– Знаешь, может быть, не так уж и страшно жить среди нацистов… – Татьяна вскинула руку вперед и вверх. – И тогда мы будем отдавать честь фюреру, как теперь приветствуем товарища Сталина. – Татьяна согнула руку в локте и отсалютовала. – Конечно, мы будем несвободными, превратимся в рабов. Но что с того? У нас будет еда. У нас будет своя жизнь. Свободная жизнь, конечно, лучше, но любая жизнь лучше, чем никакой, правда?

Александр молчал, и Татьяна продолжила:

– Мы не сможем поехать в другие страны. Но мы и сейчас этого не можем. Да и зачем вообще ехать в эти западные трущобы, где люди убивают друг друга за пятьдесят – как их там… – центов? Ведь об этом нам рассказывали в школе?

Татьяна заглянула Александру в глаза.

– Наверно, – сказала она, – и в самом деле лучше умереть перед Медным всадником с камнем в руке, чтобы кто-то другой жил потом свободной жизнью, которую я даже не могу себе представить.

– Да, – хрипло произнес Александр, – наверно.

И жестом, одновременно нежным и отчаянным, положил ладонь на то место между ключицами, где тревожно билось девичье сердце. Эта мужская ладонь была так велика, что доходила до вершинок грудей. У Татьяны перехватило дыхание. Она беспомощно смотрела, как он медленно наклоняет голову… но в этот момент мимо них прошел военный патруль.

– Эй вы, двое, шевелитесь! – грубо крикнул старший. – На что это вы глазеете? Нечего тут стоять! Довольно! Вы уже все увидели!

Александр отнял руку, повернулся и злобно уставился на патрульного, который тут же отступил, пробормотав, что офицеры Красной армии тоже обязаны подчиняться закону.

Несколько минут спустя Александр и Татьяна попрощались, не глядя друг на друга и ни словом не обмолвившись о том, что между ними произошло.

Наскоро поужинав холодной картошкой с жареным луком, Татьяна поднялась на крышу – немного посидеть, посмотреть на вражеские самолеты. Но в эту ночь самолеты могли бы спокойно разрушить весь город и Татьяна ничего бы не заметила. Потому что перед ней стояли полные страсти глаза Александра, а на коже по-прежнему горел отпечаток его ладони.

Она не заметила, как за эти недели потеряла свою безгрешность. Безгрешность и наивность честности, которая была ей присуща. Отныне ей приходилось жить во лжи. В обмане. Каждую ночь, лежа в одной постели с сестрой, прикасаясь к ней, она сгорала от необходимости жить во лжи.

Потому что ее сердце принадлежало Александру.

И только эти чувства были правдивы.

И глухи к барабанному бою совести.

О, гулять по Ленинграду в белые ночи, когда закат и рассвет соединяются в одно платиновое свечение!

А вместо этого она лежит, повернувшись к стене. Опять к стене. Как всегда. «Александр, мои ночи, мои дни, мои мысли и чаяния! Когда-нибудь ты уйдешь, покинешь меня, и я снова стану собой, буду продолжать жить, влюблюсь в кого-то другого – так бывает всегда».

И только моя безгрешность уже не вернется.

12

Два дня спустя, во второе воскресенье июля, к Метановым явились Александр и Дмитрий, одетые в штатское. На Александре были черные полотняные брюки и белая рубашка с короткими рукавами. Оказалось, что руки у него мускулистые и загорелые. Он был чисто выбрит. Татьяна никогда не видела его таким – к вечеру на его лице всегда лежала темная тень. Но теперь… теперь он выглядел почти невозможно красивым, с замиранием сердца подумала Татьяна.

– Куда хотят пойти девушки? Давайте придумаем что-нибудь особенное, – предложил Дмитрий. – Поедем в Петергоф.

Они запаслись едой и решили сесть в пригородный поезд, который шел с Варшавского вокзала. До Петергофа был час езды. Все четверо направились по набережной Обводного канала, где каждый день бродили Татьяна и Александр. Татьяна всю дорогу молчала, глядя, как Александр идет рядом с Дашей и его рука касается ее голой руки.

Уже в поезде Даша сказала:

– Таня, расскажи Диме и Саше, как ты называла Петергоф!

Татьяна, выйдя из задумчивости, рассеянно пробормотала:

– О, я называла его советским Версалем.

