Но Александр не дал ей выпить. Он сидел рядом с ней, вслух читал ей Диккенса по-английски, Пушкина по-русски. Он читал ей самые смешные рассказы Зощенко. Он кормил ее супом с хлебом, угощал кофе. Он клал ей на голову мокрые холодные полотенца, но она продолжала ругаться. В один из спокойных моментов Гарольд спросил у Александра:

– Что она имела в виду, говоря о тебе и Светлане?

– Папа, разве ты до сих пор не понял, что нельзя слушать ее бред?

– Да-да, конечно, – в задумчивости пробормотал Гарольд, отходя от Александра, хотя и недалеко, потому что в узкой комнате идти было некуда.

В понедельник, пока отец был на работе, Александр пораньше ушел из школы и весь день уговаривал мрачную и жалкую трезвую мать спрятать ее деньги в надежном месте. Александр пытался объяснить ей, сначала терпеливо и спокойно, а затем нетерпеливо и с криками, что если, упаси бог, с ними что-нибудь случится и их арестуют…

– Не говори чепухи, Александр! Зачем им нас арестовывать? Мы советские люди. Мы живем небогато, но мы и не должны жить лучше других русских. Мы приехали сюда разделить их судьбу.

– И мы делаем это достойно, – сказал Александр. – Мама, подумай сама. Что, по-твоему, случилось с другими иностранцами, жившими с нами в Москве? – Он помолчал, и мать задумалась. – Даже если я ошибаюсь, нам не повредит проявить предусмотрительность и спрятать деньги. Так сколько денег осталось?

Немного подумав, Джейн сказала, что не знает. Она разрешила Александру пересчитать деньги. Там было десять тысяч долларов и четыре тысячи рублей.

– Сколько долларов ты привезла с собой из Америки?

– Не знаю. Может быть, семнадцать тысяч. Может быть, двадцать.

– О-о, мама!

– Что такое? Часть этих денег ушла на покупку апельсинов и молока в Москве, или ты уже забыл?

– Не забыл, – усталым голосом ответил Александр.

Интересно, сколько ушло на апельсины и молоко? Пятьдесят долларов? Сто?

Джейн, куря и наблюдая за Александром, прищурила глаза:

– Если я разрешу тебе спрятать деньги, ты позволишь мне в знак благодарности выпить стопочку?

– Да. Только одну.

– Конечно. Все, что мне надо, – это маленькая стопочка. Знаешь, когда я трезвая, то чувствую себя гораздо лучше. Всего пара глотков в этом взвинченном состоянии не помешает мне остаться трезвой. Понимаешь?

Он хотел спросить мать, до какой степени наивным она его считает, но промолчал.

– Хорошо, – сказала Джейн. – Давай с этим покончим. Где ты намерен спрятать деньги?

Александр предложил вклеить деньги в задний переплет книги, достав одну из добротных материнских книг в твердом переплете и наглядно объяснив свою идею.

– Если отец обнаружит, он ни за что тебе не простит.

– Это будет дополнением к списку вещей, которых он мне не простит. Давай, мама. Мне пора в школу. Когда книга будет готова, я отнесу ее в библиотеку.

Джейн уставилась на книгу, предложенную Александром. Это был ее старый экземпляр «„Медного всадника“ и других поэм» Пушкина.

– Почему бы не вклеить деньги в Библию, привезенную из дома?

– Потому что, если в ленинградской библиотеке обнаружат книгу Пушкина, это никого не насторожит. А вот Библия на английском языке в русской библиотеке может и насторожить. – Он улыбнулся. – Разве нет?

Джейн улыбнулась в ответ:

– Александр, прости, что доставляю вам неприятности. – (Он опустил голову.) – Не хочу больше говорить об этом с твоим отцом, поскольку у него уже не хватает терпения, но у меня в семейной жизни масса проблем.

– Мы знаем. Мы заметили. – Она обняла сына, и Александр похлопал ее по спине. – Ш-ш-ш. Все в порядке.

– Эти деньги, Александр, – подняв на него взгляд, сказала Джейн, – думаешь, они тебе помогут?

– Не знаю. Лучше иметь их, чем не иметь.

