Я уже бывала в подобных ситуациях, поэтому понимания ждать не приходилось. У меня было свое представление о любви, у них – свое, и все остались бы при старом мнении.

– Бекс, а что наиболее важно для ваших нужд?

Я избежала удара, под него попал рыжий пацан с веснушками, который сидел впереди. Выглядел он как настоящий человек-зажигалка, и рыжие волосы лишь добавляли к образу.

– Значимость.

Я закатила глаза – ну правда же.

– Полагаю, я хочу, чтобы меня замечали и слушали, – добавил Бекс.

Ага, с огоньком и пылко.

– Гвен? – спросил Кипплер.

Девушка с блондинистой стрижкой наконец-то получила имя. Она чуть склонилась вперед, к Олли, и ответила:

– Уверенность.

Олли заерзал на месте, а она продолжила:

– Я хочу чувствовать себя в безопасности, полагаю. Особенно в отношениях.

Воздух в комнате после ее слов словно потяжелел.

– А что насчет вас, Мастерс? Каковы ваши нужды?

Я аж вперед подалась. Я была уверена, что Олли ответит «значимость». С моего приезда девушки оказывали ему больше внимания, чем я получала от Джейка. Он выглядел как человек, который живет ради внимания, которому необходимо, чтобы его желали. Ничем не отличающийся от других.

– Сложно сказать, Кипп. Из всех вариантов я бы назвал любовь, но это ведь не то чтобы эмоция.

Погодите. Что?

– В каком смысле? – спросил доктор Кипплер.

– Эмоции могут меняться – из одной крайности в другую. И зависят от условий. Но любовь… – Он слегка покачал головой. – Любовь никогда не меняется. Она переживает все остальные эмоции. И если она исчезает, то на самом деле никогда и не была любовью.

Олли вздохнул и добавил:

– Любовь – это неизменность, Кипп. Константа. Не эмоция.

Я приподняла брови и принялась дырявить взглядом его затылок.

Доктор Кипплер провел рукой по подбородку, задумавшись.

– С учетом всего вышесказанного, каким же другим словом вы бы назвали любовь, если не эмоцией?

Олли усмехнулся.

– Вы мне скажите.

Класс снова затих, а потом доктор Кипплер осмотрелся.

– А вы что скажете, Джетт? Какая эмоция самая важная для вас?

Я чуть склонила голову в сторону Кипплера, раз уж все его внимание вновь сосредоточилось на мне.

– Разнообразие, – выдохнула я, не особо задумываясь над ответом.

– Объясните подробнее?

– Нет.

Доктор Кипплер кивнул в знак уважения к моей честности и повернулся к классу.

– Для тех, кто еще не знаком с разнообразием: это мотивация к поиску перемен или вызова вне привычной рутины. Мастерс не хочет еще как-то изменить пирамиду Маслоу? – Кипплер ухмыльнулся, посмотрев на Олли, тот покачал головой, и по классу разнеслись смешки. – Что ж. Ваши ответы на мой вопрос помогут понять причину того, почему вы вообще здесь оказались.

Кипплер сложил перед собой руки и засиял, будто бы гордился своим внезапным открытием.

После уроков я зашла в офис доктора Конуэй. Комната была размером с мою, и в окна лился яркий солнечный свет. У стены стояло кожаное кресло, напротив него – заваленный бумагами стол. Синие стены были увешаны плакатами с позитивными цитатами.

Доктор Конуэй повернулась и одарила меня улыбкой.

– Мия, очень приятно наконец с тобой познакомиться! – Она поднялась и протянула мне руку. – Прошу, присаживайся.

Стоило ей только открыть свой рот, как я тут же поняла, что доктор Конуэй – американка. Акцент у нее был бостонский. Густые черные волосы обрамляли лицо и ниспадали на плечи.

– Как тебе дорога?

– Долгая. – Я опустилась в кресло и осмотрела комнату, а потом задержалась на постере с котенком и надписью: «Сегодня я не буду тревожиться из-за вещей, которые не могу контролировать».

Интересно, а котенок-то из-за чего должен тревожиться?

