Широкая река текла, переливаясь в лучах солнца. Вдоль берега в ряд выстроились деревянные дома. Среди красивых полевых цветов и трав тянулась тоненькой нитью тропинка. Прошли поле. Стежка-дорожка вывела нас к сосновому пролеску. После недавнего дождя хрустальной чистоты воздух щекотал ноздри свежестью. Душа пела в ответ, ей было необыкновенно легко. «Светло на душе», – говорят. Неповторимое произведение природы! Тропинка и воздух приворожили нас, двух путников. Вот и первые дома.

– Как же здесь красиво! Мне кажется, что это сон, – говорю Андрею, закрыв глаза. – Кричать хочется!

Андрей улыбается.

Мы подходим к избе на берегу. Открываем деревянную решетчатую калитку.

– Вот наш дворец! – показывает рукой мой спутник.

– Ух, здорово!

– Да, если не брать в расчет дядю Игната, здесь все хорошо! Он не всегда такой. Иногда его клинит. Никого у него нет. Старость, – пожимает плечами Андрей.

Из дома выплывает высокая дородная женщина в годах. Лицо белое, доброе. Сразу видно, что она из тех, кто не любит сидеть сложа руки, в ней угадывается неуемная воля к жизни.

– Ой, Андрюша! – она крепко обнимает Андрея. – Хорошо доехал? Сколько лет, сколько зим! Пропади пропадом ваши телефоны! Сотовые узы вместо родственных. Эх, разве телефоном можно заменить живое общение? Ведь тетя не чужой человек! Я родная сестра твоей матери, царствия ей небесного! А ты-то забыл о нас. Эх, писатель! Да будь ты хоть Достоевским или Толстым – на всем белом свете нет для тебя роднее человека, чем я.

Женщина тараторила без умолку, слова вылетали из ее уст, словно пулеметная очередь.

– Все, тетушка, перестань! Неужели даже не поздороваешься с нами? Я гостя привез. Он все это время тут стоит и не знает, куда себя деть, неудобно ему от твоей тирады.

Тетя Андрея будто очнулась:

– Ой, простите меня, бога ради! Здравствуйте! Я Клавдия Сергеевна! Можно тетя Клава».

Она протянула мне руку, прикрыв рукавом платья локоть:

– Добро пожаловать, дорогой гость! Как вас зовут?

Я представился.

– Ну-у, а как наш дед? Все еще в селе? – спросил Андрей, – что-то его не видно? И возле речки его не было.

– Ой, а я тебя увидела и растерялась… Старик пошел в лес. Куда денется, появится небось сейчас… – тетя опять затараторила. – Прошу всех в дом.

Женщина была приятная, открытая, на лице сияла искренняя улыбка, голубые глаза излучали доброту.

Во дворе все постройки из толстого бревна: баня, кухня, гараж и терраса, обвитая петлями алых роз, даже курятник и собачья конура. По столбикам террасы розы забрались на крышу и выстлали ее пунцовым ковром.

Под розами и накрыли на стол. С высокого берега можно было обозревать окрестности на все четыре стороны. Внизу бежала река. Теплый ветерок пьянил запахами леса, который растянулся аж до самого горизонта. Слева виднелось поле и сосновый пролесок с едва видимой тропинкой, по которой мы сюда пришли.

Тетя Клава оказалась простодушной женщиной. Она все делала бойко. Мысли ясные. Не стала она церемониться и с Андреем:

– Ну, что, так и будешь ходить бобылем и горевать о своей гулене? Она же укатила с каким-то проходимцем. А ты сидишь в своей городской норе и грызешь карандаши. Писатель! Сперва заведи семью, а потом делай что хочешь: хоть пиши, хоть рисуй… А без жены ты – бумагомаратель, а не писатель!

Я еле сдерживаюсь от смеха, смотрю на Андрея. Тот поджал губы. Но взял себя в руки и улыбнулся:

– Тетушка, ведь тут гость, неудобно…

– Ну и что, что гость! Здесь все свои!

– Ну, он тоже писатель, как вы там сказали… тоже из бумагомарателей…

– Ладно тебе. Он, похоже, не такой простак, как ты. Не мямля. Как ты с таким характером в Афгане воевал, не пойму. Или я не права? Скажи мне, дорогой гость, разве человек может быть таким мягкотелым?

– Вы совершенно правы, тетушка! Правы! Он неисправим, – ответил я.

