– Остановимся в «Вершине», – соглашается Гест, и я вижу, как они с Леей посылают друг другу улыбки в зеркало заднего вида.

С отцом у Леи контакт совершенно иной, нежели со мной. Они вместе ходят на прогулки, а иногда и в бассейн перед школой и работой. Иногда, когда я прихожу домой, Лея сидит с Гестом в гостиной и смотрит телевизор, а когда я остаюсь дома, она в основном обретается у себя в комнате. Если я пытаюсь с ней поболтать, ей как будто кажется, что за этим кроется что-то другое: будто я пытаюсь уговорить ее на что-нибудь или ищу к чему придраться.

Мы паркуемся на стоянке возле «Вершины», и дети спешат к прилавку. Я предоставляю Гесту удовлетворять их желания, а сама покупаю газировку и зубную щетку.

Заплатив за покупки, я вынимаю из сумочки таблетку обезболивающего и быстро проглатываю. Гест считает, что я принимаю обезболивающее буквально по каждому поводу, так что я начала глотать его тайком, словно мне есть что скрывать. Но чувствую я себя так, словно выпитая вчера бутылка барабаном отдается у меня в голове.

Я шарю в сумочке в поисках солнечных очков и вдруг слышу свое имя:

– Петра? – Передо мной стоит Виктор с распростертыми объятиями. – Ты ли это?

Я улыбаюсь и падаю в его объятия. Подростком Виктор ужасно любил обниматься, и сейчас это по-прежнему так. Обнимается он крепко и от всей души. Его лицо так близко, что мне видно каждую пору, каждую морщинку, даром что он не морщинист. На самом деле с годами он лишь похорошел. Черты лица стали четче, улыбка ласковее.

– Как у тебя дела? – Виктор все еще держит меня за плечи и разглядывает. – Давненько я тебя не видел.

– Да, – отвечаю я. – Много месяцев.

Раньше мы с Виктором встречались регулярно. Иногда он заходил в гости по вечерам, в основном когда Гест уходил на репетиции хора, угощал вином и чем-нибудь сладким: шоколадкой или небольшим десертом. Но со временем поддерживать общение стало все труднее и труднее, и настал момент, когда это начало казаться мне какой-то повинностью. Я начала придумывать предлоги, чтоб отсрочить визит Виктора, и в последние годы промежутки между нашими встречами становились все длиннее и длиннее.

В конце концов Виктор, видимо, сообразил, что желание продолжать общение исходило лишь с одной стороны. Звонил мне всегда только он, а я вечно притворялась, что занята.

– Так долго? Это ужасно, Петра, просто ужасно. Надо нам исправиться. – Виктор покачал головой. – А так, что ты сейчас делаешь?

– Ах, то же, что и раньше. Занимаюсь фирмой и семьей. А в остальном все спокойно.

– Что-то ты никогда не хотела, чтоб вокруг тебя было спокойно. – Виктор напоминает, насколько хорошо он меня знает. Ему отлично известно, что я не могу усидеть на месте, мне надо постоянно хлопотать.

Я собираюсь добавить, что он сам не лучше, но тут рядом вырастает молодая девчонка и протягивает ему хот-дог.

– Острой горчицы у них не было, – сообщает она.

– Вот зараза, – ругается Виктор, а потом произносит: – А это Майя, моя девушка. Майя, это Петра, я тебе про нее рассказывал.

– Да, конечно. Рада знакомству, Петра. – Майя протягивает тонкую руку и улыбается. Меня поражает, какая она молоденькая. Наверняка младше Виктора лет на десять. Ближе по возрасту к Лее, чем ко мне. Внешность у нее чужеземная: волосы черные, кожа смуглая – похожа на самого Виктора, которого усыновили из Индонезии. Ингвар, мамин брат, и Элин усыновили его в 1984 году, и мне иногда кажется, что я помню, как увидела его в первый раз, и какой непривычной показалась его внешность. Но вряд ли это правда, ведь мне тогда было всего два года.

– Я тоже, – Я беру руку Майи. – Я не была уверена, приедешь ли ты, Виктор.

– Я ни за что не хотел это пропустить, – Я не могу понять, есть ли в голосе Виктора ирония. – Но, если честно, мне не терпелось увидеть тебя.

