Я снова листаю его фотографии. Биргир мало активен в соцсетях, но иногда шлет фото, которые я сохраняю. Он на год старше меня. А познакомились мы два месяца назад. Мы никогда не встречались, ведь он в возрасте пяти лет уехал в Швецию, а в Исландии гостит редко. Но все-таки его семья собирается приехать на Рождество, и тогда мы наконец увидимся.

Хотя мы и не встречались, я много знаю о Биргире, а он – обо мне, может быть, даже больше, чем другие. Я знаю, что он ходит на тренировки по баскетболу и что его собака Капитан всегда спит у его кровати. А еще я знаю, что он хочет в будущем работать с детьми: или школьным учителем, или спортивным тренером. Я никогда не слышала его голоса, не ощущала его запаха и не знаю, каким будет это чувство: наконец увидеться после всего, что мы уже сказали друг другу.

С тех пор, как мы познакомились, мы переписывались каждый день, и не просто о какой-нибудь ерунде: мы вели глубоко осмысленные разговоры о том, чем мы хотим заниматься и как нам живется. Биргир – единственный, кому я рассказывала обо всем, что происходило в моей старой школе. В смысле, по-настоящему рассказывала. Конечно, я ходила к психологу (это была папина идея), и мы там много чего обсуждали, но даже тогда казалось – я не могу взять и рассказать обо всем том, о чем сейчас рассказала Биргиру. Обычно я стараюсь как можно меньше думать о тех временах, но когда я рассказала о случившемся Биргиру, все стало иначе. Мы с ним просто болтали о школьной жизни, и я как-то упомянула, что сменила школу. Он спросил: «Не трудно было?»

Я ответила: «На самом деле нет».

Он: «Это же, наверно, трудно – расставаться со всеми подругами, хотя я и не думаю, что девочке вроде тебя сложно заводить новых друзей».

Я помню, что посмотрела на эти слова и подумала про себя: «Интересно, какова она – «девочка вроде меня»? Что Биргир имел в виду?»

Иногда мне кажется, что я всю жизнь только и занимаюсь тем, что опровергаю предвзятые мнения других людей обо мне. А люди думают, что я самоуверенная и задираю нос – потому что я из такой семьи, как моя. И здесь мне тоже захотелось опровергнуть, что я – такая девочка, за какую меня принимает Биргир, и я ответила: «На самом деле мы переехали как раз из-за меня».

Он: «Почему из-за тебя?»

Я: «Потому что ребята из моей старой школы не хотели, чтоб я там была».

И я рассказала ему все-все. Про то, как однажды я пришла в школу, а моя лучшая подруга решила, что мне нельзя с ней сидеть. Как все одноклассники перешептывались и посмеивались, пока я пыталась найти в классе другое место. Что после урока я обнаружила у себя в волосах размокшие бумажки, а когда пошла домой, ощутила подозрительный запах и обнаружила, что моя куртка сзади обмочена. Рассказала, как пыталась прятать портфель, придя домой, и как пронесла его в ванную и выуживала из него учебники и тетради, облитые молоком. И даже после того, как постирала портфель в ванне, от него исходил молочный запах, который со временем только ухудшился.

Биргир некоторое время молчал. А потом прислал сообщение: «Лея, давай начистоту».

«Что?» – спросила я, и когда я набирала буквы, пальцы у меня дрожали, а дыхание стало чаще: ведь пока я писала обо всем, что произошло, я снова пережила всё те же чувства, и это было нелегко. Даже просто вспоминать и то было нелегко.

А Биргир сказал: «Давай начистоту: твои родители не из-за тебя переехали. Твоей вины здесь нет».

И тут внутри меня что-то прорвалось. Я плакала, пока не заболел живот и не начало щипать глаза. Я была рада, что Биргир за тысячу километров от меня, а дома никого нет и никто не заметит, в каком я виде.

Но сейчас я не хочу об этом думать. И снова включаю телефон и рассматриваю фотографии, которые загрузила на свою страничку. На большинстве из них я в какой-нибудь поездке. Пляж в Лос-Кабос, озеро возле нашей дачи и крыло самолета, на котором мы прошлой весной летали в Лондон.

