Задолго до этого я узнал от социологов, что одним из самых действенных инструментов борьбы с любыми пагубными привычками считается самоограничение. Даже в древнегреческой литературе появляется эта мысль: в «Одиссее» Гомера упоминается участок моря, на котором всегда гибли моряки, а причина была в том, что там жили две чрезвычайно сексуальные сирены, которые своим пением подзывали моряков к себе. В надежде как следует развлечься с прекрасными неземными созданиями мужчины прыгали в море и, разумеется, тонули. Но потом в один прекрасный день герой этой истории Одиссей сообразил, как одолеть соблазнительниц. Когда его корабль приближался к сиреноопасному участку моря, Одиссей велел крепко-накрепко привязать себя к мачте, чтобы он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Услышав пение сирен, герой при всем своем желании не смог прыгнуть в море.

Этот прием я использовал, когда старался похудеть. Я под завязку закупался углеводами и убеждал себя, что буду потреблять их умеренно и постепенно, а потом обжирался среди ночи. В итоге я прекратил покупать их. Я понимал, что в два часа ночи не погоню себя в магазин за пачкой чипсов. Наше «я-настоящее», существующее прямо сейчас, хочет преследовать благие цели и стать совершеннее. Но мы знаем свои слабые места и понимаем, что, скорее всего, не устоим перед соблазном. И поэтому ограничиваем выбор своему «я-будущее», как бы привязываем себя к мачте.

Чтобы проверить, действительно ли это срабатывает, было проведено несколько научных экспериментов. Например, в 2013 году профессор психологии Молли Кроккет, с которой я побеседовал в Йельском университете, собрала в своей лаборатории компанию мужчин и разделила их на две группы. Всем им предстояло испытание. Участникам было сказано, что они могут увидеть слегка возбуждающую фотографию прямо сейчас, но если готовы немного подождать и ничего не делать, то увидят совсем уже сексуальное фото. Первой группе было велено положиться на силу воли и самодисциплину. Зато второй группе дали возможность «связать себя обязательством»: пообещать вслух, что они подождут, чтобы увидеть более откровенное изображение. Ученых интересовало, действительно ли испытуемые, давшие предварительное обязательство, продержатся дольше тех, кто этого не сделал? Оказалось, что самоограничение срабатывает на удивление успешно: твердое решение поступить определенным образом и данное обещание позволяли мужчинам держаться намного лучше [9]. В последующие годы ученые провели целый ряд схожих экспериментов с аналогичными результатами [10].

Мое путешествие в Провинстаун было острым проявлением самоограничения и, подобно победе Одиссея, тоже началось на борту судна. Когда паром на Провинстаун отходил от причала, я смотрел на отражение майского солнышка в водах Бостонской бухты. Я стоял на корме рядом с мокрым развевающимся американским флагом и следил за пенной струей от гребного винта. Примерно через 40 минут на горизонте показалось мое место назначения, и я увидел очертания Пилигримского монумента^[14].

Провинстаун расположен на покрытом густой растительностью побережье Атлантического океана. Это конечная остановка американского континента, дальше ехать некуда. Как сказал писатель Генри Дэвид Торо, здесь можно ощутить за своей спиной Соединенные Штаты в полном составе. Я почувствовал головокружительную легкость, и с приближением берега рассмеялся, сам не знаю почему. Меня буквально шатало от усталости. Мне было 39 лет, и с 21 года я безостановочно работал. Практически без отпусков. Я постоянно впитывал информацию, чтобы стать еще более успешным писателем, и начал сравнивать себя с гусем на птицефабрике, которого насильно перекармливают, чтобы превратить его печенку в фуа-гра. За предыдущие пять лет я проехал больше 80 000 миль, собирая материалы для написания двух книг. Каждый божий день я старался узнать все больше, проинтервьюировать побольше людей и побольше рассказать. Сейчас же я неистово перескакивал от одной темы к другой, как при воспроизведении сильно заезженной пластинки, и мне было трудно задержаться хоть на чем-то конкретно. Я чувствовал усталость так давно, что прекрасно научился превозмогать ее.

Когда народ начал сходить на берег, я услышал где-то на пароме сигнал пришедшего сообщения и инстинктивно потянулся к карману. Меня охватила паника: где мой телефон? А потом я вспомнил и рассмеялся еще раз.