– Не знаешь, Стеффи приедет? – спрашиваю я. Когда я интересовалась у мамы, то было непонятно, объявится ли Стефания. По-моему, мама и сама толком не знала.

– Приедет, – отвечает Виктор. – Я с ней вчера разговаривал.

– Здорово, – Даже мне слышна фальшивая нота в собственном голосе.

– И все будет как в старые добрые времена, – смеется Виктор.

– Вот именно, – бормочу я, ковыряя заусенцы.

Виктор выбрасывает бумажку от хот-дога в мусорное ведро, и они прощаются и уходят. Я стою и провожаю их взглядом. Виктор обнимает Майю за плечи, а она с улыбкой смотрит на него снизу вверх.

Виктор сильно изменился: с тех пор, как он был подростком, у него прибавилось и расслабленности, и уверенности в себе. Сейчас его окружает ореол беззаботности, который заставляет меня чувствовать себя взвинченной дамой средних лет, так что в его присутствии меня охватывает неуверенность. Мне показалось, что я едва узнала его – а в то же время мы так хорошо знакомы друг с другом.

Ко мне приходит мысль, что, пожалуй, поверхностное общение не вполне естественно, если вы когда-то были близки друг другу. Виктор был со мной в тот день, когда у меня впервые начались месячные, и когда я впервые напилась. В тот период, когда я засыпала в слезах, Виктор всю ночь держал меня в объятиях. Сейчас время создало между нами некую дистанцию, несмотря на эти разрозненные встречи в течение многих лет. Но поскольку Виктор точно знает, когда и с кем я потеряла невинность, вести светские беседы как минимум нелепо.

– Кто это был? – спрашивает Гест, возвратившись, нагруженный сластями и напитками.

– Виктор.

– А он тоже туда приедет? – Я киваю. – Он был один?

– Нет, – отвечаю я. – Со своей девушкой.

– Не знал, что у него есть девушка.

– И я не знала.

– Он молодец, – говорит Гест, но тон у него не особенно радостный.

Они с Виктором никогда не ладили. Несколько раз мы приглашали Виктора на обед, но наши разговоры не клеились и были принужденными. Виктору кажется, что Гест слишком чопорный, а Гесту – что Виктор с двадцатилетнего возраста застрял на одном месте.

Порой у меня складывалось ощущение, что Гест ревнует к Виктору. Мы с Виктором – двоюродные и все время были знакомы. И то, что наши разговоры льются рекой, и мы знаем (или знали) друг о друге почти все, – вполне естественно, и я уверена, что Гест это вполне осознает. А может, просто такова суть мужчин: не хотеть, чтоб у жены был близкий контакт с другим, даже с родственником.

«С ним ты так не похожа на себя», – как-то сказал Гест, когда мы только начали жить вместе. Не помню, что я тогда ответила, но помню, подумала я, что как раз все наоборот: с Виктором я – это я сама, а с Гестом – какая-то другая.

– Ах, Петра! – вдруг восклицает Гест, скорчив мне гримасу.

– Что? – отвечаю я, отдергивая руку ото рта. Когда облизываю губы, чувствую привкус крови.

В машине я нахожу в бардачке новые пластыри и наклеиваю их взамен пластырей со зверушками. Думаю про себя, что я ничуть не лучше Леи, которая когда-то сгрызала ногти до основания, или мамы, которая вечерами в былые времена всегда выщипывала себе ресницы. Меня до сих пор дрожь берет при мысли о частичках туши, осыпавшихся вниз по ее щекам, и о ресницах на журнальном столике.

Вот мы проезжаем мимо водопада Бьяртнарфосс, и я делаю попытку разрядить атмосферу в машине:

– Вы знаете, что кое-кто видит в этом водопаде женщину?

– Что? – Ари снимает наушники, а Лея что-то набирает в телефоне и даже не поднимает глаз. Щеки у нее раскраснелись, она поминутно улыбается. По-моему, у нее завелся возлюбленный или, по крайней мере, сейчас она переписывается с каким-нибудь мальчиком, но когда я спрашиваю, она только фыркает и закатывает глаза.

– Говорят, посреди этого водопада сидит женщина и расчесывает волосы, – рассказываю я.

