Оскар знает о моей страсти к путешествиям. Только он и знает. Иногда мне хочется поделиться этим с родителями. Они бы гордились мной. Я знаю, что гордились бы. Но мама стала бы волноваться. Бояться, что я брошу преподавание, чтобы стать художницей. Она не возражала против моих планов изучать в университете искусство, но спросила, чем я потом займусь с таким образованием. Я воздержалась от слов «буду счастлива». Потому что она, разумеется, хочет, чтобы я была счастлива. Но кроме того, она хочет безопасной, стабильной, надежной работы для оставшейся дочери. Тогда одним поводом для беспокойства станет меньше. Мама просто просияла, когда я проявила проблеск интереса к английской литературе, по которой она сама получила ученую степень.

Она заказала буклеты местных университетов и разложила на обеденном столе. Я хотела учиться за границей. Посмотреть мир. Но знала: если уеду, мама начнет соскальзывать в ту самую темную зазубренную пропасть, из которой выбиралась годами после похищения Оливии. Так что я осталась, изучала английскую литературу в Бристоле, а на следующий год поступила на PGCE^[3]. Оливия однажды сказала маме, что хочет стать учительницей. Мама никогда не признается даже себе самой, но это одна из причин, по которой она подтолкнула меня на этот путь. По следам призрака Оливии.

Честно говоря, не представляю сестру занятой преподавательской рутиной. Конечно, в детстве ей нравилось учить меня, как ездить на велосипеде, делать «колесо», расчесывать волосы… Но я думаю, будь у нее возможность, она бы добилась большего. Сделала бы больше. Увидела больше.

Я бросаю последний взгляд на «Страсть к путешествиям в картинках», жалея, что мне не хватает смелости добиваться своей цели. Или черствости, чтобы не заботиться о том, что подумает обожающая меня мама. Я выхожу из учетной записи, вызываю такси и отправляюсь на встречу с лучшей подругой, которая когда-то была лучшей подругой моей пропавшей сестры.

2
Кейтлин Арден

Флоренс выбрала необычное заведение в одном из мощеных переулков в центре города. Здесь высокие потолки и викторианский кафельный пол, круглый бар из красного дерева и мрамора с подвешенными корзинами с вьющимся плющом и гирляндами огоньков. Мимо проплывает официант, неся поднос с коктейлями в глиняных горшочках и стеклянных бокалах, на которых преломляется свет. Народу битком. Я протискиваюсь сквозь толпу в поисках подруги. Мимо проходят две женщины – настолько похожие, что нет никаких сомнений: это сестры. Они смеются, взявшись под руки. В это время года я встречаю сестер повсюду. Эти женщины ходят парами, уверенные, что в конце каждого неудачного свидания, вечеринки или просто долгого дня рядом окажется родная по крови душа, которая будет любить всегда.

Одиночество проникает в меня, и, несмотря на жару, мне становится холодно. Большинство не понимает, что такое страх. Настоящий страх. Что значит потерять кого-то из-за человека с ножом и в маске. И никакая напыщенная лирика не заставит это почувствовать. Слова имеют силу, но личный опыт важнее. И из-за этого я могу находиться среди людей – неважно, незнакомых, членов семьи или друзей, которые знают меня всю жизнь, – и чувствовать, что я сама по себе. Одна. Хотя это слово не передает всей тяжести моего положения. Да и нет такого слова, которое могло бы вместить и выдержать эту тяжесть.

Флоренс уже ждет за столиком напротив бара, как всегда покусывая накрашенные красной помадой губы и что-то листая в телефоне. Я мысленно захлопываю внутренние ставни, запирая негативные эмоции и напоминая себе: я не одинока. Сейчас я с подругой, которая для меня как родная. У Флоренс шикарные блестящие волосы чернильного оттенка до ключиц и густая челка. На ней кожаная куртка с черными заклепками поверх шелковой блузки цвета слоновой кости и ярко-оранжевая юбка с кружевным подолом. По сравнению с этим мое платье в горошек и туфли на каблуках кажутся слишком простенькими.

– Опаздываешь, – говорит подруга вместо приветствия.

– Всего на пять минут.

– На семь, – поправляет она, когда я усаживаюсь напротив.

– Как ты можешь никогда не опаздывать?

– Точно так же, как ты никогда не приходишь вовремя.

Мы улыбаемся друг другу.

