* * *

Неделя прошла в этом мареве релаксации. Я был словно пьян от смеси усталости и покоя. Я сидел в кофейнях и разговаривал с незнакомыми людьми. Я бродил по библиотеке и трем книжным магазинам Провинстауна, выискивая, что бы мне еще почитать. Я съел столько лобстеров, что, если у этого вида когда-нибудь появится сознание, они вспомнят меня как жестокого тирана, уничтожавшего их сородичей в промышленных масштабах. Я прогулялся до места, где 400 лет назад на американскую землю высадились первые британские колонисты: они посмотрели округу, не обнаружили ничего интересного, поплыли дальше и обосновались у Плимутской скалы.

В моем сознании начали всплывать странные вещи. В голове постоянно играли первые строчки песен рубежа 1980–1990-х годов, когда я был совсем мальчишкой. «Cat Among the Pigeons» группы Bros, «The Day We Caught the Train» группы Ocean Colour Scene – я уже давно и думать о них забыл. В отсутствие Spotify послушать их целиком я не мог, поэтому напевал их про себя, гуляя по пляжу. Каждые пару часов меня охватывало незнакомое внутреннее ощущение, и я задавался вопросом: «Что это?» Это было спокойствие. Но я же всего-то и сделал, что не взял с собой две железяки, – почему все обстоит настолько иначе? Казалось, будто я много лет держал на руках двух то и дело заходящихся в коликах младенцев, а теперь их отдали няньке и они пропали с глаз долой вместе со всеми воплями и рвотными позывами.

Для меня все замедлилось. Обычно я просматривал новости примерно раз в час и постоянно находился под капельницей тревожащих фактоидов, пытаясь найти в них какое-то подобие смысла. В Провинстауне я уже не мог этого делать. Каждое утро я покупал три газеты и усаживался читать их, после чего не интересовался происходящим в мире вплоть до завтра. Вместо нескончаемого нагнетания на протяжении целого дня я получал емкую, тщательно отобранную информацию о происходящем, а потом занимался другими делами. В один из дней вскоре после моего приезда стрелок зашел в редакцию газеты в Мэриленде и убил пятерых журналистов. Разумеется, как журналист я принял это близко к сердцу. В обычной жизни я бы сразу получил кучу сообщений от своих друзей, часами сидел бы в соцсетях и постепенно формировал общую картину событий, отсеивая искаженную информацию. В Провинстауне уже на следующий день после расстрела я узнал из газет все, что мне было нужно знать. Печатные издания – а именно их и сделал своей целью стрелок – внезапно показались мне невероятно современным и необходимым всем нам изобретением. Я осознал, что мой привычный режим потребления новостей вызывал панику, а этот новый способ побуждал к трезвому взгляду на вещи.

В ту первую неделю у меня было ощущение, что происходит нечто, постепенно приоткрывающее мои рецепторы. Но что это было? Осознание двух первых недель в Провинстауне (и причины, по которым я чувствовал себя именно так) стало приходить ко мне лишь позже, когда я приехал в Копенгаген.

* * *

Сыновья Суне Леманна запрыгнули к нему в кровать, и внезапно он интуитивно понял, что что-то не так. Каждое утро двое мальчиков с веселыми воплями скакали по нему и его жене, радуясь наступившему новому дню. Именно такого рода сценки представляют себе люди, мечтающие стать родителями. Суне обожал своих сыновей. Он понимал, что должен восхищаться их бодростью и весельем, но постоянно, стоило ребятам появиться, его рука инстинктивно тянулась не к ним, а к неодушевленному холодному предмету. «Я хватался за смартфон, чтобы проверить электронную почту, и это при том, что мне нужно было обратить внимание на моих детей, которые этого ждали», – сказал он мне.

