Маргарет принесла не только стул, но и поднос, на котором стояли изящный чайник, маленький молочник, две чашки на блюдцах и вазочка с печеньем. Вкус чая сильно уступал изысканности сервировки.

– Ну, рассказывай, как дела дома?

– Все хорошо. Мартин… – Лицо Габби напряглось, Эйлин взяла ее руку в свою, нежно погладила. – … Ты ведь помнишь Мартина? Твой внук. Мой брат. Сын Генри и Дороти.

– Кто такая Дороти?

– Твоя невестка.

– У меня нет невестки. Она умерла много лет назад.

– Да. Ты все правильно помнишь. Только умерла моя мама, и отец женился еще раз. На Дороти. У них уже был сын Мартин.

– А-а-а.

По ее реакции было трудно сказать, восстановилась ли в голове у старушки связь всех этих имен и их принадлежность к семье, но по мере того как с годами прогрессировала деменция, развивалась и способность вести относительно складную беседу.

– Как Генри? Он давно меня не навещал, – сказала Габби.

– Он теперь живет в Малаге. Это на юге Испании. С его диабетом он там чувствует себя гораздо лучше. Нет таких резких перепадов сахара в крови.

– Сладкий мальчик… – протянула Габби. – Вот чего мне не хватало в детстве. Сладкого. После войны сахар еще долго продавали по карточкам.

При упоминании Габби ее детства Эйлин очень воодушевилась. Она поставила чашку на маленький столик возле кресла и придвинула свой стул поближе. Надо не упустить момент просветления в белоснежной головке старушки.

– Бабуля, у нас в доме идет стройка. Нашлись кое-какие неожиданные вещи. Я очень хочу узнать, кому они принадлежат.

– Глупости! Твой отец тоже считал, что в доме где-то спрятан клад. Артур даже подарил ему металлоискатель. На Рождество 68-го или 69-го года – не помню точно. Помню, Генри был еще совсем мальчиком. Генри обшарил весь сад и подвалы, но так ничего не нашел.

– И тайную лестницу к морю?

– Тайную лестницу? О чем ты говоришь? Нет в доме никаких тайных лестниц. Во всяком случае, на моей памяти их не было. Может, потом пристроили?

Эйлин не могла решиться: говорить все как есть или не пугать старушку рассказами про замурованные скелеты.

– Ба, должна тебя уведомить. И потайная лестница есть, и еще много тайн тоже есть в доме.

– Какие там могут быть тайны?

– Ну… – Эйлин все тянула, – например, полиция нашла останки младенца в каминной трубе и скелет мужчины у основания той самой потайной лестницы.

Габби весело рассмеялась:

– Да, нет же, деточка, ты все путаешь. Это я нашла два скелета. Один мужчины, другой – овцы у него в руках. Это когда я в сухой колодец упала.

Эйлин откинулась на спинку стула, закрыла глаза и глубоко втянула носом воздух.

Конечно же! Давнишняя история. Почти легенда, которая рассказывается за столом чуть ли не при каждом сборе семьи. История про то, как Эйлин, Марта – ее старшая сестра, и Ник – средний брат во время бомбардировок Лондона в начале войны вместе с сотнями других детей были эвакуированы на север. Эйлин было всего пять лет, но сельская жизнь навсегда отложилась в памяти малышки.

– Это всё Роз. Она была страшной баловницей.

– Кто такая Роз? – Эйлин прекрасно знает ответ, но ей нужно демонстрировать интерес к истории, а то и у бабушки он пропадет, и болезнь снова уведет ее память в глубины других миров.

– Ну как же, Роз – младшая дочка кузнеца. Она была всего на год меня старше, но ты же знаешь, деревенские дети взрослеют гораздо быстрее.

Эйлин любила эти моменты просветления сознания Габби. Правда, врач «Тихой обители» предупреждал не обольщаться. Минуты чистого мышления коротки и с каждым разом все реже. У деменции нет реверса, только прогресс. В зависимости от общего интеллекта больного его речь и словарный запас могут казаться вполне адекватными, но все это проделки ума, мимикрия: за набором привычных вежливых слов нет никакой связи с реальностью.

На глаза Эйлин снова навернулись слезы.

– Эта Роз нарочно бросила мячик в колодец. Я не знала, что там нет воды. Я просто наклонилась, чтобы выловить его, и полетела вниз… в подземный туннель.

– Под нашим домом? – в надежде спросила Эйлин.

– Нет, в настоящий туннель, как в «Алисе в Стране чудес». Все спускалась, спускалась…

– Ох, бабуля, ты и выдумщица. Не было там никакого туннеля.

– Да? Ну, значит, это было в другой раз. А где Марта и Ник?

– Если ты про тот случай, когда ты упала в колодец, то они были с остальными эвакуированными детьми в школе.

– Это я знаю, не надо из меня дурочку делать. Я имею в виду сейчас. Разве они не приехали с тобой? – Габби вытянула шею, как бы пытаясь заглянуть за спину Эйлин.

– Ба. Ты забыла. Марта уже пятнадцать лет как умерла, а Ник живет в другом доме для престарелых.

– Сколько же ему сейчас?

– Он на четыре года старше тебя, значит девяносто.

– Ты его поздравила с днем рождения? Я всегда поздравляла.

