– Все просто, Володя, – двенадцать коек взаимозаменяемы, а тринадцатая – это эвакуационная койка. Она в центре конструкции. В принципе все койко-места двигаются, как квадратики – пятнашки, игру помнишь? А центр – это точка эвакуации. Если больного нужно перевезти в другую клинику, его койка перемещается в центр, под люк. Больного забирает специальный дрон и перевозит в районный или областной центр. Там на крыше есть специальные метки для точной посадки. Двенадцать коек вполне достаточно для вашего поселка. Операции вряд ли будут идти каждый день. Максимум одна в месяц, а то и того реже. А двенадцать коек – это среднее для еженедельной операции в каждом блоке – то есть четыре разных операций в неделю. Я прав? Если вдруг случится, что-то массовое, не дай Бог, конечно и будет нужно сделать больше, то в подвале имеется комплект для полевого карантинного госпиталя на сто двадцать коек и в течение двенадцати часов автоматы развернут его в поле рядом с амбулаторией. Понял? То есть задача амбулатории в трудных случаях – это застабилизировать состояние больного. Чтобы хватило на часы, а лучше на сутки. А если операция простая – рутина, то все, как обычно – максимум три дня полежит, и на выписку.

Он прав. Малоинвазивная, то есть не открытая или «большая», а эндоскопическая хирургия позволяет сократить время после операции до суток, максимум трех. В двадцатые годы из-за широкого развития этого типа операций «посыпались», то есть стали закрываться хирургические стационары на сотни коек. В мегаполисах сократили количество больниц в три-четыре раза. Но тогда еще оперировали люди.

Мы сидели у меня на кухне. Степанов осматривал дом. После смерти жены, я жил в одной комнате и на кухне. Все остальное законсервировал.

– Не богато живешь, – покачал головой шурин, – аскеза это что, убеждения или денег не хватает?

– Денег хватает, да тратить не на что, – я нисколько его не обманывал. После смерти Варвары мне действительно стало особо незачем жить и уж тем более жить шикарно. У детей все хорошо, я им не в тягость и это главное. – Пока я могу обходиться без посторонней помощи, буду жить тут.

– Знаешь, а мне всегда денег мало, – допил чай Женя, – всегда, почему-то, есть повод, куда потратить. Дай-ка мне твою эльку.

Я дал. Он сфотографировал лицевую сторону.

– Я оформляю тебя на должность эксперта-консультанта пока до лета. Шесть месяцев. В мае жду отчет, развернутый и с рекомендациями по доработке системы. А ты себя раньше срока не списывай.

Я смотрел на Степанова. Хлебом не корми – дай покомандовать! Как и все в его роду, коренастый, круглолицый, говорит быстро, словно торопится сообщить все, и чтобы, не дай Бог, не перебили. Терпеть не может, когда возражают.

– Ты все уже решил? За меня?

– Ну-у-у, – Женя откинулся в кресле, – не решил, предвидел. А ты, что же, не хочешь?

– Я так не сказал.

– Ты совсем еще не стар, Володя. Двадцать раз отожмешься?

– И даже подтянусь… – я не стал говорить, что последнее время при подъеме тяжестей в животе побаливает. Но недолго. Вроде как сигнал – «хватит»! Боль эта появилась после смерти Варвары. Как напоминание мне «из-за тебя она умерла».

– Ну вот, – Степанов, помолчал, потом проговорил, разделяя слоги, – За Варвару выпили, добрая ей память и земля пухом… Моя бывшая жена, слава Богу, жива пока, живет… со своим новым мужем. Дети на два фронта… а по большей части, ни с ней и ни со мной. Давай за нас, Володька, за мужиков… за половину человечества и за врачей, которых становится все меньше, за старую гвардию.

И мы выпили по пятьдесят разведенного спирта. Это традиция.

Я налил еще по пятьдесят грушевой наливки.

–

Скажи, брат, медицина наша – старой школы умирает?

–

Наша? Да. Все, что можно отнести к ремеслу – будет делать автоматика, а людям надо шагать дальше, разрабатывать новые методы и искать новые лекарства. Слишком дорого, растрачивать людские мозги на рутинную работу. Но, угадай, какой профессии мы не найдем замены? Ни-ког-да.

–

Военным хирургам?