При каждом воспоминании об этом Суне становилось стыдно. Физик по образованию, он преподает на факультете прикладной математики и информатики Датского технического университета. Со временем он решил, что должен анализировать происходящее не только в мире физики, но и в нем самом. Леманн признавался: «Мне не давали покоя мысли о том, что я утрачиваю способность сосредотачиваться на своей работе. Я сознавал, что почему-то не могу ограничить себя в пользовании интернетом». Он ловил себя на том, что часами бездумно следит в социальных сетях за мельчайшими подробностями событий вроде президентских выборов в США, не делая ничего полезного. Это уже сказывалось на нем не только как на отце, но и как на ученом. Суне понимал, что его работа отчасти состоит в том, чтобы думать иначе, чем остальные, но, постоянно находясь в среде, где люди получают одну и ту же информацию, он начинает и мыслить как все.

У Леманна было ощущение, что проблемы с концентрацией внимания испытывают и многие другие в его окружении, но в то же время он понимал: людям часто может казаться, что они катастрофически деградируют, хотя на самом деле они просто стареют. Отнести свою личную деградацию на счет деградации человечества в целом всегда бывает заманчиво. Суне, которому в то время было под 40, спросил себя: «Это я раздражительный старик, или это мир действительно меняется?» И тогда совместно с учеными из многих европейских стран он приступил к самому масштабному исследовательскому проекту, целью которого было ответить на главный вопрос – действительно ли снижается наша коллективная способность концентрировать внимание [11]?

На начальном этапе был составлен список источников информации, которые можно было проанализировать. Первым и наиболее очевидным стал Twitter. Эта платформа запущена в 2006 году, а Суне приступил к своему проекту в 2014-м: изучить нужно было восемь прошедших лет. В Twitter можно отслеживать тематику и продолжительность дискуссий, то есть перед учеными был действительно внушительный массив данных. Как долго длится обсуждение темы в этой социальной сети? Изменилась ли продолжительность концентрации коллективного внимания на отдельно взятом вопросе? Как варьировалось время, в течение которого люди обсуждают топовые темы? Ученые обнаружили, что в 2013 году тема оставалась в топе Twitter в среднем 17,5 часа, а в 2016 году этот показатель снизился до 11,9 часа. Это позволяет предположить, что продолжительность внимания публики к отдельно взятым предметам неуклонно сокращается.

Исследователи согласились, что это интересное наблюдение, но, возможно, это специфическая особенность Twitter. Они начали анализировать и другие данные. Как изменяется популярность поисковых запросов в Google? Что происходит в продажах билетов в кино – люди продолжают ходить на блокбастеры? Была изучена длительность обсуждения топовых тем в Reddit. Все эти данные свидетельствовали о том, что со временем длительность концентрации общества на отдельно взятой теме сокращается. Любопытно, что единственным исключением стала Wikipedia, где уровень внимания стабилен. Одни и те же закономерности были выявлены практически во всех проанализированных источниках. «Мы рассмотрели кучу разных систем… и убедились, что в каждой налицо тенденция ускорения», – сказал Суне. Пик популярности достигается быстрее, но и спадает тоже быстрее.

Ученых заинтересовало, давно ли эта тенденция возникла, и вот тут-то они сделали действительно поразительное открытие. Суне и его коллеги решили с помощью сервиса Google Books исследовать полные тексты книг, опубликованных с конца XIX века и вплоть до наших дней. Для этого они воспользовались методом многословной последовательности, который математическим путем определяет частоту появления новых предложений и тем в текстах. Это эквивалентно поиску хэштегов. Компьютеры выявляют новые фразы по мере их появления и определяют, как долго они оставались в центре внимания. Сколько недель или месяцев проходило, прежде чем нашим предшественникам надоедало и они переходили к чему-то еще? Проанализировав данные, ученые обнаружили, что тенденция на удивление схожа с Twitter: на протяжении более чем 130 лет всплески общественного интереса к новым темам становятся все скоротечнее и скоротечнее.

Суне сказал, что при виде этих результатов он действительно осознал: положение дел печальное и нужно бить тревогу. Впервые в мире было получено доказательство того, что наша коллективная способность концентрировать внимание снижается. И что самое главное, это началось не с появлением интернета, а происходило в эпоху наших и родителей, и прародителей. Действительно, интернет придал этой тенденции мощное ускорение, но главное в открытии Суне и его коллег – это не единственная причина.

