Она не понимала. А если бы и понимала… Предпочла бы не понимать. Боялась еще больше расстроиться. Она была так счастлива, что Александр сам, сам пришел встретить ее! И все же что-то в его голосе: «Паша», «Толмачево», «немцы» – все эти слова объединялись в одно связное предложение, произнесенное почти незнакомцем с теплыми глазами и холодным голосом. Неужели он не поленился добраться до Кировского, чтобы напугать ее? Для чего?

– Но что я могу сделать?

– Поговорить с отцом. Пусть срочно забирает Пашу из Толмачева. Зачем он вообще туда его отправил? – воскликнул Александр. – Решил, что это безопасное место?

Он вздрогнул, и по лицу пробежала быстрая тень. Татьяна пристально наблюдала за ним, ожидая объяснений. Но он молчал. Татьяна откашлялась.

– Там лагерь. Там много лагерей.

– Знаю, – кивнул Александр. – Многие ленинградцы отослали туда своих мальчишек.

Его лицо ничего не выражало.

– Но ведь немцы еще в Крыму, – удивилась Татьяна. – Так сказал товарищ Молотов. Разве ты не слышал его речь?

– Да, они в Крыму. Но граница с Европой тянется на две тысячи километров. И гитлеровская армия заняла каждый метр этой границы, к югу от Болгарии, к северу до Польши.

Он помолчал. Она ничего не ответила.

– Пока что самое безопасное место для Паши – Ленинград.

– Откуда такая уверенность? – скептически бросила оживившаяся Татьяна. – Почему же по радио все время твердят, что Красная армия всех сильней? У нас есть танки, самолеты, пушки. Ты не согласен? – Она укоризненно покачала головой.

– Таня, Таня, Таня… – вздохнул Александр.

– Что, что, что? – протараторила она, и Александр, несмотря на серьезность положения, едва не рассмеялся. Она тоже улыбнулась.

– Таня, Ленинград так долго жил в соседстве с враждебной Финляндией – граница проходит всего в двадцати километрах отсюда, к северу, – что мы забыли вооружить юг. Там и кроется опасность.

– Если это так, почему ты отправил Дмитрия в сторону Финляндии, где, как ты говоришь, сейчас все спокойно?

– Но разведка все равно необходима, – возразил Александр, и Татьяна почувствовала, что он чего-то недоговаривает. – Видишь ли, я считаю, что с севера Ленинград достаточно защищен, а вот на юге и юго-западе нет ни одной дивизии, ни одного полка, даже батальона. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – ответила она вызывающе.

– Поговори с отцом насчет Паши, – повторил Александр.

Оба замолчали, шагая бок о бок по притихшим улицам. Даже солнечный свет казался приглушенным, даже листья не шевелились, и только Александр и Татьяна медленно двигались вперед, приостанавливаясь на каждом перекрестке, не поднимая глаз от тротуара. «Хоть бы это никогда не кончалось», – подумала Татьяна. А о чем думал он?

– Послушай, – почти прошептал Александр, – насчет вчерашнего… Прости, что так вышло. Что я мог сделать? Твоя сестра и я… я не знал, что она твоя сестра. Мы встретились в «Садко»…

– Понимаю. Конечно. Не стоит объяснять, – перебила Татьяна. Он сам заговорил о Даше… и это главное.

– Стоит! Прости, если… если я тебя расстроил.

– Нет, вовсе нет. Все в порядке. Она рассказывала о тебе. Она и ты… – Татьяна хотела было сказать, что она рада за них, но слова застряли в горле. – Кстати, о Дмитрии. Он симпатичный, правда? Когда он вернется из Карелии?

Зачем она все это говорит? Чтобы позлить его? Татьяна сама не знала. Просто хотела сменить тему.

– Понятия не имею. Когда выполнит задание. Через несколько дней.

– Что-то я устала. Давай дождемся трамвая.

– Разумеется, – отозвался Александр. – Здесь рядом остановка шестнадцатого.

Они уже сидели в трамвае, когда он снова заговорил:

– Татьяна, у нас с твоей сестрой ничего серьезного нет. Я скажу ей…

– Нет! – вскрикнула она чересчур громко; двое немолодых мужчин, сидевших впереди, обернулись и как по команде подняли брови. – Нет, – повторила она уже спокойнее, но не менее решительно. – Это невозможно. – Она прижала руки к щекам, но тут же отняла. – Она моя старшая сестра, неужели ты не понимаешь?