– Я соскучилась, – говорю ей.

Я заказываю нам по коктейлю, и мы легко завязываем разговор. Флоренс рассказывает о своем последнем прослушивании, но обрывает себя на полуслове, прищурившись. Я поворачиваюсь на стуле, чтобы проследить за ее взглядом. Сквозь толпу, улыбаясь мне, пробирается моя подруга Джемма. Платье лавандового оттенка чудесно оттеняет ее смуглую кожу.

– С окончанием семестра! – Джемма салютует бокалом.

Мы познакомились пять лет назад в начальной школе в маленькой деревушке, когда я только начала работать. Как у единственных сотрудниц моложе сорока пяти лет у нас с Джеммой оказалось много общего. Нас объединяла любовь к «Девочкам Гилмор»^[4] и ненависть к такому образчику эмоциональной агрессии и токсичной маскулинности, как Джесс Мариано^[5].

Я встаю и обнимаю ее:

– Выпьем за шесть недель блаженства.

Джемма поворачивается к Флоренс и приветливо произносит:

– Рада снова тебя видеть.

Флоренс отвечает еле заметной холодной вежливой улыбкой. Они встречались всего несколько раз, но Флоренс сразу невзлюбила Джемму. Дело в том, что Джемма – сама внезапность, увлеченность картами Таро и горячей йогой. Точно такой была и Флоренс до помолвки с Дэниелом. Но теперь Флоренс – сама организованность, домашний интерьер и выходные с семьей Дэниела в Кенсингтоне.

– Если бы я знала, что ты тоже придешь сюда выпить, мы могли бы что-нибудь придумать, – говорит Джемма.

Прежде чем я успеваю ответить, вмешивается Флоренс. Ее тон слишком самоуверенный, чтобы быть вежливым:

– Вообще-то мы с Кейти отмечаем это каждый год.

– О… – Джемма переводит взгляд с меня на нее. – День рождения или…

К горлу подступает темно-желтая тошнота. Джемма не знает о пропавшей сестре. И о том, что мы с Флоренс встречаемся накануне годовщины ее исчезновения почти десять лет. Не знает о самых мрачных и печальных моментах моей жизни.

Повисает молчание. Джемма догадывается, что о чем-то не знает. Ей неловко и обидно, как ребенку на детской площадке, которого отказались принять в игру.

– Я позвоню завтра? – предлагаю я, чтобы побыстрее снять напряженность. – Можем сходить на этой неделе на ланч. Или кофе?

Джемма мельком бросает взгляд на Флоренс, словно ожидая ее возражений, и кивает. Я улыбаюсь самой дружелюбной улыбкой, чтобы сгладить презрительную усмешку Флоренс. Как только Джемма возвращается к своей компании, Флоренс произносит: «Она не в курсе, да?» – с довольным видом: она по-прежнему остается главной подругой.

Я поскорее меняю тему:

– Волнуешься из-за свадьбы?

Всего через семь недель Флоренс станет замужней женщиной. К двадцати шести годам большинство моих подруг или замужем, или помолвлены. А ведь, кажется, еще вчера мы сокрушались по поводу сроков университетских экзаменов и о том, что лекции начинаются безбожно рано – в девять утра.

– Если мама ограничится вином и я не опоздаю из-за тебя на церемонию, всё пройдет чудесно.

Я торжественно киваю:

– Моя главная обязанность как подружки невесты – следить, чтобы Сьюзен не вылакала всю текилу в баре.

Флоренс с упреком выгибает бровь. Я стараюсь не улыбаться, сохраняя как можно более серьезное выражение лица.

– А вторая моя главная обязанность – отлично проводить время, – добавляю я.

Подруга прищуривается, и я демонстрирую ей улыбку во все тридцать два зуба:

– Обещаю.

Нам приносят напитки в горшочках из обожженной глины с сухим льдом и съедобными цветами лютиковожелтого и васильково-синего цветов. На секунду я переношусь на луг с полевыми цветами – в тот последний чудесный день, когда я смотрела, как Оливия делает «колесо» в лучах заходящего солнца. Я до сих пор ощущаю запах солнцезащитного крема на коже, чувствую послеполуденный жар, слышу смех сестры, так похожий на звон колокольчиков.

Перед моим лицом появляется рука и медленно машет, вырывая из задумчивости.