Ари выглядывает в окно:

– Круто, – и снова вдевает наушники.

Я улыбаюсь Ари и незаметно разглядываю Лею. Дневной свет падает на ее темно-русые волосы, забранные в хвостик на макушке.

В последнее время Лея необычайно молчалива. Я уверена: ее что-то мучает, но не пойму, что именно. Я помню, каково это – быть шестнадцатилетней, но убеждена, что Лея мне не поверит. Ей кажется, что того же, что она, не переживал никто в целом мире, а уж я – тем более. В какой-то степени она права: у сегодняшних подростков окружающая действительность не такая, как двадцать-тридцать лет назад. Но я помню, каково это: выстраивать собственное отношение к себе на основе того, как о тебе судят другие. Пытаться найти баланс между тем, чтобы соответствовать группе и выделяться из нее. Быть как все и в то же время особенной.

Судя по всему, подростковый возраст не повлиял так на Ари, который всегда остается таким, какой есть. По сравнению с Леей у него все проходит без труда. Вчера утром он спросил меня о гостинице, куда мы едем, и я показала ему фотографии.

Гостиница эта совсем новая, построенная на лавовом поле недалеко от ледника Снайфетльсйёкюль, не доезжая Артнастапи^[3]. Раньше на этом участке стоял хутор, принадлежавший хреппоправителю^[4] и его семье. На сайте гостиницы написано, что после пожара 1921 года хутор был заброшен, и на участке еще видны развалины дома. Подробности истории таковы, что в этом пожаре погибла жена хреппоправителя с двумя младшими детьми. Я закрыла страничку раньше, чем Ари успел дочитать до этого места.

Сама гостиница построена в соответствии с экологическими требованиями. Стены у нее бетонные, что гармонирует с лавой вокруг. Для работы над освещением снаружи и внутри приглашали специального дизайнера по освещению. Уличные фонари там все спрятаны в земле и подсвечивают стены. Они очень медленно вращаются и призваны создать иллюзию, что и сам дом в движении. Движение света должно, в свою очередь, создавать оптический обман, чтоб казалось, будто стены шевелятся как живые. Как сказал дизайнер, на это его вдохновила богатая история места, где издавна и до наших дней существовала вера в сверхъестественное.

Так что снаружи гостиница производит впечатление довольно холодной и сырой, ведь ее вид вдохновлен окружением: ледником, лавой, горами. Но несмотря на это, внутри она выглядит приветливо: с неброской дизайнерской мебелью и кроватями фирмы «Йенсен». К тому же гостиница оснащена новейшими гаджетами, что привлекло внимание Ари. Всем там можно управлять с помощью приложений на смартфоне: освещением в номере, температурой воздуха, замком на двери и напором воды в душе. То есть буквально всем-всем.

Местность за окном становится все более знакомой. Я хорошо знаю эту дорогу, с самого детства ездила по ней бессчетное количество раз. Здесь у каждого камня, холма, пригорка свое имя и своя история. Скалы в горной гряде приняли форму всяких чудовищ, а в больших валунах и холмах живут альвы или скрытники^[5], в горах – тролли, а в море – водяные.

Конечно, мне известно, что все эти рассказы – вымысел, пережиток старины, когда люди знали не столько, сколько сейчас, но какая-то часть меня верит, что как раз тогда они знали больше, сами были более открытые и чувствовали острее.

Когда я приезжаю на мыс Снайфетльснес и вижу, как меня встречают ледник, горы и эти гигантские скалы в море, меня не покидает ощущение, что здесь живем не только мы одни.

Лея Снайберг

Мама поворачивается к нам и указывает на какой-то водопад. Ари притворяется, что ему интересно, а мне неохота говорить ей, что она уже миллион раз показывала нам этот водопад и я уже знаю историю про эту женщину, которая сидит там и причесывается.

Я опускаю глаза на телефон и вижу, что Биргир уже прислал сообщение: «Вы приехали?»

«Нет, все еще в машине, – отвечаю я. – Я тебе отпишусь, когда приеду».

Я некоторое время жду, но Биргир не отвечает, и я начинаю думать, вдруг я брякнула глупость. Может, он и не хочет знать, когда я приеду.