– Я был единственным ребенком у родителей.

Его слова эхом отозвались в ее груди.

– Она моя единственная сестра, – уже мягче пояснила она, – и относится к тебе… серьезно.

Стоит ли распространяться дальше? Вряд ли, но, судя по его расстроенному лицу, придется.

– Мальчишек много, – добавила она, с деланым безразличием пожав плечами, – а сестра одна.

– Я не мальчишка, – процедил Александр.

– Ну, мужчин, – поправилась она; каждое слово давалось ей с трудом.

– А почему ты считаешь, что будут и другие?

Татьяна от неожиданности растерялась, но сдаваться не желала.

– Потому что вас столько же, сколько и женщин. И я точно знаю, что другой сестры у меня не будет. – Не дождавшись ответного замечания, она осмелилась спросить: – Тебе ведь нравится Даша, верно?

– Конечно. Но…

– Значит, – перебила девушка, – все улажено, и не стоит об этом говорить.

Она тяжело вздохнула.

– Ты права, – нехотя согласился Александр.

Татьяна порывисто отвернулась к окну.

Думая о том, кем бы хотела быть в этой жизни, Татьяна всегда вспоминала о дедушке. О спокойном достоинстве, с которым он неизменно держался, несмотря на то что жизнь многим его обделила. Он мог бы стать кем угодно, но предпочел работать учителем математики. Татьяна не знала, профессия ли заставила его видеть мир в черно-белом свете, или это было самой сутью его характера, которая определялась тягой к математическим абсолютам, но, как бы то ни было, Татьяна неизменно им восхищалась. И когда в детстве ее спрашивали, кем она хочет стать, когда вырастет, всегда отвечала:

– Хочу быть как мой дедушка.

Она знала, как повел бы себя дед в этом случае. Он никогда бы не переступил через свою сестру.

Трамвай миновал площадь Восстания. Александр попросил ее выйти за пару остановок до 5-й Советской, около краснокирпичного здания детской больницы имени Раухфуса на углу 2-й Советской и Греческого.

– Я родилась в этой больнице, – сообщила Татьяна.

– Скажи, тебе нравится Дмитрий?

Прошла добрая минута, прежде чем Татьяна решилась ответить.

Какого ответа он ждал? Это было важно для него или он хотел оказать дружескую услугу приятелю? Если он спрашивает ради Дмитрия и Татьяна скажет «нет», наверняка обидит парня, а этого ей вовсе не хотелось.

Если Александр допытывается ради себя и она ответит «да», значит обидит его, а этого ей не хотелось еще больше. Что обычно делают девушки в таких случаях? Играют… кокетничают… специально держат парней в напряжении?

Между Александром и Дашей что-то есть. Обязана ли она быть откровенной с ухажером сестры?

И нужен ли ему честный ответ?

По-видимому, да.

– Нет, – произнесла она наконец. Больше всего на свете она боялась оттолкнуть Александра. И по его лицу она заметила, что ответила правильно. – Хотя Даша советовала к нему присмотреться. Что ты думаешь?

– Нет, – недослушав, ответил он.

Они остановились на углу 2-й Советской и Греческого проспекта. Впереди, почти напротив ее дома, поблескивал церковный купол. Татьяна не могла вынести мысли о том, что он сейчас уйдет. Теперь, когда он пришел, попросил о невозможном и получил отказ, она боялась, что больше его не увидит. И она снова останется одна. Нет… она не даст ему исчезнуть… Не сейчас.

– Александр, – тихо спросила она, глядя ему в лицо, – твои родители все еще в Краснодаре?

– Нет. Не в Краснодаре.

Она не отвела глаз. Его взгляд словно проникал в ее сердце.

– Таня, я сейчас не могу всего объяснить, как бы мне этого ни хотелось.

– Попробуй, – выдохнула она.

– Только помни: нынешнее состояние Красной армии – неподготовленность, хаос, неразбериха – все это невозможно понять, не зная событий последних четырех лет. Ясно?

Татьяна стояла, боясь пошевелиться.

– Нет. Какое отношение это имеет к твоим родителям?

