Судорогой дернулось лицо кержака, он неуклюже развел руками. Ладони были чисты. Обе.

– Сами спрятали кошель, и не прикоснулись, боялись, – словно припечатал Мартемьян жестко, кивнув на глухаря. – Рассказывайте! – прозвучало еще резче.

Рот Онуфрия разъехался, глаза расширились бездонно:

– Поми…

– Говори, кого навел! – крикнул Нядми, схватив старателя за грудки. – Я человека слышал, продух открывал!

Онуфрий отпихнул от себя ненца, но Олек повис на кержацких руках, а Мартемьян сорвал с его плеча ружье.

– Ну-ка все по углам! А ты – правду!

– Ох… – простонал грозный еще минуту назад промышленник. Ствол упирался ему в горло. – Помилуй мя… В чувале, во вьюшке…

Нядми белкой прянул наверх:

– Есть! Несу, однако!

Глазам студента, охотника и приказчика предстал пояс-кошель, полный золотого песку. Прокоптелый за двое суток пребывания в трубе чувала, где он висел на железном крючке у нижней петли вьюшки. И где его не заметил даже следопыт Нядми, искавший хоть каких-либо следов выше вьюшки, но не ниже.

– А теперь, – не сбавлял напора Мартемьян, – объясни, зачем?

– Выходи, эй, раскольник! Знаем, ты здесь! – донеслось снаружи. Грохнул выстрел.

– Ой, покрой мя… – запрыгали губы у Онуфрия. – Должник я… Должен Кутырю, он за своим пришел. Защити, пречистая… Скажи ему: гол есмь, не мое золото, все вам отдаю…

Снаружи летела отборная брань и угрозы.

– П-пропали! Кутырь, его шайка! Старателей грабят, – испуг плясал в светлых глазах Олека. – Слышь, городской, а тебя за полицию не примут?

Мартемьян коротко засмеялся:

– А что? Вяжи его, друзья, этим напоказ! Василий… или как вас? – пояс-то наденьте! Под одежду!

Высунул в окошко ствол «зауэра»:

– Именем закона, всем отойти, таможня дело ведет! – и выстрелил.

– Жулик! Покажись! – принеслось в ответ.

– Застрелят! – охнул Нядми, но Мартемьян скинул тужурку и выставил ее на ружье в дверь. Грянуло два выстрела, сливаясь в один – и топот. Мартемьян перескочил через сугроб, наметенный у двери, одеваясь на ходу. Засверкали буквы на погонах и орленые пуговицы, из лесу послышалось:

– Засада! Драпаем!

Хруст удалялся.

В Щугор пришли по тающему снегу, ведя Онуфрия якобы под конвоем. Золото тот поначалу делил начетверо, но польстился на долю один Олек: Нядми нужнее были капканы и мука, а Мартемьяну – лодка с верным провожатым до Чердыни, пока реки не встали.

Алексей Филиппов. ДВЕРЬ

Раиса Васильевна поднялась на крыльцо с резными перилами как всегда – к девяти часам утра. Она заведовала районным музеем и слыла в народе дисциплинированной до крайности. Никто не помнил случая, чтобы Раиса Васильевна куда-нибудь опоздала. Раньше прийти, так это всегда пожалуйста, но опоздать – ни-ни. По заведующей можно было сверять часы. Некоторые так и делали. Вот и сейчас, влюбленные, видимо, всю ночь просидевшие на скамеечке возле музея, встрепенулись и стали прощаться. Раиса Васильевна достала ключ и… И, можно так сказать, окаменела. Замка на дверях не было! Если бы сейчас в их тихий городок залетело шальное торнадо, то этот катаклизм не столь бы потряс душу заведующей, сколь изумило ее исчезновение замка. Двадцать лет он честно берег местные древности, и вдруг исчез…

Раиса Васильевна дернула дверь. Дверь не поддалась.

– Изнутри заперто, – прошептала заведующая и стала озираться в поисках помощи.

Мимо, как и всегда в это время, шел учитель рисования Иван Иванович.

– Что случилось? – взбежал он на крыльцо.

– Замка нет, – Раиса Васильевна указала на пустые проушины.

– Как так?

– Сама не понимаю… И дверь заперта изнутри…

– Надо в полицию сообщить.

