Их знакомство состоялось месяца три назад, заочно. Тогда некий господин, чех по национальности, проживающий в Праге, прочёл в лондонской «Дейли Телеграф» объявление следующего содержания: «Комнаты меблированные Бейкер стрит, Портман-сквер, для одного или двух джентльменов. Две спальни, гостиная, хорошая кухня. Обращаться на месте или писать на имя м. Помфри.» Ознакомившись с объявлением, он отправил по указанному адресу телеграмму, извещающую о намерении снять обе комнаты с выплатой положенного аванса через лондонскую адвокатскую контору «Ридлинг и сыновья». А ещё через неделю тот же господин погрузился на паром в Кале. На английский берег он сошёл в Дувре, предъявив таможеннику паспорт подданного императора Франца-Иосифа Воцлава Ковражича, на поезде добрался до Лондона, где и поселился по упомянутому адресу.

С тех пор пан Ковражич проживал в доме 208 по Бейкер Стрит. Днём он пропадал в Сити, наносил деловые визиты, посещал представительства фирм, производящих сельскохозяйственные машины. Вечера же неизменно проводил у камина в гостиной, за газетами и журналами, которые выписал сразу по прибытии в столицу Англии в великом множестве. Несколько раз постоялец покидал Лондон на день или два – как он сообщил миссис Помфри, для того, чтобы посетить в Манчестере и Бирмингеме фабрики, производящие интересующее его оборудование. И, разумеется, вёл обширную переписку, адресуя корреспонденцию как за границу, по большей части, в Прагу, так и своим контрагентам в Британии. В ответ в дом 208 по Бейкер стрит ежедневно приносили пухлые пачки писем и телеграмм.

Бейкер стрит

Постоялец просмотрел корреспонденцию, отобрал один из конвертов – судя по почтовому штемпелю, отправленный из Германии – и вскрыл. Прочёл извлечённый из конверта листок, раз, потом другой, взял с полки небольшой томик на английском языке, раскрыл и положил перед собой на стол рядом с письмом.

Текст послания был вполне нейтральным – некий торговец сельхозинвентарём сообщал своему деловому партнёру об интересе к запасным частям для механических сеялок, производимым небольшой фабрикой в Бирмингеме. В конце письма аккуратным столбцом были перечислены номера деталей по фирменному каталогу, требуемое количество для заказа, а так же желаемые сроки поставки. Чех принялся листать книгу, сверяясь с цифрами в столбце и выписывая на полях письма ряд букв. Закончив, он несколько раз прочёл получившийся текст, после чего скомкал письмо вместе с конвертом и бросил в камин. Бумажки упали на тлеющие угли, ярко вспыхнули и мгновенно превратились в прозрачные хлопья пепла. Мужчина поворошил в камине кочергой, смешивая пепел с золой, после чего вернул томик на полку.

Стань миссис Помфри свидетельницей этой странной процедуры – несомненно встревожилась, а то и отказала бы подозрительному иностранцу от квартиры. А вот автора письма (и, главное, таинственной таблицы) подобное зрелище ничуть бы не удивило. Наоборот, он был бы доволен, что адресат поступил в полном соответствии с полученными инструкциями.

А вот чему бы он удивился наверняка – это виду получателя письма. Исчезли пышные усы, некогда украшавшие его физиономию; густую пшеничного цвета шевелюру заменил ёжик коротко стриженных волос. Сама физиономия, простоватая, круглая, словно усохло, сделав ротмистра Кухарева (это он скрывался под личиной Воцлава Ковражича) неузнаваемым даже для близко знавших его людей. К числу каковых, несомненно, относился и Вениамин Остелецкий, сотрудник департамента военно-морской разведки Российской Империи, по чьему поручению загадочный конверт четыре дня назад был брошен в почтовый ящик в немецком Штеттине.

Кухарев, разумеется, понятия не имел о разговоре, состоявшемся несколько месяцев назад в кабинете Юлдашева. По результатам этой беседы (стоит отметить, что вопрос о вменяемости Остелецкого более не поднимался), ротмистр получил предписание отправиться в Варшаву. Оттуда, обзаведясь, документами подданного империи Габсбургов – для этого пришлось воспользоваться связями в польских криминальных кругах – он через Австро-Венгрию, Швейцарию и Францию перебрался в Англию, в Лондон, поселился на Бейкер-стрит и стал дожидаться дальнейших распоряжений.