В тот момент я поймал себя на воспоминании о том, как впервые в жизни увидел мобильник. Мне было то ли 14, то ли 15 лет, то есть это был 1993 или 1994 год. Я ехал из школы домой на верхней палубе лондонского автобуса 340-го маршрута. Мужчина в костюме громко заговорил в предмет размером с небольшую коробку. Все, кто ехал на верхней палубе, обернулись и посмотрели на него, что ему явно польстило, и он заговорил еще громче. Это продолжалось еще некоторое время, пока один из пассажиров не обратился к нему:

– Приятель?

– Что?

– Ты полный придурок.

И пассажиры нашего автобуса нарушили первое правило лондонского общественного транспорта: мы переглянулись и заулыбались друг другу. Я помню, что на заре эры сотовой связи такие маленькие бунты случались в Лондоне повсеместно. Мы считали мобильные телефоны бессмысленным посягательством на наши права.

Свое первое электронное письмо я отправил лет через пять, будучи студентом университета. Мне было 19 лет. Я написал несколько предложений, кликнул «Отправить» и ждал, что почувствую что-то. Волной восторга меня не накрыло. Мне стало интересно, почему все так носятся с этой электронной почтой. Если бы тогда вы сказали мне, что через 20 лет эти технологии, которые поначалу казались отталкивающими, настолько завладеют мной и я буду спасаться бегством на корабле, я бы решил, что вы спятили.

Я сошел с корабля и достал из сумки распечатанную из интернета карту. Уже долгие годы я ориентировался на местности исключительно по картам в Google, но, к счастью, Провинстаун состоит из одной длинной улицы, так что вариантов было два: двигаться направо или налево. Мне нужно было направо, в офис агентства недвижимости, через которое я снял свою комнатушку в пляжном домике. Я пошел по Коммершл-стрит мимо аккуратных магазинчиков, торгующих лобстерами и секс-игрушками (разумеется, не в одном и том же магазине, это был бы перебор даже для Провинстауна). Годом раньше я заезжал сюда на денек в гости к своему приятелю Эндрю, который проводит в этом городке каждое лето. Провинстаун оказался чем-то средним между милой чопорной деревушкой в архаичном новоанглийском стиле и настоящим гнездом разврата. Когда-то давно это был рыбацкий городок, населенный португальскими иммигрантами и их детьми. Потом туда потянулись художники, и место превратилось в анклав богемы.

Я выбрал Провинстаун, поскольку посчитал его очаровательным и несложным. Мне (несколько самонадеянно) показалось, что я уловил основные тенденции жизни в городке в первые же проведенные там сутки. Я был настроен уехать в место, которое не будет слишком возбуждать мое журналистское любопытство. Если бы я выбрал, к примеру, Бали, то наверняка очень скоро решил бы разобраться в устройстве местного общества, начал бы интервьюировать людей и быстро вернулся бы к своей маниакальной погоне за информацией. Мне нужно было уютное чистилище, где я мог бы снимать напряжение, и не более того.

Пэт, агент по недвижимости, отвезла меня в пляжный домик. Он стоял у моря, в 40 минутах ходьбы от центра Провинстауна, – как оказалось, практически в соседнем городке Труро. Простой деревянный дом был разделен на четыре отдельные квартиры. Моя занимала левую половину первого этажа. Я попросил Пэт убрать модем на случай, если в припадке безумия я куплю себе устройство с выходом в интернет, а также отключить кабельное телевидение. В моем распоряжении были две комнаты. Короткая гравийная дорожка за домом вела к ожидавшему меня океану – огромному, теплому и гостеприимному. Пэт пожелала мне удачи, и я остался один.