Ученые хотели понять, чем обусловлено такое изменение, и разработали сложную математическую модель, чтобы разобраться. Модель немного похожа на системы, которые создают метеорологи для прогнозирования климатических изменений (если вам интересны технические детали этой разработки, их можно найти в опубликованной работе). После применения этой модели было установлено, что существует единственный механизм сокращения срока общественного интереса к той или иной теме. Нужно всего лишь закачивать в систему побольше информации. Чем больше информации в нее закачивается, тем меньше у людей времени, чтобы сфокусироваться на ее любом отдельно взятом элементе.

Это интересное объяснение причин такого ускорения. «Просто в системе становится все больше информации. Какая-нибудь новость 100 лет назад в буквальном смысле путешествовала, и совсем не быстро», – объяснял Суне. Если случалось крупное природное бедствие в норвежском фьорде, людям нужно было добраться от этого фьорда до Осло, потом кто-то должен был написать об этом, после чего новость неспешно расходилась по земному шару. Сравните это с массовым убийством в Новой Зеландии в 2019 году. Отъявленный расист убивал мусульман в мечетях и стримил^[18] свое нападение в социальной сети, так что наблюдать это мог кто угодно и где угодно.

По словам Суне, на данный момент люди буквально захлебываются информацией, слишком уж доступной она стала, мы пропитаны ею. В условных цифрах это показали двое других ученых – Мартин Хилберт из Университета Южной Калифорнии и Присцилла Лопес из Открытого университета Каталонии [12]. Представьте себе, что прочитали от корки до корки газету из 85 страниц. В 1986 году, с учетом всех источников – телевидения, радио и т. п., – на среднестатистического человека ежедневно обрушивался поток информации, эквивалентный содержанию 40 таких газет. К 2007 году этот объем возрос до 174 газет. И я буду крайне удивлен, если с тех пор масштаб не стал еще больше. Именно рост объемов информации создает ощущение увеличения скорости жизни.

Как сказываются на нас эти изменения? Когда я задал этот вопрос, Суне улыбнулся: «Ну, скорость, это же так здорово… Мы погружаемся во все это еще и потому, что это обалденно, так ведь? Ты на связи с целым миром, тебе кажется, что бы ни случилось, ты все узнаешь и во всем разберешься». При этом мы убедили себя, что можем наращивать объемы информации и скорость ее получения без каких-либо последствий. Это заблуждение: скорость становится изнурительной. Что еще более важно – мы поступаемся глубиной познания, ведь чтобы углубиться во что-то, нужно время. И размышления. Если тебе нужно быть в курсе всего на свете и постоянно слать электронные письма, времени, чтобы углубиться, не будет. Построение сложных отношений тоже требуют времени: нужны силы, нужна самоотдача. И внимание, верно? Все то, что требует углубленности, напрягает. И нас все больше и больше тянет к поверхностному.

В научной статье Суне о результатах его исследований была одна фраза, которая не выходила у меня из головы: наш коллективный ресурс внимания истощается в ускоренном темпе. Читая об этом, я понял, что происходило со мной в Провинстауне. Впервые в жизни я жил в пределах своего ресурса внимания. Я потреблял ровно столько информации, сколько мог обработать, обдумать и проанализировать, и не более того. Шланг, из которого в меня хлестала информация, был перекрыт. Вместо этого я прихлебывал воду в той мере, в которой этого хотел.

Суне – улыбчивый и приветливый датчанин, но когда я спросил его о перспективах развития этих тенденций, он напрягся и посуровел. «Мы ускоряемся уже очень давно и, несомненно, приближаемся к некоему пределу», – сказал он. По его словам, это ускорение не может продолжаться до бесконечности. Существует же физический предел скорости движения. В какой-то момент ускорение прекратится. Но прямо сейчас нет никаких признаков замедления.