–

Не угадал… – хитро щурится изрядно захмелевший шурин. – Сейчас операционный стол уже совместили с томографом. Любые раны зашьет и инородные тела удалит машина. – Степанов глянул на часы и начал собираться. – Такси на подходе, поеду. До города два часа. Подремлю. Завтра я на адрес администрации вышлю документы, зайдешь и подпишешь. Пароль я тебе там оставлю.

– Зачем он мне? – потряс я захмелевшей головой.

– На всякий случай, если косяки заметишь. Полный доступ в систему.

–

Так кого же машины не заменят? – вспомнил я, что он так и не ответил.

–

Сиделку, Володя – обычную сиделку, которая больному слезы вытрет и воды подаст и пожалеет. Не создать никогда такого робота.

Женя уехал. Я проводил его, подождал, пока красные габариты роботакси скроются за поворотом.

Полгода работы. Отвык я от этого чувства. Завтра мне на службу, вникать во все дела.

Я в темноте вышел на трассу, перешел через проезжую часть и с того тротуара поглядел на открывшуюся громаду амбулатории. В городе она бы громадой не казалась. Но стиль «техно» обилием металла и скругленными углами – выдавал ее нечеловеческую сущность.

Второй этаж светился голубыми ультрафиолетовыми окнами, на первом света нет. Мое новое рабочее место.

Я вернулся домой. Надо поспать.

Ведь мне завтра опять, как раньше – на работу к восьми утра!

Я первым прошел полное обследование. На входе обычный светофор. Красный «стой», желтый – «жди», зеленый «заходи».

Все четко.

«Здравствуйте! Раздевайтесь до нижнего белья. Проходите, садитесь, ложитесь, дайте правую руку, наполните мочой стакан и поставьте в окошко, зайдите за ширму, повернитесь спиной, прижмитесь грудью к экрану»… Сорок минут действий по инструкции и ответов на вопросы по принципу «Да, нет» и я, пройдя по кругу по первому этажу, вернулся в первую комнату, где принялся одеваться. Чего мне не сделали? Гастроскопию и в кишки не слазили… но это по необходимости, потому что под инструкции должно выполняться в условиях дневного стационара под легким снотворным. УЗИ – сердце, живот, я поворачивался, как звучало из динамиков указание.

Я понял Женьку. Да – я врач, я понимаю требования автоматики, как, что и зачем нужно делать, подчиняясь голосу робота. А простой обыватель сможет? Ляжет он, так как надо, встанет для снимка легких или вообще правильно выполнит требования робота? Хотя на экране им всё показывают, как правильно, но этого мало.

Когда я вышел на морозный воздух из автоматической амбулатории, постоял на пороге, то убедился, очереди за мной нет. Вообще никого нет. Все здоро́вы!

Что немного раздражало, так это реклама. Тебе через прямую кишку простату изучают, и тут же веселый женский голос внушает, как незаменимо средство от геморроя, или обезболивающая мазь в желтой упаковке при радикулите. Или средство от импотенции. Или совсем непонятно с какого боку – доставка еды из ресторана.

Но потерпеть ее можно.

Среди моих соседей и добрых знакомых есть одна девочка… ну, девочка это для меня, ей уже за тридцать, под сорок. Но не замужем. Не хочет, не может… не знаю. То ли был у нее кто-то, то ли нет никого… но со мной она в хороших отношениях. Во всяком случае, если я прошу чем-то помочь – она всегда отзывается. Зиночка Бакунина. Русская светловолосая красавица с несмываемым румянцем на щеках и синющими, веселыми очень добрыми глазами.

На часах восемь утра. Она уже позавтракала? Может быть. Если так, придется отложить до завтра. Чего я хочу? Чтобы человек далекий от медицины прошел все этапы без моей помощи, и посмотреть, где возникнут спотыкания системы. А то, что они будут – я уверен.

Я постучался к Зиночке. И задал вопрос без подготовки:

– Скажи, красивая женщина, ты уже завтракала?

Она остолбенела, и сразу выдала результат мгновенного мыслительного процесса:

– Вы есть хотите, дядя Володя? Я сейчас накрою.

Хорошая реакция. Я усмехнулся. Так реагировать могут только русские люди. Хлебосольные и гостеприимные. Русские не в смысле нации, а жители России, любой национальности. Стоит заговорить о еде, и сразу хотят накормить, угостить.

