– Дык время-то ещё семь сорок три, – ответил врач Анцыферов. – Вы ж сами знаете, Юрий Иваныч, что Люба меня сильно любит, вызов может всучить и за минуту до конца смены. Так что, лучше перебдеть, чем на скандал нарываться. Ладно, это всё фигня. Нас вчера вообще чуть не поубивали. Короче, приехали мы на психоз к тридцатилетнему мужику. Про то, что он агрессивный, вообще ничего не сказали. Нам его мать открыла, и мы даже «здрасьте» сказать не успели. Он ка-а-ак выскочил к нам с табуреткой в руке! Ростом метра два, мощный, широкий! Блин, машина для убийства! Зарычал и табуреткой на нас замахнулся. Хорошо, что потолки низкие, не получилось у него ударить. Я даже и не помню, как мы оттуда выскочили! В общем, испугом мы отделались, правда, тяжёлым. Ладно хоть не обделались…

– Ну а потом-то полицию вызвали?

– Конечно! Приехали трое, он и их-то чуть было не раскидал. Но потом всё-таки заломали. Я у матери спросил, почему, когда вызывала не предупредила, что он агрессивный? А она говорит, мол, думала, что вы его усмирите! Ну вот не дура ли, а?

– Да уж, действительно дура. Ведь каждый раз на такие вызовы идёшь и не знаешь на что нарвёшься…

Наше приятное безделье прервал вызов: боль в груди и высокое давление у мужчины восьмидесяти одного года.

Открыла нам женщина с недовольным лицом, которая сразу, без предисловий, зло высказала:

– Идите, опять у него всё не слава богу. Надоел уже со своим давлением. То и дело нам названивает. Как будто сам не может «скорую» вызвать или таблетки выпить, беспомощным прикидывается. Мы ведь тоже не молоденькие, чтоб к нему приезжать на каждый чих.

– А вы ему кем приходитесь? – поинтересовался я.

– Невестка, – сквозь зубы ответила она.

– Он один, что ли, живёт?

– Один, но ведь не лежачий же. Он и в магазин сам ходит, и готовит себе.

Больной лежал на кровати и тихо постанывал. Почти полностью лысый, худой, с заострёнными чертами лица, он выглядел значительно старше своего возраста, лет на девяносто с лишним, а то и на все сто.

– Здравствуйте, Иван Владимирович, что случилось?

– Да вот опять давление скакнуло, двести двадцать на сто. Я две таблетки выпил и нисколько не снижается.

– Так, а в груди болит?

– Не то что бы болит, а как-то давит неприятно. Да еще и потряхивает меня, как будто изнутри дрожь идёт.

В первую очередь измерили давление, и оно оказалось точно таким, как сказал больной. На кардиограмме так же было не всё хорошо: пусть и незначительные, но всё же депрессии сегмента ST, относительно глубокие зубцы Q, удлинённый интервал PQ.

– Иван Владимирович, а инфаркты у вас были?

– Да, был в двадцать первом году.

– А прежних кардиограмм у вас случайно нет?

– Есть-есть, вон на столе коробка, возьмите.

В коробке находился целый архив ЭКГ, и нас это искренне обрадовало. Оказалось, что теперешняя ЭКГ-картина мало чем отличалась от более ранней. А это говорило о том, что у больного, кроме всего прочего, был постинфарктный кардиосклероз, который не является неотложным состоянием.

– Маринка и сын ругаются, что я им звоню, – сказал Иван Владимирович. – Да я бы и рад их не тревожить, но ведь я одинокий, а жизнь-то к концу идёт. Мало ли что может случиться. Хорошо, если сразу умру, а то ведь парализует и буду как бревно лежать.

Ввели мы Ивану Владимировичу мощный гипотензивный препарат в дозировке, не позволявшей резко обрушить давление. Ну а дальше возник вопрос о госпитализации. Если судить формально, то у него было не просто ухудшение гипертонической болезни, а гипертонический криз, который является показанием к госпитализации. Однако в реальности его состояние улучшилось, давление хоть и не снизилось до нормальных цифр, но было уже не таким критичным. А это означало, что в стационар его, скорее всего, не положили бы. Ситуацию я ему честно объяснил, иначе с моей стороны получилось бы непорядочно. Ведь тогда старому больному человеку пришлось бы возвращаться домой своим ходом, причём на очень неблизкое расстояние. Иван Владимирович всё понял и подписал отказ от госпитализации.

