…

Великий Князь Алексей Александрович, четвёртый сын Александра Второго и императрицы Марии Фёдоровны, возглавлял в чине генерал-адмирала Морское ведомство Российской Империи.

– Что ж, теперь вы сможете наверстать это упущение. – сказал Казанков. – А сейчас – давайте-ка поторопимся. Сами видите: ветер заходит к зюйду, крепчает, прижимая нас к финскому берегу. Хорошо бы уйти подальше от здешних узостей и мелей, пока не заштормило всерьёз…

Он выдернул кожаную заглушку из амбушюра переговорной трубы.

– Машинное? Поднимите обороты до десяти узлов и держите так два часа. Пройдём траверз Наргена – возьмём на полтора румба к весту, ещё добавим оборотов и побежим с Богом!

* * *

Четырёхгранная каменная игла, вся испещрённая египетскими иероглифами – изображениями змей, ибисов, людей с шакальими головами – вонзалась в синее парижское небо. Когда-то две таких же иглы, возведённые при фараоне Рамзесе Втором, высились перед храмом в древнем Луксоре, но 1829-м году вали Египта Мухаммед Али преподнёс их в дар Франции.

Вали (так назывался наместник-губернатор провинции Оттоманской империи) поднял мятеж против турецкого владычества, провозгласив себя хедивом, независимым правителем Египта. Подарок же стал жестом благодарности за помощь, оказанную в борьбе против Оттоманской Порты и, спустя несколько лет по указу короля Луи-Филиппа был установлен на одной из парижских площадей.

Площадь Согласия, Париж

Греве неторопливо обошёл постамент, рассматривая украшающие цоколь гравировки. Вырезанные в сером граните, они демонстрировали досужим зевакам, как французские инженеры снимали обелиск с постамента в Египте, и как потом его устанавливали здесь на площади Согласия – «Конкорд» на языке Мольера и Руссо. Что и говорить, громоздкое и крайне непростое предприятие – недаром второй обелиск до сих пор стоит на прежнем своём месте, карауля вход в храм, как караулил его последние три с лишним тысячи лет.

Налюбовавшись вдоволь обелиском, Греве направился по Елисейским полям в сторону площади Этуаль. Можно было, конечно, взять фиакр – они во множестве стояли возле тротуаров и проезжали мимо в поисках седоков, редких в это время дня – но барон никуда не торопился. До встречи с Жюлем Верном оставалось три четверти часа, и он ещё успевал посидеть за уличным столиком кафе, выпить чашечку горячего шоколада и просмотреть купленный у мальчишки-газетчика утренний номер «Монитьёр».

Броский заголовок на первой странице сообщал о предстоящей встрече сына германского кронпринца Фридриха и Великого князя Константина Константиновича, второго сына наместника Константинополя и номинального правителя Южной Славии. После рандеву на рейде Киля, особы голубых кровей (оба прибывают к точке рандеву на военных кораблях) отправятся на остров Занзибар, в гости к тамошнему султану, и дальше – в Южное полушарие, к берегам Мадагаскара. Газеты наперебой повторяли слухи о том, что королева Мадагаскара Ранавалуна III- я обратилась к Германии с просьбой о посредничестве в урегулировании конфликта между туземным правительством острова и Францией, полагающей Мадагаскар своим протекторатом – и это, конечно, не могло не беспокоить власти Третьей Республики. Тем более, что в посредничестве, похоже, готова поучаствовать и Россия – иначе зачем Великому Князю сопровождать Вильгельма? – а отношения Парижа и Москвы были недавно омрачены. Нет, до обмена угрозами дело пока не дошло – однако роль русских в печальном для Франции Таджурском инциденте и позже, в разрешении франко- китайского и франко-аннамского споров, наводила на невесёлые мысли.

Греве обернулся для того, чтобы бросить ещё один взгляд на Луксорский обелиск. Воистину, французские инженеры проделали огромную работу, переместив каменную махину в четырнадцать без малого тысяч пудов весом из Египта в Париж – для этого пришлось построить специальную баржу с отъёмной для погрузки обелиска носовой частью – эту баржу с драгоценным грузом на борту буксировал по морю колёсный корвет «Сфинкс».