– Нет, Зинаида, ты мне нужна вся голодная.

– Я не голодная, – смутилась она.

– Ты уже поела что ли?

– Нет еще. Просто пока не хочется. Недавно встала и вот, на двор сходила, животину подоила-покормила. Молока хотите, козьего или овечьего?

– Потом. – Я протянул руку, – ты мне нужна на час, потом свободна. Можешь пойти со мной?

– На час? – она оглянулась на дом, – очень нужно?

– Очень, Зина, очень… и натощак.

– А для чего?

Я тащил ее за руку к амбулатории.

– Диспансеризацию пройдешь.

– Ой! Да ладно! Это что, так срочно? – она принялась выкручивать руку, – куда она денется-то?

– Зина-а, никогда не откладывай на завтра… – занудствовал я, – мне нужно протестировать этот комплекс. Я прошел его за сорок три минуты, сможешь быстрее?

– Правда за сорок три? – она тормознула, но уже не от противодействия. Я увидел в ее глазах огонек азарта.

– Я не врал никогда. Сейчас дойдем, я заберу свою выписку, там стоит время начала и окончания обследования. А мне уже шестьдесят девять… думаешь, у меня болезней нет?

– Вы отлично выглядите, дядя Володя.

– Ты вообще неотразима, Зина, был бы я моложе, сделал бы предложение… – отвесил я в ответ неуклюжий комплимент.

– Вот еще, – она порозовела, а я снова потащил ее ко входу в Амбулаторию.

– Вот что, Зиночка. Ты сейчас зайдешь, как обычный пациент, пришедший на обследование. Элька с собой?

– Ой?! – она принялась шарить по карманам, и я уже забеспокоился, что она сейчас побежит домой, а там вспомнит какие-то срочные дела… Но Зинаида вытащила карточку с фотографией, – вот!

– Отлично! Давай, заходи, вставляй карту и слушай, что тебе будет говорить автоматика, выполняй все, как ты её понимаешь.

– А там до гола́? – она опять порозовела. А я вспомнил, что женщин же могут отправить на осмотр гинеколога. Вот ерунда какая.

– А это так важно?

– А если мазок?

– А ты считаешь, что для мазка непременно нужно продезинфицироваться? Нет уж, голубушка… вся его ценность в том, что б ты пришла как есть, со всеми микробами в интимных местах. Давай, там людей нет, стесняться некого.

Она подошла к автоматическим дверям, те раздвинулись, и я услышал голос:

– Доброе утро, Зинаида Михайловна! Рад вас встретить в автоматическом диагностическом центре! Я – ваш проводник, и меня зовут – Артур, но если вам приятнее общаться с моей женской сущностью, можете выбрать женский голос проводника: Надежда, Вера, Любовь, может быть – Алиса?

Двери закрылись, а я помчался, как мог быстро, в обход, к служебному входу. Моя задача добраться до контрольного поста и смотреть, как Зинаида справится со всеми вопросами проводника.

Почему, как мог? Осень. Ледяной дождь, прошедший под утро, покрыл коркой всё. Заказал я себе «Умные ботинки» с шипами. Удобная вещь, носки не нужны. Всунул ноги – сами застегнулись. А еще они сами оценивают мои возможности и подстраивают высоту каблука и мягкость подошвы под мои артритные ноги. Страшно мне грохнуться на лед… в памяти жена и ее шейка бедренной кости.

Но ботинки еще не приехали.

Дошел я до секретной дверцы, набрал код. Пока усаживался в кресло и ждал запуска отчета системы, Зинаида успела пройти три участка: опрос, осмотр с температурой и давление, потом денситометрию^[8] с рентгеном, окулиста и электрофизиологию – экг и реовазоконтроль. Методику эту РВГ или БЭИ^[9] достали из архива НИИ ИКИ^[10]. Оказалось, что она прекрасно подходит для быстрой оценки выявления патологий. Нужно только регулярно ее проходить, раз неделю или в месяц. Занимает две минуты, а позволяет сразу понять – есть проблема или нет. Зинаида в нижнем белье катается из комнаты в комнату, ей даже самой перебираться не нужно, перекатывают на роликах… это щекотно. Я слышу, как она хихикает. Мой микрофон выключен, а с ней все также общается искусственный интеллект «Артур».