Мама на днях заходила ко мне в комнату и просила удалить одну фотографию, потому что на ней я слишком по-взрослому выгляжу. Она сказала, что в жизни я выгляжу совсем не так, как на этом фото. Это меня сильно задело: ведь именно этим снимком я была по-настоящему довольна. Я потратила много времени, чтоб привести себя в порядок. Собрала волосы в хвостик, загладила гелем все маленькие волосинки и нанесла макияж, как в одном ролике с Ютуба. Мне говорили, что там я немного похожа на Ариану Гранде. Мы с ней обе миниатюрные, кареглазые, с темными прямыми волосами, и в том ролике, который я смотрела, объяснялось, как сделать себе макияж как у нее. Я жирно подвела глаза карандашом и провела линию слегка вверх, чтоб глаза получились более кошачьими. Нанесла коричнево-розовую помаду и надела крупные серьги.

Макияж получился по-настоящему удачным, и за эту фотографию мне поставили столько «лайков», сколько никогда не ставили, и удалять ее я не собиралась. К тому же я почти сразу получила сообщение от Биргира, в котором он хвалил фотографию, но маме я об этом ни за что не стала бы рассказывать. Она и так нервничает из-за того, что какой-то мужик пишет под всеми моими фотографиями комменты. Честно признаться, мне это тоже немного неприятно.

Началось это несколько месяцев назад: какой-то человек с ником «Гюлли58» стал моим подписчиком, а на следующий день меня уже ждало сообщение: «Привет, милочка, как дела?»

Сначала я об этом не задумывалась: мне за день приходит много подобных сообщений, обычно от каких-нибудь иностранцев, но иногда и от исландцев. Я на них не отвечаю, просто игнорирую, а тех, кто понаглее, баню. Но если забанить всех, кто пишет мне сообщения, то я лишусь ощутимого количества подписчиков, а значит, тогда будет меньше «лайков» и комментов. Как бы то ни было, именно от этих людей я могу рассчитывать на «лайки» у каждой фотографии или комменты о том, какая я красивая и сексуальная. Конечно, это сплошь какие-то чудаки, и не то чтобы я для них была какой-то особенной – они со всеми девчонками себя так ведут, и часто бывает, что и мне, и всем моим подругам пишет один и тот же мужик. Так уж оно бывает. А сами они безобидные.

Но Гюлли58 моим подругам никаких сообщений не слал. И я не видела, чтоб он комментировал фотографии у кого-то из них. При этом ничего такого неприличного он не пишет. Обычно он пишет, какая я красавица или какие-нибудь соображения по поводу моих подписей под фотографиями – и довольно странные.

Например, на днях я запостила фотографию, на которой держу на руках нового щенка моей подруги Агнес. Под фото я написала: «А можно я его себе заберу?»

Мне пришло несколько комментариев от разных людей, которые написали, что, мол, можно, но Гюлли58 написал вот что: «Это кавалер-кинг-чарльз? У меня был лабрадор, но он несколько лет назад умер. Определенно миленький щеночек».

Чуть раньше я запостила селфи, на котором я загораю на даче, и подписала по-английски: «Until you‘ve heard my story, you have no idea»^[6].

Ну ладно, понимаю, что звучит грустненько, но эту фразу я просто нашла на просторах интернета, пока искала подходящую подпись, и эта показалась удачной. Не то чтобы я намекала на что-нибудь жутко личное. Многие подписывают свои фотографии такими вот английскими фразочками, и все знают, что за ними ничего такого не стоит.

Но Гюлли58 расценил эту подпись как крик о помощи, потому что написал мне в личку и заявил, что если мне не с кем поговорить, то он рядом. Я, конечно, не стала отвечать и уже собралась забанить его, но потом подумала, что он ведь из лучших побуждений… Он, наверное, какой-нибудь одинокий мужчина, в «Инстаграме» новичок и еще не совсем понял, как устроен тамошний мир.

Но почему-то я не могу отделаться от неприятного ощущения каждый раз, когда вижу его комменты к моим фотографиям или замечаю, что он первым посмотрел видео, которые я опубликовала в «Снапчат». А ведь он всегда первый, как будто у него нет других дел – только ждать, пока я что-нибудь опубликую.

– Вот мы и приехали, – сообщает папа и выключает мотор.

Я смотрю в окошко на гостиницу. Она серая, с большими окнами и плоской крышей, больше напоминает скалу посреди лавового поля, а не постройку.

