Хозяин белых оленей (страница 5)
Я вспомнил, как Мария окуривала подошвы нашей с Горном обуви, и спросил:
– Гаврила, расскажите, какие еще обычаи с чумом связаны? Ну, чтобы мы случайно не нарушили…
– У каждой женщины сумочка есть, тучан называется. Вон, смотри, Мария как раз из нее иголки достает… – Гаврила показал на свою жену, которая вместе с Олей опять шила красивую шубу. – Такой тучан девочка себе делает, как шить научится, и всю жизнь его хранит. Там нитки, иголки, наперстки, кусочки сукна, меха – все, что хозяйке для работы нужно. А как бабушка умирает, ей под голову ее тучан кладут, чтобы в Нижнем мире не с пустыми руками появилась. Мужчинам нельзя тучан трогать, грех это!
Мы с Горном посмотрели на Олю с Марией. У каждой под рукой лежал тучан: у Марии – уже старый, потертый, украшенный бубенчиками, а у Оли – совсем новый, с богатой вышивкой бисером.
– Еще в чуме особое место есть, тоже священное, – это очаг. Там Хозяйка Огня живет. Женщины, когда еду готовят, обязательно ей бросят что-нибудь: кусочек жира, мяса. Иначе обидится Хозяйка Огня и отомстит: ребенок кипятком обварится или еще что случится. А под очагом железный лист лежит…
– Это чтобы пожара в чуме не было, так? – уточнил Горн.
– Не только. Проходит через чум еще одна невидимая нить, через очаг к верхнему отверстию-дымоходу, у ненцев макода-си называется, у хантов – хон вус. Эта нить все три мира соединяет: Нижний, где злые духи живут, Средний, где люди, олени и Хозяева рек и лесов, и Верхний, откуда боги на нас смотрят. Под очагом железный лист лежит, чтобы злые духи не могли в чум пробраться, болезнь чтобы не наслали. Через железо нечистая сила пройти не может. А верхнее отверстие всегда открыто, чтобы боги могли видеть, как мы здесь живем…
– А доски пола? Они только для тепла или тоже священные? – продолжал выяснять Горн.
– И для тепла, и чтобы весной грязно в чуме не было, когда снег тает! – кивнул Гаврила. – А еще, если человек умирает, из этих досок гроб ему делают. Видели, может, в тундре могилы ненцев?
– Я видел, Гаврила! Давно еще, лет десять назад, мы с братом в поход пошли на Полярный Урал. Сначала мы подумали: ящик геологи бросили, хотели доски для костра взять. Посмотрели – а там скелет лежит… Ох и испугались мы тогда! – вспомнил я историю из своей юности.
– Да, это могила ненецкая была. Из досок гроб делаем, чтобы песцы или другие звери мертвого не потревожили. Вместе с покойным вещи его кладем: с мужчиной – оружие, аркан, упряжь, с женщиной – тучан, посуду, скребки для шкур. Нарту рядом ставим, перевернув ее. А на мужской могиле еще хорей втыкаем, которым покойный оленей погонял. Мужские могилы поэтому издалека видны… Только все вещи, по нашему поверью, умереть должны вместе с хозяином. Одежду мы режем, ружью ствол забиваем, аркан рвем, нарту ломаем. Тогда в Нижнем мире, где умерший потом жить будет, эти вещи целыми окажутся. Там, у Нижних Людей, все наоборот…
– Гаврила, а почему у вас в чуме православные иконы стоят, кресты на платке вышиты, лампадка горит? Вы разве христиане? – решился я задать щекотливый вопрос.
– Конечно, христиане! Хантов и ненцев давно крестить стали, когда русские только на Север пришли. Дед рассказывал, сначала наши предки не хотели креститься. Говорили русским: у вас свой Бог, у нас свои боги. Будем мирно жить, торговать будем, а от богов своих не откажемся. Тогда русские на хитрость пошли. У Обдорска, сейчас Салехард это, ярмарка каждый год проходила. И вот приезжает на ярмарку священник и давай кричать: «Эй, люди инородческие, самоеды да остяки! Кто веру православную примет нынче, тому подарки дадим: бабам – сукна отрез, бисер, иголки, а мужикам – ножи, топоры, чай и табак!»