– А если там Николаша? – Раиса Васильевна захлопала ресницами. – У него же запас— ной ключ есть. А я вчера ему деньги выдала. Он может, если…

Николаша – единственный подчиненный Раисы Васильевны. Числился он дворником, но, как человек мастеровой и начитанный, мог выполнить любую работу. Бесценный сотрудник, однако, как и большинство бесценных, имел слабость. Чаще всего эта слабость проявлялась в день зарплаты. Поддавшись слабости, Николаша совершал разные не совсем обычные поступки, один из которых толкнул дворника на скамью подсудимых. Там ему определили условный срок, потому-то и не хотела Раиса Васильевна раньше времени беспокоить стражей порядка.

– А может, мы сами как-то откроем? – с превеликой надеждой посмотрела заведующая на учителя рисования.

Иван Иванович уж лет двадцать пять был влюблен в Раису Васильевну, а потому ее желание – всегда закон. Педагог чуть зарделся и толкнул дверь плечом. Дверь чуть дернулась, но не открылась. Иван Иванович толкнул еще раз и задумался. Возможностей исполнить желание любимой явно не хватало, но и отступать было никак нельзя.

– Я сейчас, – крикнул учитель и поспешил прочь от крыльца. – Семеныча приведу.

Трудовик Павел Семенович явился с металлической линейкой. Сунув линейку в щель между дверью и притворной стойкой, трудовик минуты три посопел и дверь открылась.

Они осторожно перешагнули музейный порог, и упругая пружина захлопнула дверь. Все вздрогнули. Залов в музее два: основной и малый. Малый прошли без приключений, а вот в основном зале ждал их сюрприз.

На полу, под картиной «Подлость» местного художника, лицом вниз и раскинув руки в стороны лежал седой мужчина. Возле головы его валялся топор.

Раиса Васильевна вскрикнула и пошатнулась. Иван Иванович поддержал ее за талию, Семеныч нагнулся к мужчине и объявил.

– Мертв…

Раиса Васильевна всхлипнула, Иван Иванович покрепче взялся за ее талию. И как раз в этот момент скрипнула дверь и послышались тяжелые шаги. Все обернулись. По малому залу шел незнакомец весьма крепкого сложения. Он вошел в большой зал, могучей рукой отодвинул присутствующих и произнес.

– Обана… Трупешник… Кто его?

– Не-не знаем, – еле слышно выдавила из себя Раиса Васильевна.

– Инспектор Томин, – представился незнакомец и сразу же схватил быка за рога. – Мне на улице сказали, что в музее какие-то непонятки, а я думал кражонка, а тут… Кто это?

Все пожали плечами, кроме инспектора, естественно, а тот нагнулся к трупу и перевернул его на спину. И в таком положении мертвеца никто не признал.

– Так, так, – Томин выпрямился, вытер ладони о штаны и обвел всех строгим взглядом. – Рассказывайте....

– Понимаете, – оживилась и засуетилась Раиса Васильевна, – я пришла, а замка нет… Никогда ж такого… Тут Иван Иванович… Подергали и никак… Потом Павел Семенович открыл…

– Кто открыл? – взмахом ладони остановил сбивчивую речь заведующей инспектор.

– Я, – мгновенно признался Семеныч. – Иваныч попросил, я и…

– Как была заперта дверь?

– Примитивная щеколда, – трудовик махнул рукой. – Типа «задвижка дверная» без всяких прибамбасов. Я дверь потянул чуть на себя, ослабил, стало быть, потом потихонечку линеечкой чик-чик…

Инспектор кивнул и спросил.

– А закрыть таким же образом снаружи щеколду можно?

– Ну, – Семеныч замялся, – если очень постараться, хотя…

– Что «хотя»?

– Глубоко щеколда была задвинута… До конца… Изнутри это мигом, а вот снаружи надо покопаться, и вряд ли убийца стал бы долго возиться на освещенном крыльце…

– Предположения меня не интересуют, – оборвал трудовика Томин. – Мне нужны только факты, – инспектор стремительно повернулся к Раисе Васильевне: – Долго он открывал дверь?

– Вы меня подозреваете? – удивленно выпалил Павел Семенович.

– Я всех подозреваю, такая у меня работа, – строго глянул на трудовика инспектор и опять повернулся к заведующей. – Ну…

– Долго, – прошептала Раиса Васильевна.