– Вот, видишь? Даже твой товарищ на моей стороне. Настоящий друг говорит правду, хоть она и горька. Если не хочешь, чтобы мать твоя Анисья мучилась на том свете, женись, парень! И меня не мучь! Эта, твоя, как же ее звали-то, забыла… – на минуту женщина замолкает. – Ну, в общем, эта падшая женщина. Ладно,сама с каким-то хахалем ушла, так ведь и ребенка с собой забрала. Отняла его у тебя. Где ж их теперь найдешь? Правду говорю, дорогой гость?

– Совершенно правильно, тетя!

– Вот, видишь? Друг твой тоже согласен со мной. Вот настоящий писатель! Понятливый человек. Короче, если бы ты нашел себе хорошую девушку здесь, в селе, было бы правильно. Вон Варвара. Симпатичная девка. И поет хорошо. А Акулина? Она тоже ничего. Правда, не поет, но зато красивая. Или дочь глухого Ивана, Таисия? Крепкая. С горы бежит, ничего не трясется! Нарожает тебе кучу детишек. Если хочешь, позову их сюда, домой. Пулей прилетят. Ждут не дождутся, когда их замуж позовут. Скажи, дорогой гость, правду говорю?

– Правда! Вы совершенно правы! – я еле сдерживал смех.

Не успел я закончить фразу, Андрей зыркнул на меня и шлепнул ладонью по столу:

– Все, хватит! Женюсь я! Есть одна очень хорошая женщина. В конце месяца сыграем свадьбу. Мы заявление подали. Я приехал пригласить тебя на свадьбу, а заодно показать вот этому бездельнику, – он шутя злится на меня, – настоящую русскую деревню, тихие места. А ты все ругаешь меня! Эх, теть Клав…

– Э-е-е-й, а чего сразу не сказал-то, милый ты мой! Что молчал столько времени? Начал бы с этого.

– Сама не дала ведь сказать! Тараторишь без передыха.

У тети сразу поднялось настроение. Погладила Андрея по голове, налила в рюмки водку:

– Ну, за свадьбу!

Тетя побежала на кухню. Вернулась, неся поднос с запеченным гусем.

…Я стоял, опираясь на стойку террасы, и любовался видами. Бескрайний девственный лес под таким же бескрайним голубым небом, тихая река с прозрачной у берегов водой, деревянные дома под красными крышами, подружка-тропинка, вся в свежей траве и полевых цветах, – это было похоже на удивительную картину, созданную гениальным художником. Картину такую живую, без единого изъяна, что я не мог найти подходящие слова, чтобы описать это чудо! Вокруг все было невыразимо прекрасно, аж сердце выскакивало из груди!

Тетя Клава возилась на кухне. Я распростер руки, будто птица – крылья, закрыл глаза:

– Смотри, Андрей! Как красиво! Будто природа поет прекрасную песню, божественную симфонию! И словами песни создает красоту! Сказала природа, и потекла река! Сказала – и зазеленел луг!

– Да, если не принимать во внимание ворчание тетки, – буркнул Андрей и сразу посмотрел в сторону кухни.

– А тетя твоя – золотая женщина! Она же о тебе печется…

В это время скрипнула калитка и показался старик.

– Вот, пришел наш дед Игнат, – Андрей изменился в лице, словно забеспокоился о чем-то.

Сгорбленный старик с седой бородой дошел до середины двора, так и не обратив на нас внимания. Он подошел к скамейке возле террасы и сел, уставившись в одну точку.

– Как дела, дед? – просто спросил Андрей.

Старик не обернулся, видно было, что ему все равно, есть кто-то рядом или нет. Достал из кармана табак, скрутил в бумажку и закурил.

Тетя Клава принесла жареную рыбу:

– Рыба из нашей речки, дед Игнат ловил, – тетя Клава посмотрела в его сторону.

Андрей тоже молча наблюдал за стариком. Беспокойство не отпускало их обоих.

– Не позовешь деда? – спросил я Андрея. – Неудобно…

– Не придет. Если захочет, сам явится, если даже не позовешь.

Старик обернулся в нашу сторону. Пристально посмотрел и поднялся с места. Тетя Клава быстро встала и накрыла полотенцем черный хлеб в тарелке. Старик заулыбался. Прошел на середину двора, оглянулся и вдруг весь затрясся, закрыв лицо ладонями. Сел на землю и начал пальцами ее царапать. Потом заплакал. Мне стало не по себе. Я вскочил с места. Тетя Клава, сойдя со ступеней террасы, крикнула в сторону соседского дома:

– Ни-на! Ни-ин-а-а! Ниночка! Где ты? Беги к нам, детка, быстро! Дед Игнат плачет! Беги-и!