Что ж, ему предстояла не столь громоздкая задача – однако технически даже более сложная. Европейские издания наперебой твердили о перелёте через Африку, затеянную бельгийским судовладельцем русского происхождения и знаменитым романистом Жюлем Верном – однако подробности предстоящего путешествия никому не были известны. Газетные и журнальные страницы пестрели фотографическими снимками и рисунками существующих управляемых аэростатов, выдуманными схемами, якобы полученными от безымянных информаторов. Настоящий же дирижабль в это время достраивался в эллинге воздухоплавательной верфи на Охте, подальше от чужих глаз – о чём Греве и собирался поведать своему будущему спутнику на сегодняшней встрече. С тех пор как литератор, покинув Петербург, вернулся во Францию, прошло несколько чрезвычайно насыщенных месяцев; до отправления экспедиции оставалось не больше трёх недель, и пора было завершать последние приготовления. В том числе – и найти, название для воздушного корабля; о сих пор он оставался безымянным, но дальше так продолжаться не могло. Если и дальше тянуть с этим важным делом, газетчики, пожалуй, придумают для дирижабля название. Объясняй потом всему миру, что он на самом деле носит совсем другое имя!

* * *

– Прошу прощения, мэм, ваш постоялец у себя?

Голос был низкий, хрипловатый, владельцу, видимо, далеко за сорок. Обычное дело для Лондона – здесь в рассыльные и почтальоны часто идут отставные унтер-офицеры. Таким люди охотнее доверяют, особенно, если речь идёт о передаче чего-то важного и ценного.

– Да, он у себя, но спуститься не сможет. – отозвалась квартирная хозяйка. – Он только утром вернулся из Манчестера, очень устал и просил не беспокоить до обеда. Я передам, если вы не против…

Мужчина прислушивавшийся к разговору, стоя возле окна гостиной на втором этаже, хмыкнул. Почтальон, ясное дело, был против – ведь сам адресат наверняка даст на чай, а вот от квартирной хозяйки этого не дождёшься. Но – дисциплина и привычка к порядку взяли верх.

Зашуршала бумага. Почтальоны всегда носят с собой клеёнчатые тетрадки, где адресаты расписываются в получении корреспонденции…

– Похоже, заказных писем нет, собственноручная подпись вашего жильца не требуется, миссис Помфри. Вот, возьмите, а я пойду – ещё пять адресов обойти по вашей улице…

Не повезло тебе, парень, посочувствовал ротмистр. Ну, ничего, может, другие адресаты окажутся щедрее?

– Похоже, заказных писем нет, собственноручная подпись вашего жильца не требуется, миссис Помфри. Вот, возьмите, а я пойду – ещё пять адресов обойти по вашей улице…

Входная дверь скрипнула, затворяясь, застучали по ступеням крыльца башмаки. Мужчина выглянул в окно, привычно держась немного сбоку, за портьерой. Да, так и есть: немолодой грузный мужчина в синей с красными выпушками на воротнике куртке и синем же, украшенном красным галуном, кепи с лаковым козырьком – обычная униформа лондонских почтальонов.

Заскрипело – миссис Помфри поднималась по лестнице на второй этаж, в гостиную для жильцов. Мужчина торопливо отошёл от окна и сел в кресло, сделав, что дремлет.

– Ваша почта, мистер Ковраджешш! Сегодня принесли много, и я дала почтальону на чай – если вы не возражаете, разумеется…

– Что вы, мисс Помфри, никаких возражений. – Мужчина артистически изобразил пробуждение после короткого сна. Никак она не научится правильно именовать постояльца – славянские фамилии вообще непросты для англичан… – Всякий труд должен быть оплачен, не так ли?

Что ж, малый всё же получил свой десятипенсовик. Теперь квартирная хозяйка включит его в ежемесячный счёт за квартиру и стол – обычное дело, так здесь заведено…

Мисс Помфри положила на журнальный столик стопку конвертов, добавила книжку чистых телеграфных бланков – такие, по два десятка листов, почтовые конторы рассылали бесплатно тем, что часто прибегал к услугам телеграфа – и удалилась, бесшумно затворив дверь.