– Ты слушаешь? – спрашивает Флоренс.

– Да, – вру я, прогоняя воспоминание, но не успеваю: подруга замечает затаенную грусть, которая угрожает затянуть меня на самое дно.

На ее лице появляется сочувственное выражение.

– Кейт…

– Вы с Дэниелом решили взять двойную фамилию? – интересуюсь я прежде, чем она успевает спросить, всё ли со мной в порядке: пропавшая сестра – это рана, которую я не хочу бередить. Разговор с Лорой выбил меня из колеи, только и всего.

Флоренс переводит дыхание, словно собираясь продолжить, но у нас есть правило: на очередной годовщине мы не говорим об Оливии. Поэтому подруга смиряется с тем, что я сменила тему.

– Да, конечно. Правда, он хочет, чтобы мы стали Оделл-Фокс, – она корчит такую гримасу, словно ей предложили стать мистер и миссис Гитлер.

Я улыбаюсь:

– А чем тебя не устраивает Оделл-Фокс?

Она вскидывает подбородок:

– Фокс-Оделл лучше.

Я качаю головой:

– Нет. Оделл-Фокс. Определенно. В этом я согласна с Дэниелом.

Ее глаза озорно блестят.

– Ладно, но я всё равно скажу ему, что ты согласна со мной.

Я салютую бокалом:

– Лучшее начало брака – с обмана.

Флоренс смеется.

Вечер подходит к концу. Мы заказываем еще два коктейля, и я понимаю, как мне повезло, что у меня есть Флоренс. В детстве я мечтала о такой подруге, как у сестры. Их дружба была легкой, как дыхание, они гуляли по Стоунмиллу рука об руку, склонив головы друг к другу, и смеялись громче остальных. Потом Оливия исчезла, и Флоренс начала приходить проведать меня. Раньше я была просто приставучей младшей сестренкой Оливии, а потом мы стали одной семьей.

Иногда я не могу уснуть, думая о том, что и Флоренс может исчезнуть.

– А что у вас с Оскаром? – спрашивает она. – По-прежнему собираешься взять его фамилию?

– Да.

Она закатывает глаза, как будто я предаю всех женщин, но фамилия Арден слишком запятнана кровью, слишком сильно связана с исчезновением в Блоссом-Хилл-хаузе – печально известным делом о пропавшей девочке. Стать Фэйрвью – это как встряхнуть снежный шар^[6]. Так что я собираюсь начать всё заново.

– Ну а твои свадебные планы? – интересуется Флоренс.

– Отлично, – коротко отвечаю я. – Прекрасно.

– То есть ты наконец назначила дату? Забронировала место? Выбрала платье?

При упоминании об этих вещах, которые я не смогла сделать, в груди бьется тревога. Я не особо заморачиваюсь своей медлительностью и не хочу, чтобы Флоренс заморачивалась. Мой ответ наверняка заденет подругу за живое.

– Ты говоришь совсем как моя мать.

Она опять корчит гримасу:

– Боже. Веселенькая перспектива.

У Флоренс и моей матери сложные отношения. Мама была благодарна подруге, которая взяла меня под свое крылышко после исчезновения сестры. Радовалась, что у меня появился кто-то близкий по возрасту, с кем можно поговорить. Но со временем мама стала ревновать, что я более откровенна с Флоренс, чем с ней. Когда у меня был трудный переходный возраст, мама однажды обвинила меня в попытке заменить Оливию на Флоренс. Не желая ранить ее, я удержалась от ответной колкости: «На самом деле это ты пытаешься заменить меня на Оливию. Полностью стереть меня, чтобы осталась только она».

– Мне очень неприятно соглашаться с Кларой, – решается Флоренс. – Но она права, задавая такие вопросы. Вы помолвлены уже почти три года.

– Это недолго, – защищаюсь я.

– Вот я через пять минут после помолвки начала искать в «Гугле» место для свадьбы.

– Тебе нравится планировать.

Она берет меня за руку и сжимает:

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива. Я люблю Оскара.

– Знаю, что любишь. И все знают. Когда вы вдвоем, смотреть тошно… Но почему бы не назначить дату?

Я до боли прикусываю внутреннюю сторону щеки, желая, чтобы Флоренс прекратила расспросы. Но когда становится ясно, что она не отступит, я вру:

– Собираемся глянуть одно местечко в следующие выходные.