– В детстве Таня любила играть в королеву и воображала, что живет в большом дворце, правда, Танечка?

– Угу.

– Как ребятишки в Луге прозвали тебя?

– Не помню.

– Как-то забавно… королева… королева чего-то…

Татьяна и Александр переглянулись.

– Таня, что бы ты сделала, став королевой? – осведомился Дмитрий.

– Восстановила мир в государстве и обезглавила бы изменников, – не задумываясь объявила она.

Все рассмеялись.

– Знаешь, Танечка, я вправду скучал по тебе, – признался Дмитрий.

Александр, мгновенно став серьезным, уставился в окно. Татьяна последовала его примеру. Они украдкой поглядывали друг на друга с противоположных сидений.

– Татьяна, – не отставал Дмитрий, – почему ты никогда не распускаешь волосы? Тебе пошло бы.

– Ах, Дима, не приставай, она такая упрямая, – оборвала Даша. – Сколько раз ей уже говорила. Зачем иметь длинные волосы, если никогда их не показываешь? Но она вечно стянет их в пучок, как старушка! И никогда не распускает, верно, Таня?

Татьяна что-то буркнула, желая одного: провалиться сквозь землю и не встречаться со спокойно-внимательным взглядом Александра.

– Распусти их, Танечка, – попросил Дмитрий. – Пожалуйста.

– Давай же, Таня, – сказала Даша.

Татьяна медленно стянула с волос аптечную резинку, повернулась к окну и ни с кем не разговаривала до самого Петергофа.

Они не присоединились ни к одной группе, а медленно бродили вокруг дворца, по зеленым лужайкам, и наконец нашли уединенное местечко под деревьями, около фонтанов Большого каскада, и с удовольствием перекусили крутыми яйцами с хлебом и сыром. Даша догадалась захватить водку, и они пили прямо из горлышка. Татьяна, правда, отказалась. После обеда все, кроме Татьяны, закурили.

– Таня, ты не куришь и не пьешь. А что ты умеешь делать? – спросил Дмитрий.

– Ходить колесом! – воскликнула Даша. – Верно, Таня? В Луге она учила всех мальчишек делать колесо.

– Всех мальчишек? – удивился Александр.

– А в Луге много мальчиков? – воскликнул Дмитрий.

– И все, как мухи, вились вокруг Танечки.

– О чем ты, Даша? – смутилась Татьяна, стараясь не встречаться глазами с Александром.

Даша ущипнула сестру:

– Ну же, не стесняйся, расскажи, как эти паршивцы вечно к тебе приставали! Летели, как пчелы на мед!

– Да, расскажи, – поддержал Дмитрий.

Александр молчал.

Татьяна зарделась:

– Даша, мне тогда исполнилось лет семь. Там было много девочек, кроме меня.

– Да, но все смотрели тебе в рот, – хихикнула Даша, любовно глядя на сестру. – Умнее нашей Тани никого не было. И такая хорошенькая! Круглые, как пуговицы, глаза, веснушки, а какие волосы! Словно солнечный лучик! Старушки то и дело ее тискали, целовали и совали конфетки.

– Только старушки? – бесстрастно осведомился Александр.

– Сделай колесо, Таня! – попросил Дмитрий, обняв ее за талию. – Покажи, как это у тебя получается.

– Немцы в Минске, – пролепетала Татьяна, пытаясь не смотреть на Александра, растянувшегося на боку; он опирался на локоть и выглядел таким… легкомысленным, давно знакомым.

Знакомым и в то же время недоступным и далеким.

– Забудьте вы о войне хоть на минуту! – досадливо бросил Дмитрий. – Это место создано для любви.

– Давай, Таня, я хочу видеть это знаменитое колесо, – тихо произнес Александр, садясь и закуривая.

– Ты же никогда мне не отказывала, – настаивала Даша.

Но сегодня Тане хотелось отказать.

Она вздохнула и встала:

– Ладно. Хотя ни одна королева не стала бы делать колесо перед подданными.

Сегодня на ней был простой розовый сарафанчик. Отойдя на несколько метров, она спросила:

– Готовы?

И даже с этого расстояния увидела, как Александр пожирает ее взглядом.

– Смотрите! – велела она, выставив вперед правую ногу. Упала на правую руку, описала телом идеальную дугу, оперлась на левую, потом на левую ногу и, не останавливаясь, не переводя дыхания, с летящими светлым облаком волосами перевернулась еще раз, еще, еще, покатилась по прямой траектории, по зеленой траве, к Большому дворцу, к детству, прочь от Даши, Дмитрия и Александра.