Ну, предки наши неглупые люди были, пошли креститься. Появилась тогда у нас поговорка: «Русский Бог – щедрый Бог!». И вот сидят наши деды вечером в чуме, чай пьют, тем хитрым попом подаренный, и один говорит другому:
– Ты, брат, сколько раз к белому шаману ходил?
– Я пять раз ходил! Вот смотри: пять крестиков он мне дал!
– Э-э-э, а я вот семь раз ходил, потом белый шаман меня узнавать начал!
Гаврила засмеялся, мы с Горном тоже не смогли сдержать улыбки.
– Мы же, когда в малицах, в капюшонах меховых, для русских все на одно лицо! – продолжал смеяться ненец. – Вот так и стали православными. Крестики те мы на священные нарты повесили, у меня до сих пор хранятся. Ну, священники охотно и колокольчики дарили, иконы. Мы эти святые вещи уважаем, вместе с нашими идолами храним, на почетное место ставим. Вот посмотри на Торум Сахал…
Гаврила повернулся к священной стороне чума и показал рукой на иконы:
– Иисус, главный русский Бог. Мы его уважаем очень, он в одном ряду с нашими Явмалом и Понгармэ стоит. Большой человек был Иисус – судьбу свою знал, но не испугался, до конца пошел! Так каждый ненэй ненэч поступать должен, каждый Настоящий Человек. Божью Матерь у нас очень женщины почитают. Она же сродни Мяд Пухуця, женским духам – Хозяйкам Чума. В родах помогает, детей от болезней хранит.
А в центре у нас – сам Илибямбертя, Даритель Жизни, защитник оленей. Он пастухам помогает оленей пасти…
– Простите, Гаврила, но, по-моему, это Николай Угодник… – заметил я.
– Так его русские называют. А для нас он Илибямбертя, старик с белой бородой, великий оленевод!
Мы иконы почитаем, каждый праздник им жертвы приносим, как и нашим духам, губы святых кровью оленьей мажем, жиром, дымом особым окуриваем… Так что мы христиане!
– А в церковь ходите, Гаврила? – спросил Горн.
– Да нет, редко мы в городе бываем. Да и зачем? Все русские боги у нас в чуме живут, если что надо – мы с ними здесь и поговорим или на священное место иконы отвезем, где жертвы приносим…
От бревна до хорея
Нарт в хозяйстве оленеводов было много, к тому же все сани были разных типов. Делились они в первую очередь на мужские и женские. Мужские были легче и меньше, женские – выше и тяжелее: женщины перевозили гораздо больше вещей, посуды, одежды. Любая нарта представляла собой сани с двумя массивными полозьями, в заднюю часть которых вставлялись изящные ножки. Они стояли наискосок, играя роль амортизаторов. К ножкам крепились верхние жерди и основа из досок, на которой можно было сидеть либо укладывать на нее вещи. К полозьям деревянными штифтами прибивались подполозки – нярма. При движении по насту или камням дерево быстро изнашивалось, а заменить подполозки было гораздо легче, чем сами полозья: не надо было разбирать нарту. На стойбище все сани стояли в строго отведенных местах: женские нарты – напротив входа в чум, мужские – с противоположной стороны жилища.
– Вот это – мужская нарта, – показывал нам свое хозяйство Гаврила. – Легкая, быстрая. На ней пастухи в стадо ездят, оленей гоняют. А вот – хэхэ хан, священная нарта. В ней как раз иконы и духи наши живут. Считается, эта нарта первая в аргише идет, путь прокладывает, хотя мужчина и едет перед хэхэ хан на легковой нарте. К священной нарте женщинам даже подходить нельзя, и детям – тоже. Если ребенок до священной нарты дотронется – ручки у него опухнут, болеть будут. Тогда придется серебряные монеты искать, к рукам прикладывать. Бывает, что ребенок и ослепнуть может, к священной нарте прикоснувшись. Тогда плохо дело, без помощи шамана не справиться…
Гаврила поправил шкуру белого оленя, которой была накрыта хэхэ хан, и пошел дальше, показывая нам другие сани:
– А вот вандако, грузовая нарта. У нее бортики высокие, чтобы вещи не выпадали. Такие нарты и у мужчин, и у женщин есть, только женские побольше немного.