Александр подступил чуть ближе, закрывая ее от солнца.

– Мои родители мертвы. Мать погибла в тридцать шестом, отец – в тридцать седьмом.

Она едва его слышала.

– Расстреляны. НКВД. Но теперь мне пора. Хорошо?

Потрясенное лицо Татьяны, должно быть, остановило его, потому что он похлопал ее по плечу и угрюмо усмехнулся:

– Не тревожься. Иногда все идет не так, как мы хотели бы, какие бы планы ни строили, как бы ни добивались цели. Верно?

Татьяна молча кивнула. Ей почему-то казалось, что он имеет в виду не только своих родителей.

– Александр, ты хочешь…

– Мне пора, – повторил он. – Еще увидимся.

Ей не терпелось спросить когда, но она лишь пробормотала:

– Увидимся.

Девушке не хотелось идти домой, снова сидеть на кухне, в комнате, в замкнутом пространстве. Хорошо бы снова оказаться в трамвае, или на автобусной остановке, или даже в военторге, на улице, где угодно, только с ним.

Дойдя до своей квартиры, она долго стояла на площадке перед дверью, бездумно обводя пальцем восьмерку, не решаясь войти и встретиться с сестрой.

2

В доме только и было разговоров что о войне. Праздничного ужина никто не готовил, зато водки оказалось много. Как и громких споров. Что будет с Ленинградом? Когда Татьяна вошла в комнату, отец с дедом как раз сцепились из-за политики Гитлера, словно оба знали его лично. Маму интересовало, почему товарищ Сталин до сих пор не выступил по радио. Даша спрашивала, не следует ли ей уволиться с работы.

– С чего это? – раздраженно сказал отец. – Посмотри на Таню! Семнадцати еще нет, а все же не спрашивает, стоит ли ей работать.

Все уставились на Татьяну. Даша растерянно хмурилась. Татьяна положила сумку.

– Сегодня уже исполнилось, папа.

– Ах да! – воскликнул отец. – Конечно! Безумный день! Давайте выпьем за здоровье Паши… Ну и Тани тоже.

Паши с ними не было, и комната почему-то казалась из-за этого меньше.

Татьяна прислонилась к стене, выжидая момента, когда можно будет заговорить о Паше и Толмачеве. На нее почти никто не обратил внимания, если не считать Даши, сидевшей на диване.

– Поешь хотя бы куриного супа, – посоветовала она. – На плите стоит.

Татьяна молча кивнула, пошла на кухню, налила себе два половника супа с картофелем и морковью, уселась на подоконник и стала смотреть в окно, пока остывал суп. Сейчас она не могла есть ничего горячего. Внутри и так все горело.

Она вернулась в комнату как раз в тот момент, когда мать успокаивала отца:

– Война закончится еще до зимы, вот увидишь.

Папа рассеянно перебирал складки рубашки.

– Знаешь, Наполеон тоже вторгся в Россию в июне.

– Наполеон! – встрепенулась мама. – Интересно, какое отношение имеет ко всему этому Наполеон?

Татьяна открыла было рот, чтобы сказать насчет Толмачева, но как преподнести все это взрослым, всезнающим, умным людям? Признаться, откуда у нее эти сведения насчет захвата Толмачева немцами?

Она поспешно сжала губы.

Папа рассеянно вертел в руке пустую рюмку.

– Давай еще выпьем за Пашу, – предложил он.

– Поедем в Лугу! – воскликнула мама. – На нашу дачу. Подальше от города.

Ну как могла Татьяна промолчать?

– Может… – выдавила она с решимостью ягненка, идущего на заклание, – может, стоило бы привезти Пашу из лагеря?

Все домашние уставились на нее с нескрываемым сожалением, то ли удивляясь, как это она посмела заговорить, то ли сожалея, что завели речь о таких серьезных вещах в присутствии ребенка.

Мама неожиданно заплакала:

– Таня права. Нужно было привезти его. Сегодня у него день рождения, а он там один…

«Это и мой день рождения», – подумала Татьяна и поднялась.

– Куда ты? – окликнул отец.

– В ванную.

– В ванную? А посуда? Отнеси тарелки на кухню.

– Я хотела искупаться, – пояснила Татьяна, собирая со стола грязную посуду.