Справа от меня стоял книжный шкаф, заполненный романами, о которых я никогда не слышала, и целой коллекцией книг по самопомощи.

– Да, я тоже не особо скучаю по самолетам… – Доктор Конуэй вздохнула.

– Вы из Бостона?

– И родилась, и выросла. Приехала в Британию в творческий отпуск. В планах моих не было отыскать здесь любовь всей моей жизни, но… – Она вскинула руки. – Всякое случается!

Я отключилась сразу после того, как она упомянула творческий отпуск, но продолжала с интересом кивать. Я вспомнила, как мама рассказывала о том, что приезжала сюда во время своего отпуска. Видимо, Англия манила множество зарубежных студентов.

– Так скажи мне, как думаешь, почему ты здесь? – спросила она.

– Я оказалась здесь, потому что отец мой отказывается признавать очевидное. Он не отправил меня в психушку только потому, что его единственная дочь должна закончить универ и зажить нормальной жизнью.

– А тебе место в психушке?

– Мне нигде нет места.

Доктор Конуэй постучала по папке с моим делом длинными нарощенными ногтями и скрестила ноги.

– Я читала твое дело, Мия. Ты страдаешь алекситимией и расстройством эмоциональной отстраненности. Ты дважды пыталась покончить с собой, разбила машину своей мачехи о гараж, подожгла машину своего директора и, мое любимое, – пришла в дом своего психолога в плаще и на каблуках под видом нанятой проститутки. – Она рассмеялась, сменила позу и облокотилась локтями о колени. – Надеюсь, жена его простила.

Я пожала плечами, и атмосфера в комнате переменилась вместе с выражением лица доктора.

– Если ты не против, могу я спросить, почему обе твои попытки суицида не увенчались успехом?

Прямой подход, надо же. Я еще больше склонила голову.

– У меня бы получилось, если бы отец меня не нашел.

– Мне кажется, ты хотела, чтобы отец тебя нашел.

Она ошибалась. Он должен был вернуться домой не раньше пяти.

– Вы промазали.

– Нет, думаю, я все-таки куда-то попала… Могу я спросить кое-что еще? Когда ты в последний раз плакала?

Она серьезно?

– Я не плачу. Для этого я должна хоть что-то чувствовать.

– Ты плакала, когда умерла твоя мать?

Нет.

– Я не хочу о ней говорить.

Доктор Конуэй откинулась на спинку кресла и положила руки на колени.

– Твой отец отметил, что ты не всегда была такой. Должно было что-то произойти… нечто ужасное, что вызвало подобную реакцию. Твой мозг повернул рубильник, чтобы защитить себя. Медицина тут не поможет. Она может лишь продлить время выживания, пока рубильник не окажется в исходной точке.

Тишина.

– Я поговорю с директором, и ты перестанешь принимать таблетки. Но, Мия, ты должна осознанно принять это решение. Только ты способна это сделать.

– Если бы кто-нибудь рассказал мне о том, что со мной случилось, это ускорило бы процесс, – вздохнула я.

– Хотела бы я, чтобы все было так просто… но единственный способ – это вспомнить самой.

Я отвернулась от окон и сосредоточила свое внимание на ней.

– А вы знаете, что со мной случилось?

Доктор Конуэй ответила не сразу. Ее карие глаза смотрели сквозь меня, совсем как глаза моего отца.

– С точки зрения твоего отца – да, но этого будет недостаточно. – Она поднялась и подошла к книжному шкафу, достала оттуда книжку и протянула мне. – Вот твое первое задание.

– Я не читаю, – выдала я.

– С этого момента читаешь. – Она снова опустилась на кресло. – Увидимся в понедельник. Будь готовой рассказать мне о прочитанном.

Я опустила взгляд на обложку. «Убить пересмешника».

– И это все? Я просидела здесь сколько, минут пять? И теперь вы хотите, чтобы я ушла и прочла какую-то дурацкую книгу?

– Увидимся в понедельник, Мия. Наслаждайся выходными. – Доктор Конуэй развернула кресло спинкой ко мне. – О, и оставь дверь открытой, когда будешь уходить. У меня скоро еще одна встреча.

Для этой дамочки, похоже, не существовало берегов. Совсем не похоже на тех психологов, с кем мне приходилось иметь дело.