Он взял с собой книгу и после занятий зашел в Ленинградскую публичную библиотеку. В заднем помещении пушкинского отдела, где в несколько рядов стояли стеллажи, Александр нашел место на нижней полке и поставил свою книгу между двумя научного вида томами, которые не перерегистрировались с 1927 года. Он подумал, что это хорошая гарантия того, что его книгу тоже не станут перерегистрировать. Но все же место не казалось ему вполне надежным. Жаль, что не нашлось тайника получше.

Когда в тот вечер Александр вернулся домой, мать была снова пьяна, никак не проявляя своей привязанности к сыну, смешанной с раскаянием, которое он видел в ее глазах утром. Он молча поел с отцом, слушая радио.

– В школе все хорошо?

– Да. Отлично, папа.

– У тебя есть друзья?

– Конечно.

– Среди девочек тоже есть друзья?

Отец пытался завязать разговор.

– Да, среди девочек тоже.

Отец откашлялся:

– Красивые русские девочки?

Улыбнувшись, Александр спросил:

– По сравнению с кем?

– Красивым русским девочкам нравится мой мальчик? – осторожно спросил Гарольд и улыбнулся.

Александр пожал плечами:

– Да, я им нравлюсь.

– Помню, как вы с Тедди тусовались с той девочкой, как там ее?

– Белинда.

– Да! Белинда. Она была симпатичная.

– Папа, нам было по восемь, – рассмеялся Александр. – Да, она была симпатичной для восьмилетней девчонки.

– Как же она была в тебя влюблена!

– А как был влюблен в нее Тедди.

– К этому сводятся все взаимоотношения людей на земле Господа.

Они вышли в пивную.

– Я немного скучаю по нашему дому в Баррингтоне, – признался Гарольд Александру. – Но лишь потому, что я не жил достаточно долго в других условиях. Так долго, чтобы мое сознание изменилось и я стал личностью, которой мне надлежит быть.

– Ты жил в новых условиях достаточно долго. Вот почему ты скучаешь по Баррингтону.

– Нет. Знаешь, что я думаю, сын? Думаю, здесь это так хорошо не работает, потому что мы в России. Полагаю, в Америке коммунизм был бы более успешным. – Он просительно улыбнулся Александру. – Ты не согласен?

– О-о, папа, ради бога!

Гарольд не хотел больше об этом говорить.

– Не важно. Схожу ненадолго к Лео. Хочешь пойти со мной?

Альтернатива была: либо вернуться домой в комнату со спящей в полуобморочном состоянии матерью, либо сидеть в прокуренной комнате с друзьями-коммунистами отца, толкующими неясные места из «Капитала».

Александру хотелось побыть с отцом, но наедине. Он вернулся домой к матери. Ему хотелось побыть наедине с кем-нибудь.

На следующее утро, когда Гарольд и Александр готовились начать новый день, Джейн, не до конца протрезвев после вчерашнего вечера, взяла Александра за руку:

– Задержись, сынок, мне надо поговорить с тобой.

После ухода Гарольда Джейн торопливо проговорила:

– Собери свои вещи. Где та книга? Надо сбегать и принести ее.

– Для чего?

– Мы с тобой едем в Москву.

– В Москву?

– Да. Мы доберемся туда к вечеру. Завтра с утра я отвезу тебя в консульство. Ты останешься там, пока они не свяжутся с Государственным департаментом в Вашингтоне. А потом тебя отправят домой.

– Что?

– Александр, да. Я позабочусь о твоем отце.

– Ты не в состоянии позаботиться даже о себе.

– Не беспокойся обо мне, – сказала Джейн. – Моя судьба предрешена. А у тебя все еще впереди. Позаботься о себе. Твой отец ходит на собрания. Он думает, что, играя со взрослыми, избежит наказания. Но у них есть его номер. И мой номер у них тоже есть. А у тебя, Александр, номера нет. Я должна отправить тебя отсюда.

– Я не поеду без тебя или папы.

– Разумеется, поедешь. Твоему отцу и мне никогда не разрешат вернуться. Но ты вполне сможешь вернуться домой. Я знаю, в Америке сейчас трудно, работы не хватает, но ты будешь свободным, у тебя вся жизнь впереди, так что поедем. И перестань спорить! Я твоя мама. Я знаю, что делаю.