В этот момент из соседского дома выскочила девчонка и побежала в нашу сторону, стуча босыми пятками по земле. Запыхавшись, достала из тарелки кусочек черного хлеба. Схватила с полки клочок бумаги и завернула в него хлеб. Потом побежала к старику. Села возле него на корточках и погладила его по голове. Протянула ему завернутый в бумажку хлеб:

– Вот, возьми! Не плачь! Я нашла! Смотри, вот, я нашла твою хлебную карточку! Она твоя! Возьми, вот! – девочка протягивает ему и бумажку.

Старик перестает плакать и тянет к ней худые руки. Бумажку он осторожно кладет в карман брюк. Немного сидит в той же позе. А потом встает с места. Улыбается. Шагает в сторону калитки. А девочка, будто ничего и не случилось, возвращается в соседний двор. Тетя Клава вытирает слезы:

– Бедный старик… Живет во-о-н в той избушке один. Но для него все двери в нашем селе открыты. Он в детстве блокаду Ленинграда пережил. Уже два года, как заболел вот такой болезнью. Говорят, в детстве он потерял хлебную карточку. Эх, что говорить, в мире столько разных болезней. Хорошо, что есть Нина. Только она может успокоить деда. Она уже привыкла. Даже из школы прибегает. Благо,школа близко.

– А кто понял, что его может успокоить девочка? – спрашиваю Андрея.

– Специалисты из психиатрической клиники в Питере, а потом работники научно-исследовательского института, – ответил Андрей.

…У меня комок в горле. Перед глазами встает страшная картина – война, разрушенный город, голод и снег, маленький мальчик плачет, он потерял хлебную карточку. Последнюю надежду на жизнь – и потерял. Из хлебного магазина выходит исхудалая девочка, она прячет кусок хлеба под рваную старую фуфайку. Вот она отламывает ему половину и протягивает мальчику:

– На, бери, не плачь! Ты обязательно найдешь свою карточку, только не плачь!

Мальчик смотрит на кусок хлеба в руках девочки и продолжает плакать.

– Меня зовут Нина, а тебя?

– Игнат… – все еще плачет мальчик.

…Я как будто там, я их вижу. Все тело дрожит, в глазах помутнело от слез. Я провожаю взглядом тихо идущего к берегу сгорбленного старика.

Андрей закуривает. Тетя Клава на кухне.

– Андрей…

– Что?

– Поехали, давай вернемся в город, – говорю я.

– Ведь ты сам просил, хотел побыть в тихом красивом местечке. Тебе же понравилось здесь!

– Понравилось, здесь очень красивые места. Но надо обратно. Я не могу…

Места прекрасные, воздух, природа первозданная. Я подумал: почему именно в таком прекрасном уголке русской земли я так остро почувствовал, что война еще не окончена, что она продолжается? Мне стало больно оттого, что эта красота в один миг пропала, будто растворилась в слезах маленького голодного мальчика, потерявшего хлебную карточку. Шрапнель осколков собственных воспоминаний о войне до боли царапала душу. Длинные глубокие борозды шрамов заныли, в моем теле продолжалась эта окопная война. Я понял, что во второй раз не выдержу того, что я увидел. Всю душу мою вывернуло наизнанку.

– Андрей, здесь, – я ударил себя кулаком в грудь, – здесь война еще продолжается… Как у деда Игната…

Андрей внимательно посмотрел на меня.

– Знаешь, много лет назад дед Игнат переехал из Питера сюда. Думаешь, он случайно выбрал это место? По соседству с домом, в котором через много лет родилась девочка Нина…

Андрей продолжил:

– Дед Игнат рассказывал, что с первого взгляда полюбил это место, как только увидел эту реку, поля, лес, и сразу понял, что здесь он встретит старость. И красота ответила ему взаимностью – она спасает его во время приступов – руками девочки Нины спасает мир в его душе. И я знаю, что эта красота принесет мир и в твою душу, друг!

Я стоял и молчал, пораженный.

Наталья Литвиненко. РАСТЯГИВАЯ РУКИ

Обычно эвакуация происходила быстро. Важно было, чтобы до раненого можно было допрыгать по деревьям. Во многих случаях достаточно было классического эльфийского плаща. Он прыжками добирался до дерева над раненым, выхватывал его, растянув руки, прикрывал плащом и сигал обратно. Делать это все надо было быстро. Как ни маскируйся – все равно откроют огонь. Он всегда успевал…