– «Долго» – понятие растяжимое, – сказал Томин и опять перевел взор на Павла Семеновча. – А вот логика подсказывает мне только один правдоподобный вариант развития событий: некто при помощи линейки кое-как закрыл снаружи щеколду, а потом изобразил длительное открытие. Нет здесь другого варианта. Осталось только найти мотив…

– Да как вы смеете? – вспыхнул Семеныч. – По какому праву!

– По праву разумного человека, – усмехнулся Томин. – И главный мой аргумент – линейка.

– Линейка?

– Если бы вы не знали, как закрыта щеколда, то взяли бы и другой инструмент. Но вы знали точно,в чем здесь дело… Зачем ты убил старика?

Все замерли от настолько неожиданного поворота дела. В музее стояла гробовая тишина, но внезапно громкий звук разорвал ее. Звук этот, словно выстрел, раздался из затемненной ниши, где восковые фигуры изображали семейную разборку в семействе Рюриковичей. Упал посох Ивана Грозного. Инспектор метнулся на звук и вытащил из темной ниши заспанного гражданина.

– Николаша! – закричала заведующая. – Ты что там делаешь?

– Чего? – потряс головой дворник. – Ничего… А вы чего тут?

И тут Николаша увидел труп и обомлел.

– Кеша…

– Какой Кеша? – словно охотничий пес, почуяв добычу, встрепенулся инспектор.

– Тык, – развел руками дворник, – вчера в шалмане скорешились, а потом он спорить стал, что в нашем музее не может быть картины Максимова. Ну, я доказал, а потом … Сели тут, разлили… Дальше муть…

– Поссорились? – спросил Томин.

– Чего нам ссориться? Нам делить нечего: выпили, об искусстве поговорили…

– А потом ты его обухом? – инспектор подхватил с пола топор сунул его дворнику и закричал: – Не сошлись в мнениях о достоинствах пейзажа? Покажи, как!

– Все мы сошлись, – засуетился Николаша и бросил топор на пол. – Сошлись и разошлись… Уснул я…

– Так и запишем? – обвел всех радостным взором Томин. – Топором по голове ударил, запер дверь и уснул. Так?

– Не так! – отчаянно затряс головой дворник. – Никого я не бил…

– А если подумать? Ты же ничего не помнишь…

– Ну, это так… – замялся Николаша и опустил глаза так, что дальше и некуда. – Развезло чего-то… А ведь и мог…

– Отстаньте от него! – принялась заступаться за подчиненного Раиса Васильевна. – Не мог Николаша никого убить! Он добрый!

– Не мог, говорите? – инспектор внимательно глянул в глаза заведующей. – Тогда кто по-вашему убил и запер дверь изнутри? Я вам два варианта показал, вы ни одному не поверили. Подскажите свой. Или вы все трое заодно – и не заперта была дверь музея изнутри? Какую картину хотел посмотреть убитый?

– Да, как вы смеете?! – топнул ногой Иван Иванович, а Раиса Васильевна повернулась налево и вскрикнула.

– Так, нет ее! Рама пустая!

Тут громко хлопнула дверь и в музей буквально ворвалась взволнованная женщина.

– Иван Иванович! – закричала она. – Что же вы?! Урок уж десять…

Тут она увидела труп и осеклась.

– Кто такая? – осведомился Томин.

– Завуч я, – испуганно залепетала дама. – Урок начался, а Иван Иванович…

Пока завуч входила в курс дела, Павел Семенович отыскал картину. Она, свернутая в рулон, лежала около двери.

– Короче, – инспектор потер пальцами лоб. – Ситуация из рук вон. Убийство и кража. Всем оставаться в музее до особого распоряжения. И никого сюда не впускать. Запритесь изнутри. Я сейчас вызову оперативную группу. А картину на экспертизу надо…

Инспектор взял картину и повернулся к двери.

– Подождите, – закричала завуч. – Это, пожалуй, важно!

– Что еще?

– Мне сын рассказал, что часов в одиннадцать трое вошли в музей. Сначала двое, а минут через десять еще один. Стемнело уже, они из кино с Мариной шли. Возраст, понимаете, часов не наблюдают, а я всю ночь не скала…

– Короче!

– Дворника он узнал, потому и не особо удивился…

– Значит, – стал беспокойно озираться Иван Иванович, – в музее еще кто-то есть. Давайте искать!

– Для этого есть опергруппа, – сказал Томин и потянул дверь на себя. – До ее прибытия никого не впускать и не выпускать.