Греве пожал плечами, но отвечать не стал, не желая ввязываться в спор. Зачем? Их нынешнее предприятие имеет мало отношения к политике… или, во всяком случае, выглядит таковым. И чем дольше удастся сохранить эту видимость, тем будет лучше для самих участников – «отчаянных и бесстрашных аэронавтов», как их наперебой называли европейские газеты.

Капитан «Луизы-Марии», бельгиец Девилль держал котлы под парами в ожидании прибытия особо важных персон – каковыми, несомненно, были судовладелец и его знаменитый гость. И стоило тем подняться на палубу, как заскрипели тали, поднимая катер, прокатился над рейдом прощальный гудок, и пароход, провернув винт, описал широкую дугу и двинулся к весту. Предстояло, оставив за кормой берега Бретани, миновать траверз острова Сен повернуть к зюйду, пересечь вечно неспокойный Бискайский залив и, обогнув Пиренейский полуостров, пройти Гибралтаром, воды которого в течение уже полутора веков неусыпно стерегут калибры британских крепостных орудий. Далее следовало пересечь Средиземное море, оставив по борту Мальту, и после короткой стоянке в Александрии, где барона должна ожидать корреспонденция, направиться дальше – на восток, к Порт-Суэцу, к северному входу в Суэцкий канал. Оттуда предстояло идти почти всё время на юг – в Красное море, через ворота Баб-эль-Мандебского пролива. Зайти ненадолго в залив Таджура ради пополнения запасов на новой русской угольной станции возле древней крепости Сагалло, где вырос не так давно городок Новая Москва, форпост Российской Империи на Чёрном континенте.

Планируя путешествие, барон и его спутник рассматривали вариант старта именно отсюда, с берегов Абиссинии – но по здравому размышлению решили всё же остановиться на первоначальном варианте с Занзибаром. Кроме иных соображений, этому способствовала устойчивая роза ветров, поскольку пассаты, берущие разбег над просторами Индийского океана, способны перенести воздушный корабль через огромный массив суши так же уверенно, как сделал бы это караван верблюдов, тронувшийся в путь где-нибудь в Дакаре или Марракеше. С тем только исключением, что аэронавты собирались пересечь континент не с запада на восток, а в обратном направлении.

А пока – для барона и его спутников наступили недолгие дни отдыха и спокойствия. Белоснежная красавица «Луиза-Мария», более напоминающая своими элегантными, почти гоночными обводами и сильно наклонёнными к корме мачтами, роскошную океанскую яхту, нежели коммерческий пароход, наматывала на гребной винт милю за милей. Шкипер Девилль с мостика обозревал морские просторы и палубу, особо следя, чтобы никто из команды ни на миг не оставался без дела. На борту всё было в порядке – нет, в идеальном порядке! Тиковые доски палубного настила выскоблены до белизны, медяшка надраена и блестит так, что на неё больно смотреть. Жёлтые сизалевые канаты уложены аккуратными бухтами, грузовые тали, свисают, как положено с нижних реев, шлюпки затянуты белоснежными парусиновыми чехлами. Такие же чехлы, только размерами побольше, укрывают крышки люков, под которыми в темноте трюмов («Луиза-Мария», несмотря на роскошное обрамление, всё же, оставалась грузовым судном) ждали своего часа части воздушного корабля и прочее воздухоплавательное оборудование. Матвей, лично отвечавший за техническую сторону подготовки, готов был безвылазно, сутками торчать в трюме, проверяя механизмы, пересчитывая в сотый раз бочки с серной кислотой и ящики с оборудованием – но барон Греве, капитан воздушного судна, категорически это запретил. «Вот встанем под погрузку угля в Новой Москве, всё и проверишь. – говорил он. – А сейчас отдыхай, приходи в себя, набирайся сил. Скоро они тебе понадобятся, как и всем нам, а измождённый, вымотанный, бледный, словно привидение, ты мне на борту ни к чему!»

Спорить было бесполезно, и после нескольких безуспешных попыток проникнуть в трюм, Матвей смирился и принялся выполнять распоряжение барона – отдыхать. Вместе с ним наслаждались морским путешествием и другие члены экипажа «Капитана Немо» – такое название после долгих раздумий и споров дали дирижаблю. А раз в сутки, после седьмой склянки будущие покорители воздушного океана собирались в пассажирском салоне, где обсуждали детали предстоящего путешествия. Для этого Греве с помощью литератора развешивал на стенах салона большие карты с нанесённым на них маршрутом, рисунки и дагерротипы, изображающие африканские ландшафты и их обитателей, туземцев и диких животных. И с теми и с другими им предстояло встретиться в самое ближайшее время.

Было и ещё кое-что. Время от времени другой член экипажа «Капитана Немо», отвечавший за вооружение экспедиции, расстилал на столах парусиновые полотнища и раскладывал на них охотничьи двустволки, револьверы, карабины и даже небольшую картечницу системы Гатлинга под револьверный патрон сорок четвёртого калибра. – такие, объяснял он, производятся в Североамериканских Штатах для вооружения полиции.

Всё это следовало тщательно изучить, научиться поддерживать смертоносный металл в исправности и полнейшей боевой готовности. Матвей получал от этого процесса истинное удовольствие – он вообще любил оружие и не упускал случая освоить новый образец, будь то приобретённый на рынке в Маниле малайский крис с волнистым лезвием, самодвижущаяся мина Уайтхеда, или винтовка с телескопом для точного прицеливания – вроде той, что подарил ему Вениамин Остелецкий во время путешествия в Абиссинию. Этой винтовкой – магазинным «Винчестером, снабжённым скобой Генри – Матвей недурно овладел искусством меткой стрельбы, и этот навык не раз с тех пор ему пригодился. Ему и с картечницами приходилось иметь дело – когда он вместе с казаками-ашиновцами отражал нападение французской эскадры на форт Сагалло^[13].