– Мама, ты везешь меня в Москву, чтобы сдать американцам?

– Да. До окончания школы за тобой присмотрит тетя Эстер. Государственный департамент договорится, чтобы она встретила твой корабль в Бостоне. Тебе всего шестнадцать, Александр, консульство тебе не откажет.

В свое время Александр был очень близок с сестрой своего отца. Она обожала его, но жестоко ругалась с Гарольдом по поводу сомнительного будущего Александра в Советском Союзе, и с тех пор они не разговаривали и не переписывались.

– Мама, есть два момента. Когда мне исполнилось шестнадцать, меня поставили на воинский учет. Помнишь? Воинская обязанность. Таким образом я стал советским гражданином. У меня есть паспорт, доказывающий это.

– Консульство не обязано об этом знать.

– Знать об этом – их дело. Но второй момент… – Александр замолчал. – Я не могу уехать, не попрощавшись с отцом.

– Напиши ему письмо.

Поезд шел долго. У Александра было двенадцать часов, чтобы подумать. Непонятно было, как удалось матери за все это время обойтись без выпивки. Когда они прибыли на Ленинградский вокзал в Москве, у нее сильно дрожали руки. Была ночь, они устали и были голодны. Им негде было спать и нечего было есть. В конце апреля стояла теплая погода, и они поспали на скамейке в парке Горького. Александр со сладкой тоской вспоминал, как они с друзьями играли в этом парке в хоккей на льду.

– Мне нужно выпить, Александр, – прошептала Джейн. – Надо выпить, чтобы снять напряжение. Побудь здесь, я скоро вернусь.

– Мама, – сказал Александр, крепко удерживая ее за руку, – если ты уйдешь, я вернусь на вокзал и сяду на ближайший поезд до Ленинграда.

Глубоко вздохнув, Джейн пододвинулась к Александру, указывая на свои колени:

– Ложись, сынок. Поспи немного. Завтра у нас долгий день.

Александр положил голову на плечо матери и вскоре заснул.

На следующее утро им пришлось ждать около часа у ворот консульства, прежде чем к ним вышел человек и сказал, что они не могут войти. Джейн назвала свое имя и показала письмо с изложением ситуации сына. Они с тревогой ожидали еще два часа, наконец появился охранник и сообщил, что консул не в состоянии им помочь. Джейн умоляла, чтобы ее впустили всего на пять минут. Охранник покачал головой, говоря, что ничего не может сделать. Александру пришлось сдерживать мать. В конечном итоге он отвел ее в сторону и вернулся, чтобы поговорить с охранником. Тот извинился и сказал по-английски:

– Мне жаль. Если хотите знать, они изучали ваш вопрос. Но дело вашего отца и вашей матери было отослано назад в Государственный департамент в Вашингтоне. – Он помолчал. – Ваше тоже. Будучи советским гражданином, вы перестаете быть под нашей юрисдикцией. Они ничего больше не могут сделать.

– А как на счет политического убежища?

– На каком основании? Знаете, сколько советских людей приходит сюда, прося политического убежища? Каждый день – десятки. По понедельникам – около сотни. Мы находимся здесь по приглашению советского правительства. И мы хотим поддерживать связи с советским обществом. Начни мы принимать ваших людей, долго ли нам разрешат здесь оставаться? Вы стали бы последним. Как раз на прошлой неделе мы смягчились и пропустили к нам овдовевшего русского отца с двумя маленькими детьми. У отца были родственники в Соединенных Штатах, и он сказал, что найдет работу. У него была востребованная специальность электрика. Однако разразился дипломатический скандал. Нам пришлось ему отказать. – Охранник помолчал. – Вы не электрик, нет?

– Нет, – ответил Александр. – Но я американский гражданин.

Охранник покачал головой:

– Но вы же знаете, что в армии нельзя служить двум начальникам.

Александр знал, но попытался еще раз:

– У меня есть родственники в Америке. Я буду жить у них. И я могу работать. Я буду шофером такси. Я могу продавать что-нибудь на углу улицы. Могу стать фермером. Могу валить деревья. Буду делать все, что потребуется.