Они не заставили себя ждать. Не прошло и недели, как в письме из Вены, отправленном одним из деловых партнёров, пана Воцлава, оказалась неприметная таблица, заполненная ценами, номенклатурой товаров и сроками поставок. Расшифровав её при помощи всё того же неприметного томика, Кухарев задумался, после чего спустился вниз, в столовую и попросил у миссис Помфри отправить рассыльного за расписанием поездов, уходящих с вокзала Чардинг-Кросс. А ещё через пять часов он садился в вагон экспресса Лондон-Бирмингем. В этом втором по величине городе Англии, центре графства Уэст-Мидлендс, ротмистру предстояло разыскать нечто, тщательно спрятанное их с Остелецким общим знакомым, ныне – обитателем тюремной камеры Алексеевского равелина.

Поиски затянулись. Прошло уже больше месяца, а Кухарев был всё так же далеко от своей цели, как в тот день, когда ступил на пирс в Дувре. Несколько отброшенных вариантов, два-три пустых следа, имена, не имевшие, как выяснилось, отношения к предмету поиска – вот и всё, чем он мог похвастаться на данный момент. И это никуда не годилось – послание, зашифрованное в полученной таблице, настойчиво требовало предоставить результат как можно скорее, самое позднее, чрез неделю.

Кухарев сел к столу и задумался. Похоже, остался один-единственный вариант, который он берёг на самый крайний, распоследний случай. Онажды этот вариант уже сработал – старый недобрый знакомый, к которому он тогда обратился, помог отыскать нужного человека в обмен на солидную сумму в полновесных золотых гинеях. Ротмистр и сейчас располагал средствами, но беспокоило его отнюдь не это. Ирония заключалась в том, что предмет нынешних поисков имел самое прямое отношение к тому, за кем он охотился в прошлый раз – а вот преимущество это или, наоборот, помеха, предстояло ещё понять…

Глава восьмая

в которой барон Греве насмехается над флотом Третьей Республики, а будущие воздухоплаватели наслаждаются морским путешествием, не забывая о делах.

– А ваши судостроители верны себе. – с ухмылкой произнёс Греве. – Их творения отличаются, мягко говоря, своеобразным обликом. Да вот вполне характерный пример…

И кивнул на судно, мимо которого проходил катер. Похожий на калошу корпус с высоченными, очень сильно заваленными внутрь бортами, громадный таран, две сплюснутые с боков трубы, располагающиеся не одна за другой, а рядом, бок-о-бок, как на американских пароходах-заднеколёсниках, курсирующих по Миссисипи – да, «Адмираль Дюпере» (такое имя носил броненосец) мудрено было спутать с «одноклассниками британской или, скажем, германской постройки.

– А бронированный сундук, что достраивают сейчас в Тулоне, на верфи Ла-Сен-сюр-Мер? – барон откровенно насмешничал. – Он едва-едва спущен на воду, а уже удостоился прозвища «Плавучий гранд-отель». И, должен сказать, за дело – более нелепой конструкции я в жизни не видел!

– Полагаю, вы преувеличиваете, друг мой. – собеседник Греве нахмурился. – Этот корабль, конечно, не назовёшь идеалом, но всё же он отличается хорошей мореходностью и способен развить четырнадцать узлов – согласитесь, очень недурно для броненосца! К тому же «Адмираль Дюппере» прекрасно вооружён, в особенности с учётом его многочисленной вспомогательной батареи, подобной которой нет на британских и итальянских аналогах!

– Вы, как я погляжу, разбираетесь в военном кораблестроении? – осведомился Греве. – Вот уж не предполагал, мсье, что ваши познания столь обширны!

– Я стараюсь следить за всем, что связано с морем. – отпарировал литератор, от которого не укрылась ирония в словах спутника. – Но до вас мне, конечно, далеко. Вы ведь в прошлом военный моряк?

Барон проводил взглядом уплывающий назад броненосец.