Я отстегиваю ремень безопасности и выхожу. После долгой поездки на машине хорошо вдохнуть свежий воздух, и я смотрю на небо: оно голубое, и на нем ни облачка.

Вдруг я замечаю прямо над нами большую птицу. Размах крыльев у нее широкий, кажется, она без всяких усилий парит в воздухе, лишь чуть-чуть шевеля крыльями.

– Орел, – предполагаю я. – Это ведь орел?

Все бросают свои дела и поднимают головы.

– Ей-богу, по-моему, ты права, – подтверждает папа.

На миг все замолкают и только смотрят на величественную птицу.

Орел снижается, и когда он подлетает поближе, я вижу, какой гигантский у него размах крыльев и какой он сам огромный, когда дает ветру нести себя все дальше. И я вдруг вспоминаю, какую историю нам когда-то рассказывала мама. Про ребенка, которого орел подхватил своими большими когтями и унес. Не помню, чем там кончилось, но меня охватывает дрожь.

Я так заворожена зрелищем, что едва не забываю снять видео на телефон, но вовремя спохватываюсь. Я приближаю изображение, чтоб он был лучше виден, но передать суть момента у меня не получается. В телефоне орел похож на любую другую птицу, его величина не заметна.

Вдруг орел резко разворачивается и быстро летит прочь от нас по направлению к леднику.

– Невероятно, – произносит папа, пока мы смотрим птице вслед. Потом он открывает багажник, и каждый достает свою сумку. Я собираюсь взять свою – и тут телефон начинает вибрировать. Какой-то миг я думаю, что пришло сообщение от Биргира, но когда я вижу имя на экране, в животе все обрывается.

Это сообщение от того мужика с ником Гюлли58. Он написал: «Ну ничего себе. Вижу, ты на Снайфетльснесе. Какое совпадение, я как раз на даче недалеко от тебя!

Ирма, сотрудница гостиницы

– Ты слышала ночью звук?

Я в своей комнате надеваю свитер, как вдруг на пороге появляется Элиса.

– Тебя стучаться учили? – довольно резко произношу я.

– Так у тебя открыто было, – отвечает Элиса, но она явно врет. Глаза у нее опущены, и я понимаю, что у меня виден голый живот.

– А по-моему, я дверь закрывала. – Я одергиваю свитер. Элиса улыбается. Невероятно, но при улыбке уголки ее губ опускаются. – Тебе нужно что-нибудь?

– Нет. – Элиса подходит к моей кровати и плюхается на нее. – Просто с тобой повидаться захотелось.

– Вот оно что, – говорю я.

Элиса – внучка хозяев гостиницы; она в этом месте вроде кошки: всюду ходит за тобой и имеет привычку в любой момент высовываться. Сдается мне, в школе у нее друзей мало, так что я позволила ей составлять мне компанию, пока я здесь работаю. Разговариваю с ней, проявляю к ней интерес. Ей одиннадцать лет, она способна болтать без умолку и больно уж любит вываливать все начистоту. Она импульсивная и часто говорит и делает что-нибудь, что не собиралась. Поскольку для общения с ней требуется много сил, я в чем-то понимаю, отчего у нее нет друзей.

– Что за звук ты слышала ночью? – спрашиваю я.

– Вот такой. – Элин изображает в глубине горла жуткий звук: эдакую смесь рычания собаки и верещания попугая.

– Боже мой, нет. – Я не могу сдержать смех. – Такого звука я не слышала.

– Дедушка говорит, что это наверняка куропатка, но я так не думаю.

– А что ты думаешь? – Я выглядываю в окно. Скоро будет двенадцать часов, и я не могу отвести глаз от стоянки. Они вот-вот начнут один за другим подъезжать.

– Не знаю. – Элиса тянется к моему кулону на ночном столике и разглядывает его.

Мне приходится сдерживаться, чтоб не вырвать его у нее из рук. Уж сколько раз я говорила не хватать мои вещи – все без толку.

– А люди, которые сегодня приезжают, – они знаменитые. Ты знала? – продолжает Элиса, теребя застежку кулона.

Я больше не могу:

– Элиса, отдай-ка мой кулон!

Она как будто не слышит.

– А кто тебе его подарил? – через некоторое время спрашивает она.