Средство от горя (страница 4)
Впервые прочитав о ПРГ, я заподозрил, что это расстройство может найтись и у меня, хотя не был в этом уверен. Многие из перечисленных симптомов ПРГ были мне знакомы: нарушение идентичности, ощущение бессмысленности жизни, избегание напоминаний о том, что человек умер, – однако самым ярким симптомом являлось эмоциональное оцепенение. После потери мамы я плакал всего однажды, и когда люди спрашивали меня, как я себя чувствую, я смотрел куда-то сквозь них. У меня все хорошо. Внешне я был «в порядке» – даже если внутренне чувствовал себя разбитым и оцепенелым.
Я нашел несколько предварительных тестов на пролонгированную реакцию горя. Один из них, опубликованный в журнале[59] JAMA Psychiatry (соавтором этой статьи была Пригерсон), заявлен как «полезная мера самодиагностики, которую можно использовать для отслеживания синдрома и оценки его тяжести». Если вы набрали тридцать или более баллов, это «соответствует диагнозу ПРГ и является показанием для дальнейшего обследования и лечения».
По сути, этот опросник обобщает симптомы с помощью тринадцати вопросов, подобных нижеприведенным; на каждый из них можно ответить «Абсолютно нет», «Незначительно», «В некоторой степени», «Довольно сильно» или «Чрезмерно»:
• Чувствуете ли вы тоску или печаль по умершему человеку?
• Трудно ли вам справляться с повседневными делами, потому что вы много думаете об умершем человеке?
• Чувствуете ли вы себя одиноко без умершего?
Количество набранных мною баллов соответствовало диагнозу ПРГ. Если вы начнете опрашивать других людей, то окажется, что примерно 1[60]–7 %[61] скорбящих подпадают под параметры диагноза ПРГ. В случае неестественных смертей[62], таких как самоубийства, убийства и несчастные случаи, этот показатель гораздо выше.
Тест я прошел, но по-прежнему было непонятно, что делать – как из-за новизны диагноза, так и из-за замешательства по поводу того, что именно этот тест означает для меня и моего конкретного горя. Но даже без дальнейшего обследования и формального лечения предварительные результаты теста побудили меня начать рассматривать свое горе (как бы я его ни определял) как нечто обоснованное и реальное, как часть моей жизни, с которой социально допустимо бороться и даже пытаться вылечить, что я уже и пытался делать, хоть и бессистемно.
Диагноз ПРГ появился во время других прорывных исследований горя, в том числе при исследованиях «стойких» скорбящих[63], которые, по словам клинического психолога Колумбийского университета Джорджа Бонанно, не проявляют особых признаков горя даже после травмы или утраты; такие люди, по-видимому, вовсе не являются редкостью.
В исследовании 2021 года Бонанно[64], возглавляющий Лабораторию утрат, травм и эмоций Колумбийского университета, и его команда проследили более чем за двумя тысячами испытуемых, переживших различные жизненные травмы (например, увольнение, развод или смерть супруга), а затем сопоставили их с кластерами генов каждого человека. С помощью глубоких нейронных сетей ученые обнаружили, что кластеры генов отчасти способны предсказать, кто оказывался устойчив, кто выздоравливал, у кого развилась депрессия, у кого она становилась хронической. Мне кажется, что после того, как APA и ВОЗ узаконили диагноз ПРГ, изучение утрат продолжит расширяться – возможно, с помощью неожиданных и неоднозначных методов.
На протяжении уже почти столетия мы располагаем научными доказательствами того, насколько изнурительными могут быть некоторые виды горя, как они могут коренным образом менять жизнь и даже приближать ее окончание. Более серьезный вопрос, на мой взгляд, заключается в том, что лучше всего с этим делать.