– Гаврила, а что такое аргиш? – спросил Горн.
– Аргиш – это караван нарт. Они одна за другой ставятся, в строгом порядке. Каждый аргиш один человек ведет. Мужчина – мужской аргиш, женщина – женский. Сколько людей в чуме – столько и аргишей…
Мы с Горном рассматривали разные нарты, все удивительно тонкой работы. В нартах не было ни единого гвоздя, все детали соединялись деревянными штифтами и кожаными ремнями.
– А вот женская нарта, не хан, – Гаврила показал на высокую нарту, где место для сидения было укрыто тентом из бересты, натянутым на каркас из ивовых прутьев. – В такой нарте женщина и ее маленькие дети едут. Вот здесь, под крышей, даже погремушка висит!
Мы заглянули в нарту и увидели погремушку, сделанную из гаек от «бурана», оленьих рогов, бисера и цветного пластика.
– А вот нарта сябу, женская нарта, вроде мужской священной, – продолжал Гаврила. – В женском аргише второй идет. Мы, мужчины, ее не трогаем: там женскую обувь перевозят, очажный лист – все, что со входом в Нижний мир связано… Вот женские вандако, а эта – лабаз охол. Видите, сверху деревянный ящик с дверцей стоит? Там женщина продукты хранит, чтобы звери всякие их не съели. А последней в женском аргише идет нгэту, длинная нарта. На ней жерди чума перевозят, доски пола, нюки – покрышки на чум. У нас по обычаю чум женщины ставят и перевозят его женщины. Хотя мужчины могут помочь – нюки тяжелые на крышу закинуть, например…
– А почему длинная нарта в конце аргиша идет? – полюбопытствовал Горн.
– Ну, ты просто никогда аргиш не видел! – улыбнулся Гаврила. – Олени же в каждую нарту запрягаются. Зимой – по два-три, летом – по пять-шесть: им летом тяжело, по траве и камням нарты тащить приходится. И каждая последующая упряжка веревками или цепями соединяется с идущей впереди. Вот и вытягивается аргиш – пять, семь, а то и восемь нарт одна за другой! Поставь нгэту, длинную нарту, в центр – и олени, идущие сзади, на острые концы жердей чума наткнутся. Именно поэтому и ставят нгэту только в конце аргиша…
Мы с Гаврилой и Горном устроились на деревянных чурбаках позади чума, и хозяин показал нам заготовки для нарт:
– Вот, листвянку мы с Сергеем уже привезли. Хорошее дерево, прочное, на полозья нарт и на ножки пойдет…
– Гаврила, а жерди чума тоже из лиственницы делают? – задал я вопрос.
– Нет, нельзя лиственницу на чум пускать, что ты, что ты! – замахал руками Гаврила. – Поверье у нас есть. Говорят, бродит по миру Сатана невидимый, прячется в стволах лиственниц. А по небу на нарте своей ездит Илья Пророк. Как Сатану увидит – сразу молнией его бьет! Возьмешь листвянку на ол – жердь чума – молния в твой дом и ударит! А вот полозья нарт из лиственницы очень хорошие получаются! Только брать надо сторону южную, прочную. А сердцевину, где Сатана прячется, мы никогда не берем! Олы, жерди чума, мы из молодых елок делаем. Бывает, долго хорошее дерево искать приходится: ровное, высокое, чтобы по всей длине почти одной толщины было. За зиму штук десять найдешь, и то хорошо! Кору снимаем, снизу затачиваем, чтобы в землю втыкался, – и готов ол! Мы вот зимой в тайге кочуем, нам проще. А северные ненцы на зиму в тундре остаются, там деревьев высоких нет. Ох и берегут они олы! Много лет каркас служит, из поколения в поколение переходит. Жерди снизу летом подгнивают, их снова обстругивают. Если наверху чума олы высоко торчат – чум новый; если самыми кончиками соприкасаются – старый чум, много раз уже жерди подстругивали…