Возмутило меня безобразное, бесчувственное отношение невестки к Ивану Владимировичу. Хотя эта самая Маринка ему не кровная родня. А вот сыну, полностью разделяющему позицию жены, это абсолютно непростительно. Нет, не дано мне понять природу такого жестокосердия.

Теперь поедем на больной живот у женщины двадцати четырёх лет.

Открыл нам молодой мужчина:

– Здрасьте, я вас к жене вызвал, что-то ей совсем поплохело: живот болит и вырвало.

Больная лежала на кровати со страдальческим выражением лица.

– Здравствуйте, что случилось?

– Болит живот и тошнит. Я, наверное, траванулась чем-то.

– Давно ли болит-то?

– Часа полтора.

– Показывайте, где болит.

– Ой, да везде, весь живот. Я выпила <Название известного спазмолитика и разрекламированного анальгетика> и ничего не помогло.

Живот пропальпировал, и наибольшая болезненность была в правой подвздошной области. Ну что, всё предельно ясно: острый аппендицит. Эта бяка всегда начинается сверху и постепенно спускается вниз, может сопровождаться тошнотой, рвотой и иногда жидким стулом. Сообщил обо всём больной, чем сильно её опечалил.

– Да бли-и-ин! – чуть не плача, воскликнула она. – Мы сегодня погулять хотели!

– Ничего, этот праздник не последний в вашей жизни. А вот если откажетесь от больницы, то тогда уж точно больше никаких праздников вы не встретите.

– А вы не можете мне какой-нибудь укол сделать?

– Не можем. Аппендицит уколами не лечится. Тем более «какими-нибудь».

Ну а далее вконец расстроенную больную в сопровождении мужа свезли в хирургический стационар.

После освобождения мгновенно дали следующий вызов: болит нога у женщины шестидесяти лет. Н-да, ещё каких-то три года назад мы даже и помыслить не могли, что нашей психиатрической бригаде будут кидать подобные вызовы. Но это не возмущение, а так, маленькая ремарочка.

Встретила нас сама больная. Было сразу видно, что испытывала она сильную боль и каждый шаг давался ей с величайшим трудом.

– Давно ли заболело-то?

– Вчера днём у меня вот тут, в паху, заболело. Я выпила <Название нестероидного противовоспалительного препарата>, думала, что к утру всё пройдёт. Но потом всё на ногу перешло. Вон, видите, как распухла? И сейчас не просто болит, а прямо распирает, того гляди лопнет.

– А температура не повышалась?

– Я не мерила, но чувствую, что есть.

Вся нога от бедра до стопы представляла собой удручающее зрелище: резко отёчная, красновато-синюшная, с натянутой до блеска кожей. В паховой области пальпировалось нечто, похожее на упругий тяж. Вся эта картина была очень похожей на илеофеморальный тромбоз. Проще говоря, произошла закупорка глубоких вен кровяным сгустком. О самостоятельном передвижении больной не могло быть и речи. И не только из-за сильной боли. Существовала реальная угроза отрыва тромба и попадания его в свободный кровоток с очень печальными последствиями. В конечном итоге всё прошло благополучно и больную свезли в сосудистую хирургию.

И вновь после освобождения следующий вызов ждать себя не заставил. Поедем в отдел полиции на психоз у мужчины тридцати двух лет.

На крыльце к нам подошёл невысокий мужчина:

– Здравствуйте! Вы к Кузнецову приехали?

– Да, к нему.

– Я его отец. Мне позвонили, сказали, что его задержали за неадекватное поведение. Они думали, что он наркоман упоротый. А он не наркоман, он больной. Эпилепсия у него. С ним бывает такое, что заговариваться начинает и как будто в бреду находится. Его бы в больницу надо.

– Всё ясно, сейчас разберёмся.

В дежурной части было шумно, потому что из клетки доносились мужские крики. Дежурный встретил нас весьма радостно:

– О, наконец-то приехали, а то у нас тут филиал дурдома! Вашего красавца привезли с площади Ленина, он там танцевал.

– Ну танцевал и что такого? – скептически спросил я. – Разве это запрещено?

– Нет, но он к людям приставал, лез ко всем. Ну а потом, он же вообще невменяемый, несёт какую-то дурь. С ним вообще невозможно разговаривать. Идёмте.