И когда шла назад, раскрасневшаяся, растрепанная, сумела наконец позволить себе взглянуть на него. И увидела все, что хотела увидеть.

Даша, смеясь, повалилась на Александра:

– Ну, что я тебе говорила? У нее куча скрытых талантов!

Татьяна опустила глаза и уселась на одеяло. Дмитрий принялся растирать ей спину.

– Так, Таня, сколько еще сюрпризов у тебя в запасе?

– Это все, – сухо ответила она.

Немного спустя он спросил:

– Девушки, что такое, по-вашему, любовь?

– Что?!

– Что такое любовь? Как бы вы ее определили?

– Дима, вряд ли это интересно, – возразила Даша, улыбаясь Александру.

– Это всего лишь вопрос, – не унимался Дмитрий, прильнув к бутылке. – Вполне уместный для воскресного дня и такого пейзажа.

– Я не знаю, Александр, стоит ли мне отвечать? – спросила Даша.

– Если хочешь, – пожал тот плечами.

Татьяна подумала, что одеяло слишком мало для четверых. Она сидела, скрестив ноги, Дима лежал на животе, а Даша прижималась к Александру.

– Ладно. Любовь – это… Таня, помоги мне.

– Даша, ты сама ответь.

Ей хотелось добавить, что у Даши, в отличие от нее, достаточно опыта в этой области.

– Хм… любовь – это когда он обещает тебе прийти и приходит. Когда опаздывает, но при этом извиняется. Когда не смотрит ни на одну девушку, кроме тебя. – Она подтолкнула локтем Александра. – Ну как?

– Все верно, Даша, – кивнул он.

Татьяна кашлянула.

– Как! Тане не понравилось? – удивилась сестра.

– Нет-нет, все в порядке, – с шутливым сомнением отозвалась Таня.

– Ах ты бессовестная! Я что-то пропустила?

– Нет, Даша. Но мне кажется, что ты описала, как должно быть, когда любят тебя. – Она помолчала; никто не возразил. – Любовь – это то, что даешь ему ты. А не то, что он дает тебе. Разве это не так? Видишь разницу? Или я не права?

– Конечно, – улыбнулась Даша. – Что ты в этом понимаешь?

– Танечка, а что такое любовь в твоем понимании? – осведомился Дмитрий.

Татьяна растерялась, чувствуя, что попала в ловушку.

– Ну же, расскажи, что такое любовь? – повторил Дмитрий.

– Да, Таня, расскажи, – вторила Даша, – что такое любовь? – И, не дожидаясь ответа, весело продолжала: – Для Тани любовь – это когда ее оставляют в покое на целое лето и не мешают читать. И возможность спать допоздна. Это любовь номер один. Любовь номер два – это крем-брюле, нет, ЭТО любовь номер один. Скажи же, Таня: если тебе дадут все лето читать, спать до полудня и есть каждый день мороженое, это и есть истинное блаженство. Любовь – это… о, я знаю, это дед! Вот где великое чувство! И глупые анекдоты, и, конечно, Паша, он уж определенно главная ее любовь. Любовь – колесо в чистом виде! – со смехом воскликнула Даша.

– Колесо, – повторил Александр, не сводя с Татьяны глаз.

– А можно посмотреть? – оживился Дмитрий.

– О, Таня! Это и в самом деле стоило бы показать. На озере Ильмень она переворачивалась пять раз, прежде чем голышом нырнуть в воду! – с восторгом поведала Даша. – Погоди! Вспомнила! Они называли тебя королевой колеса озера Ильмень!

– Да, – спокойно кивнула Татьяна. – Только не голой королевой.

Александр едва сдержал смех. Даша и Дима катались от хохота. Татьяна, побагровев от досады, швырнула в сестру кусочком хлеба:

– Дашка, тогда мне было семь лет!

– И сейчас тоже…

– Замолчи!

Даша набросилась на Татьяну, сбила ее, улеглась сверху и, визжа, принялась щекотать.

– Посмотри на свои веснушки, – шепнула Даша, чмокнув сестру в нос. – Сколько их высыпало! Должно быть, много гуляла на солнышке. Неужели ходишь пешком с работы?