Я распаковал книги и начал просматривать их. Выбранная меня никак не зацепила. Отложив ее, я пошел прогуляться к океану. Сезон в Провинстауне только начинался, и на пустынном берегу было всего шесть человек, не считая меня самого. Внезапно я понял, что поступил именно так, как было нужно. Такое возможно почувствовать лишь несколько раз за всю жизнь. Столько лет мой взгляд был прикован к разным быстрым и очень непостоянным вещам вроде ленты Twitter. Глядя на всю эту скоротечность, ощущаешь себя встревоженным и возбужденным: кажется, что тебя смоет течением, если ты не пошевелишься, не подашь знак или не закричишь. А сейчас я смотрел на нечто древнее и неизменное. «Этот океан был здесь задолго до тебя и будет существовать еще много лет после того, как твои мелочные дела забудутся», – сказал себе я. Twitter заставляет нас думать, что весь мир зациклен на тебе и твоем ничтожном «я»: он любит тебя, ненавидит тебя, говорит о тебе прямо сейчас. А этот океан позволяет почувствовать, что мир приветствует тебя со спокойным, мягким, доброжелательным безразличием. Он никогда не станет возражать тебе, что бы ты ни сделал.

Я простоял там долго. Не крутиться, а оставаться в полной неподвижности, – в этом покое было что-то шокирующее. Мне было трудно припомнить, когда я последний раз ощущал нечто подобное. Закатив джинсы, я пошел в сторону Провинстауна по океанскому прибою. Вода была теплой, ступни слегка вязли в песке. Вокруг моих бледных ног сновали туда-сюда мелкие рыбешки. Я наблюдал, как прямо передо мной зарывается в песок краб. А потом, минут через 15, я увидел нечто настолько странное, что просто остолбенел. И чем дольше я смотрел, тем большее недоумение испытывал. Посреди океана прямо на воде стоял мужчина. Я не разглядел ни лодки, ни чего-либо другого для водного передвижения. Но он стоял, стоял прямо, как столб, и далеко от берега. Я подумал, уж не начались ли у меня галлюцинации на почве переутомления. Я помахал ему, он помахал в ответ. Потом он развернулся спиной к суше и развел руки в стороны ладонями наружу. Он оставался в таком положении довольно долго, и все это время я наблюдал за ним. После чего он пошел в мою сторону, прямо по глади океана.

Заметив мой оторопевший вид, он объяснил, что в Провинстауне прилив накрывает берег, а неровности песка под поверхностью воды незаметны. Тут есть и отмели, и наносные песчаные островки, и если идти по ним, со стороны создается впечатление, что человек ходит по воде. В следующие месяцы я часто видел этого мужчину, часами спокойно и неподвижно находившегося в океане с разведенными руками. Я подумал о том, что это же прямая противоположность Facebook, – стоять в полном покое и смотреть на воду, подставив ладони солнечному свету.

В конце концов я добрался до дома моего приятеля Эндрю, где меня выбежала встречать одна из его собак. За год до этого нашего ужина Эндрю побывал на долгом ретрите молчания – ни телефонов, ни разговоров. Друг велел мне наслаждаться этим ощущением безмятежности, поскольку оно продлится недолго. Эндрю объяснял, что, только отказавшись от всего этого ненужного шума, начинаешь понимать, от чего именно тебя это отвлекало. «Ох, Эндрю, ты у нас такой пафосный!» – сказал я, и мы оба рассмеялись.

После ужина я прошелся по Коммершл-стрит. Миновал библиотеку, ратушу, памятник жертвам СПИДа, кондитерскую, а потом услышал пение. В пабе «Корона и якорь» какие-то люди собрались у пианино и исполняли популярные песенки из мюзиклов и кинофильмов. Я зашел внутрь и присоединился к ним. Вместе мы спели почти все номера из «Эвиты»^[15] и «Богемы»^[16]. Меня вновь поразила огромная разница между совместным пением с группой незнакомцев и общением с незнакомцами через экраны устройств. В первом случае твое «я» растворяется в общем хоре, во втором – его всячески подначивают и высмеивают. Напоследок мы спели «Целый новый мир»^[17].

Я вернулся в пляжный дом около двух ночи. Сравнивал голубое свечение экрана, которое не дает тебе толком расслабиться, и естественное освещение, которое будто говорило: «твой день окончен, пора отдыхать». В доме было пусто. Меня не ждали ни сообщения в мессенджерах, ни электронные письма. Впрочем, может быть, и ждали, но в течение ближайших трех месяцев я не буду этого знать. Я добрался до кровати и погрузился в самый глубокий сон на моей памяти. Проспал я 15 часов кряду.