В клетке находились двое: плотный краснолицый мужчина лет пятидесяти и молодой человек с бледноватым лицом. Краснолицый сразу возмущённо высказался:

– Ну чё, блин, долго тут этот придурок сидеть будет? <Нафиг> он мне тут нужен? Давай, командир, выводи его куда-нибудь отсюда! Задолбал он уже!

Но парень молчуном тоже не был и грозно орал:

– Э, где мой приборчик? Где приборчик, <гомосексуалисты долбаные>? Я вас, <самки собаки>, всех тут порежу! Вы чё, не поняли, что ли?

Расположились мы в допросной и стали беседовать.

– Егор, мы – «скорая помощь». Где ты сейчас находишься?

Он огляделся по сторонам и неуверенно ответил:

– В каком-то офисе, наверное.

– Ну как же так, вон, смотри, полицейский сидит.

– А, ну значит здесь ментовка.

– Не ментовка, а отдел полиции. А за что тебя сюда привезли?

– Чтоб я музыку из телефона не слушал. Они у меня приборчик забрали.

– Что за приборчик?

– Короче, когда я ехал, сразу почувствовал, что будет явление духа. И мне сразу голос предложил поучаствовать в мероприятии.

– Егор, извини, перебью, а голос откуда слышался?

– Ну как… Везде я его слышал. Он мне сказал: «Чего тут непонятного? Иди у людей спроси!». Я из автобуса вышел, но где не помню. У меня был чёткий символ – церковь жёлтого цвета, я её обязательно должен был найти. Голос мне велел дождаться песни из телефона, а он был почти разряжен. Потом голос сказал, чтоб я у кого-нибудь попросил зарядку. Я начал ко всем подходить, но они улыбались как-то ехидно, по-злому. Мне вообще было непонятно почему, я мысленно себе вопрос задавал. Ко мне девушка подошла и сказала, что если я сейчас не приму сигнал, то другим больше достанется. Потом я куда-то во двор пришёл и у меня в руке был приборчик. Ну такой, как мышка компьютерная. Через этот приборчик я с духом разговаривал. Дух сказал, что я заработал восемь жизней для охоты за сокровищами. Потом музыка заиграла, и я стал танцевать. У меня в одной руке был приборчик, а другой я держал духа.

– Всё понятно, Егор. Давай-ка поедем в больницу.

– А где приборчик? Мне его отдадут?

– Обязательно отдадут. Как только выпишешься из больницы, так сразу его получишь.

У Егора было сразу заметно органическое поражение головного мозга и характерные эпилептоидные черты. Выразилось это в излишней речевой обстоятельности и вязкости. Ну а кроме того, он продемонстрировал весьма богатый набор психотической симптоматики. Тут были императивные зрительные и слуховые галлюцинации, деперсонализация и дереализация. Проще говоря, Егор выпал из реальности и не принадлежал самому себе. Кроме того, имелись два вида бреда: воздействия и отношения. Из-за бредовой трактовки окружающего он был уверен в том, что всё происходящее вокруг имеет к нему непосредственное отношение. По этой же причине имелась убеждённость в воздействии на него некоего «голоса», которому он беспрекословно подчинялся. В отношении прогноза болезни выскажусь осторожно. В результате лечения вся острая психотика должна уйти. А вот характерные изменения личности, к сожалению, никуда не денутся. Что касается возможности повторения психоза, то оно вполне может быть.

Ну а далее свезли мы Егора в психиатрический стационар с диагнозом «Органическое поражение головного мозга. Галлюцинаторно-бредовый синдром».

Так, всё, хватит кататься, пора пообедать. Что-то в последнее время нас ни разу вовремя не отпускали, голодом, понимаешь, заморили. Хотя, чего тут удивляться, вызовов полным полно, диспетчерская со старшим врачом тоже все взмыленные, от безделья явно не страдают.

Вызвали нас, можно сказать, мигом, через сорок минут. Еле успели карточки сдать, укладку пополнить да быстренько пообедать. Поехали к избитому пьяному мужчине сорока трёх лет, ожидавшему нас на Театральной площади. Вызвала полиция, а потому можно было предположить, что господин превосходно гульнул.

Пострадавший с разбитой и перекошенной физиономией был поистине великолепен. Расстёгнутая джинсовая куртка и некогда белая футболка были перепачканы кровью. На его буйной головушке красовалась солдатская пилотка, каким-то чудом не потерявшаяся в драке. При этом он ничуть не грустил, а что-то громко и невнятно говорил полицейским, активно помогая себе блатной распальцовкой.