Я добралась до своей комнаты, сгрузила книжки на стол и растянулась на кровати. Часы показывали полтретьего дня. Еще три часа до ужина.

Я положила подушку на лицо, чтобы на меня не падал свет, но спустя две секунды в мою дверь постучали. Я открыла ее и обнаружила в коридоре незнакомца с сумкой через плечо.

– Вам письмо. – Он протянул мне конверт.

На вид ему было лет тридцать. Почтальон улыбнулся, и морщинки у его глаз углубились, а черные волосы закрыли темные ореховые глаза.

– В Долоре есть почтальон?

Он покачал головой.

– Охранник, все еще на стажировке. Так что делаю грязную работу.

Хорошенький. Очень кстати. Я схватила его за рубашку и затянула в комнату, не задумавшись о последствиях. Конверты разлетелись по полу, дверь автоматически закрылась.

Он округлил глаза.

– Мне не разрешено…

– Ой, заткнись, – приказала я и опрокинула его на кровать.

Я нуждалась в близости. Это было на вершине пирамиды нужд Мии, особенно после выдавшегося денька. Охранник-стажер просто оказался в нужное время в нужном месте.

Я избавилась от одежды за несколько секунд, а его глаза постоянно стреляли то на меня, то на дверь. Он пытался понять, к какой именно части своего тела прислушаться: к голове или…

Я достала из коробки, которую провезла в чемодане, презерватив. Так и знала, что пригодится.

– Как тебя зовут?

Он ухмыльнулся.

– Оскар.

– Это твой единственный шанс, Оскар, – произнесла я, махнув презервативом.

В глазах его вспыхнуло желание, и мораль быстренько испарилась. Оскар загремел поясом, и я стащила с него штаны. Достоинство его оказалось на свободе, и я закинула презерватив ему на живот – пусть надевает сам.

– Никаких разговоров и никаких поцелуев.

Он с энтузиазмом кивнул и откинулся на кровать. Презерватив он натянул в рекордные сроки.

Я склонилась над ним, прижала коленями к матрасу и провела рукой по всей длине. Он застонал, пожирая меня голодными глазами. Вскоре он оказался внутри меня. Я закрыла глаза и задвигалась – смотреть на него не хотелось. Его руки оказались на моей груди. Он ущипнул меня за соски и тихонько выругался.

К двум тридцати шести стажер уже закончил.

Четыре

Моменты не покидают нас, они зарываются в землю и становятся тобой.

Оливер Мастерс

Время в Долоре замерло.

Я прожила здесь уже неделю. Все вокруг шатались без цели из класса в класс, словно в тумане, секунды тянулись как часы, и я бродила в такой же прострации. Я была уверена, что умру от скуки.

Единственной переменой стал стажер Оскар, который забегал ко мне по вторникам и четвергам, чтобы отдать письма и деньги, которые посылал мне отец. Зачем мне здесь деньги?

Секс с Оскаром позволял хоть как-то разнообразить время и обрести контроль над своим рутинным расписанием. В старшей школе как только меня не называли. Шлюхой. Шалавой. Потаскушкой. Любое похожее слово, что придет вам в голову, попадет в точку. Но меня это не волновало – не так, как многих других девушек. Например, Сару, мою единственную, так сказать, знакомую в старшей школе.

Я постаралась не обращать внимания на плач в туалете, но он становился только громче. Я закатила глаза и толкнула дверь ногой – та оказалась заперта. Конечно.

Я зарычала и повысила голос:

– Прошу, Бога ради, прекрати рыдать.

Но она не прекратила.

– Открой уже эту чертову дверь. – Я не понимала, почему чувствую такое раздражение, – только хотела, чтобы это как можно скорее прекратилось.

Замок щелкнул, и дверь открылась под собственным весом. На унитазе – ну хоть с надетыми трусами, и на том спасибо, – сидела полная девочка со светлыми волосами и огромными синими глазами. Заплаканное лицо покраснело. Она молча на меня уставилась.

– Из-за чего плачешь? – спросила ее я.

Она попыталась отдышаться: из глаз и носа не переставало течь.