В тонкости обращения со смертоносным металлом воздухоплавателей посвящал Игнат Осадчий – отставной унтер морских пластунов, участник множества рискованных операций в разных концах света и четвёртый член команды «Капитана Немо». Матвею уже приходилось действовать с ним плечом к плечу – и у форта Сагалло, и в джунглях Тонкина, и на улицах мятежного Сайгона. Многим из команды «Капитана Немо» пришлось в своё время повоевать (литератор Жюль Верн составлял в этом плане исключение), и все признавали: во владении оружием Осадчему равных нет. Как и в плане жизненного опыта, весьма, надо заметить, специфического свойства…

Много лет назад его, артиллерийского кондуктора с клипера Яхонт» затащили, напоив, в одном иностранном порту на борт американского китобойца из Нантакета – «зашанхаили», как называют такой метод вербовки. В результате новоиспечённый гарпунёр два года бороздил Южные Моря, пока однажды не встретил в каком-то порту русский корвет и не сбежал вплавь с опостылевшей посудины. Из этого приключения Осадчий вынес массу полезного опыта: при необходимости он мог объясниться с матросом любой национальности, превосходно знал повадки портового жулья, а заодно и овладел владел «пиджином» – дикой смесью из английского, испанского и французского языков, на котором изъясняются моряки по всему миру. Хитрый и находчивый от природы, он был взят Остелецким в морские пластуны, где так же приобрёл массу полезных навыков – например, научился пользоваться приспособлениями для подводного плавания и устанавливать адские машинки под днища стоящих в гавани кораблей. И хоть большая часть этих навыков вряд ли могла пригодиться в предстоящем перелёте – никто не сомневался, что боевой опыт, отвага и огромная физическая сила бравого унтера станет залогом безопасности его спутников.

То же самое можно было сказать и о навыках пятого и последнего члена маленькой команды – судового механика, знатока паровых машин Клода Мишона, для друзей – «Шассёра». Прозвище это, означающее «башмак», он получил на службе во флоте Третьей Республики за характерную форму носа, в самом деле, напоминающего тупой носок матросского ботинка. Несколько лет назад в сражении при китайском Фунчжоу (там он в чине премьер-старшины командовал сорокатонной железной миноноской) Шассёр попал в плен и после множества перипетий оказался в составе отряда, которым командовал капитан второго ранга Казанков. Отряд этот, составленный из русских добровольцев, помогал повстанцам-аннамитам в действиях против французских колонизаторов, и Шассёр, оказавшись перед выбором – сдохнуть от голода и лихорадки в гнилой яме, накрытой бамбуковой решёткой, или перейти на другую сторону – принял верное решение. И – не разочаровал ни кавторанга, ни новых своих сослуживцев, унтера Осадчего ни Матвея Анисимова, превосходно управляясь с механизмами катеров и трофейных французских канонерок.

Когда дело доходило до боя, бывший премьер-старшина не отсиживался за спинами своих новых товарищей, а на вопросы же – не мучает ли его совесть из-за «смены флага» – отвечал, что раз уж бывшие сослуживцы пальцем не пошевелили, чтобы вытащить его из плена, то и он больше ничем им не обязан. Словом, Шассёр повёл себя истинным французом – как прокомментировал это Вениамин Остелецкий, который по завершении кампании взял француза под своё крыло. Он же устроил его в воздухоплавательное бюро механиком, где бывший премьер-старшина и трудился, пока не получил предложение войти в экипаж «Капитана Немо», став, таким образом, четвёртым и последним из спутников барона Греве. Сейчас он вместе с остальными ковырялся с разобранными на части винтовками и револьверами в пассажирском салоне «Луизы-Марии», добродушно переругиваясь с Осадчим. Эти двое ещё в Индокитае успели присмотреться друг к другу и с тех пор между ними установились уважительные отношения – как и подобает профессионалам, способным оценить по достоинству чужое мастерство. Матвей, узнав, что эти двое войдут в команду дирижабля, не на шутку обрадовался – лучших товарищей для рискованного предприятия сыскать было трудно.

– Ну что, подельнички, авралу конец? – прогудел Осадчий. – Всё, зашабашили?

На своих занятиях бравый унтер прибегал к своеобразной манере речи, вворачивая словечки и обороты из казачьего, матросского, арестантского и бог ещё знает каких жаргонов. Греве, единственный среди присутствующих офицер, не возражал и даже посмеивался над пассажами Осадчего бравого унтера; что касается французского литератора, то он ни слова не понимал, догадываясь о смысле слов «инструктора» лишь по ухмылкам прочих слушателей.

– Ежели все – выкладывайте стволы на стол и грабки, ручонки то есть, приберите! – продолжал разливаться бывший унтер. – Проверять буду, а ежели кто забыл прикрутить какую пумпочку – ещё сто раз будет заново собирать и разбирать, пока остальные на палубе груши известно чем околачивают. Самолично прослежу безо всякого снисхождения!

Глава девятая

в которой ротмистр Кухарев встречается со старым знакомым, узник Алексеевского равелина решается на отчаянный шаг, а Вениамин Остелецкий появляется ниоткуда.

Кухарев вышел из вагона поезда на станции Клэпхэм-Джанкшен, в Уондсуэрте, графство Суррей. Сюда можно было добраться и на кэбе, истратив ненамного больше времени, зато избегнув духоты и толкотни в железнодорожном вагоне – но ротмистр рассудил, что подобный способ передвижения скорее позволит избежать непрошенного внимания. Личность человека, в гости к которому он направлялся, делала его весьма вероятными.