«Адмираль Дюппере» стоял у пирса, тянущегося вдоль высокого левого берега бухты, над которым высились серые каменные стены и башни Брестского замка, старинной цитадели, строительство которой начали ещё римляне, а перестроил полтора столетия назад сам Вобан. В Брест барон и его спутник приехали из Парижа через неделю после встречи на Елисейских полях. В городе они не задержались – с вокзала отправились в порт, где и погрузились вместе с багажом на поджидавший паровой катер. Сейчас это судёнышко (нарядное, ярко-белое, палисандр и надраенная до ослепительного блеска бронза) торопилось, попыхивая дымом из тонкой трубы, к выходу из гавани – мимо пирсов Военного порта со стоящими на приколе броненосцами и крейсерами, мимо облепивших их борта угольных барж и буксиров – на внешний рейд, где третьи сутки дожидалась на бочке «Луиза-Мария».

Брестский замок. На переднем плане – броненосец «Адмираль Дюпере»

Спущенное на воду как грузовой пароход, это судно могло похвастать отличными мореходными качествами, имея парадные тринадцать узлов хода – показатель, ещё улучшенный после недавней модернизации на верфях в американском Бостоне. Прежний владелец, первый супруг нынешней баронессы Греве, перестроил «Луизу-Марию», снабдив роскошными салонами, комфортабельными пассажирскими каютами и прочим, потребным для длительных морских путешествий. После его смерти судно вместе с принадлежавшей покойному пароходной компанией досталось вдове. А когда та вновь вышла замуж – продолжало использоваться по прежнему назначению, в качестве яхты, способной совершать долгие океанские путешествия. Случалось «Луизе-Марии» выступать и не в столь безобидном качестве – несколько лет назад на судне установили морские орудия, и барон вместе с Вениамином Остелецким отправился на нем к берегам Южной Америки, где им пришлось принять участие в морских боях. Сейчас о тех баталиях напоминали, разве что, подкрепления на палубе под пушечные тумбы – нынешнее путешествие носило сугубо мирный научный характер. В трюмах «Луизы-Марии» ждали своего часа разобранный на части дирижабль, газодобывательная станция с запасом кислоты и железных опилок и прочее оборудование и припасы, потребные для предстоящего перелёта. Всё это было погружено на судно в Петербурге – и вот теперь двое путешественников торопились на борт, чтобы отправиться, наконец, в путь.

– Да, вы правы, мсье, я начинал, как военный моряк. – подтвердил барон. – Хотя, с французскими военными кораблями дела не имел – разве что, наблюдал вот так, со стороны. В бою же мне приходилось сталкиваться только с Королевским Флотом, да ещё с чилийцами, во время их недавней войны с Перу и Боливией.

Греве кривил душой – кто, как не он, командуя при Люйшине китайским «Динъюанем», таранным ударом пустил на дно французский броненосец «Ля Глиссоньер»? В этом сражении, поставившем точку во франко-китайской войне, погибла целиком эскадра адмирала Курбэ, включая броненосец «Тюренн», прямой потомок «Адмирала Дюперре», мимо которого только что прошёл их катер. Близнец же «Тюррена», «Байярд» – «систершип», как говорят англичане, – достался китайцам как трофей, а город Люйшунь, в гавани которого состоялся тот бой, циньское правительство передало в аренду Российской Империи^[12]. Сейчас там ударными темпами достраивается база Тихоокеанского Флота Порт-Артур, и это тоже непреложный факт. Но – зачем лишний раз расстраивать человека, с которым предстоит провести ближайшие несколько недель в гондоле воздушного корабля? Тем более, что сам Жюль Верн всегда старался держаться подальше от политики и, насколько было известно барону, не одобрял дальневосточной авантюры французских властей, столь печально завершившейся для флота Третьей Республики.

– Чилийцы – это понятно. – согласился литератор. – А Королевский Флот – это англичане?

– А что, разве есть ещё какой-нибудь Королевский Флот? – улыбнулся барон. Ещё во времена учёбы в Морском Корпусе он накрепко запомнил: Королевский Флот один, его корабли ходят под «Юнион Джеком». Хотя – с тех пор слава «Владычицы морей» несколько потускнела.

– Да, вы правы, разумеется… – собеседник согласно наклонил голову. – Какими бы унизительными не были их поражения в ходе недавней войны, британцы всё ещё необыкновенно сильны на море.