– Нет еще. По-моему, его день рождения осенью. Видишь, – Эйлин снова похлопала старческую, усыпанную темными пятнами, руку, – от меня тоже память убегает. Надо спросить Дороти. Она как историк профессионально помнит даты и числа.

– Опять эта Дороти, – фыркнула Габби, – не люблю ее. Втерлась в доверие к Генри и крутит им как хочет. Волк в овечьей шкуре.

– Да что ты такое говоришь, Габби? Она уже много лет хорошая жена твоему сыну. Да и мне она стала неплохой мачехой. Я раньше, когда маленькая была, этого не ценила, а теперь, повзрослев, поняла.

– Да. – Габби согласно кивнула. – Повзрослела ты незаметно. Не успеешь глазом моргнуть, станешь как я. – Она помолчала, пожевала губами. – Я и не заметила, как жизнь прошла. Устала я тут сидеть… И жить… тоже устала… А Роз? Роз приехала с тобой?

Эйлин только с сожалением покачала головой.

Маргарет Фостер, как будто услышала эти слова, моментально оказалась рядом с ними.

– Извини, Эйлин, я даже не ожидала, что она так долго продержится. Обычно после первых двух фраз ее сознание утекает.

– Мы говорили на привычные ей темы. Историю своего падения в колодец она знает как «Отче наш». А вот другие подробности семейной жизни… Может быть, и ее жизнь была полна таких мерзостей, что сознание вытисняет их из головы.

– Эйлин, не будь романтиком, – возразила Маргарет. – Это не сознание вытесняет тяжелые воспоминания, а болезнь. Деменции все равно – хорошие воспоминания или плохие. Я, правда, так и не поняла, что случилось в эвакуации.

– Одна из семейных историй. Габби случайно упала в сухой колодец на два скелета. Один молодого человека, другой овцы. Оба лежали на дне, обнявшись. Тогда наука еще не знала о ДНК, но по одежде удалось установить, что подросток был сыном одного из фермеров. Шла Первая мировая война. Фермер поехал на несколько дней в соседнюю деревню по каким-то своим делам, а когда вернулся, сына дома не было. Старик решил, что тот сбежал добровольцем на войну, и ждал его возвращения больше двадцати пяти лет, а оказалось, что парень все эти годы лежал в сухом колодце на заднем дворе отцовской фермы. Видимо, так же, как и Габби, упал, спасая овечку да и не выбрался.

– Ужас какой! Не удивительно, Габби иногда бывает со странностями.

– Нет. Габби уже тогда была кремень. Ее вытащили, отпоили теплым молоком с медом, и она проспала после этого почти сутки. Наверное, так закалился или проявился характер. Рассказывали, что позже, уже в зрелые годы, Габби умела разруливать самые трудные ситуации.

Эйлин забрала из руки Габби иголку, сделала пару стежков, аккуратно сложила полотно вышивки. Тем временем Маргарет подкатила к креслу ходунки и помогла старушке за них взяться.

– Что это Габби вышивает? – спросила Эйлин.

– А, это… Это новый проект. С одной стороны, тренирует мелкую моторику, а с другой, совет дома решил обновить подушки в молельной комнате. Вот, паттерны для вышивки с библейскими мотивами закупили. Это для тех, кто молится коленопреклоненным.

У Эйлин вдруг поднялось настроение. Она кивнула в сторону ходунков.

– И кто же из вашего контингента еще может стоять на коленях? – улыбнулась она.

– Не многие. Но еще меньше тех, кто может с колен самостоятельно подняться. – В шутке Маргарет послышалась некая горькая двусмысленность.

Прежде чем выйти на улицу, Эйлин задержалась у дверей. Сквозь затемненное стекло хорошо просматривалась парковка для посетителей. На месте «Мерседеса» стоял красный «Ниссан».

Глава 4
Дороти

Проводив врача «Скорой помощи» до дверей виллы, Дороти еще какое-то время постояла на крыльце. Вилла – это громко сказано. Домик. Небольшой и уютный.

Она смотрела вслед красным стоп-сигналам, затухающим и снова вспыхивающим, как огни маяка. Улица шла круто вниз, шофер был вынужден постоянно тормозить. Наконец буквы «AMBULANCIA» на задних дверях автомобиля сделались почти неразличимы, водитель прибавил газу. Пыль, поднятая тяжелым фургоном, стала оседать на дорогу, и страх за жизнь мужа тоже потихоньку улегся, отпустил.

Они с Генри несколько раз ездили в Испанию, прежде чем остановили свой выбор на этой деревушке, спрятанной в горах в двадцати километрах от Малаги. Снова жить у моря не хотелось. Летом – толпы туристов, зимой – серое однообразие неба, сливавшегося с морем.

Она вернулась в дом и тихо, на цыпочках вошла в спальню. Укол подействовал. Судороги прошли. Лицо Генри приобрело нормальный розовый цвет, дыхание стало ровным. Он спал.

Прихватив телефон и стакан холодной воды, Дороти поднялась на крышу дома. Там на всю ее ширину располагалась терраса. Половина пряталась под полосатым холщовым навесом, там стоял большой обеденный стол; открытая часть была заставлена шезлонгами и плетеными креслами для отдыха и загара. Дороти опустилась в одно из них – свое любимое. Оно стояло в углу террасы у самой ограды, и с него открывался чудесный вид на узкую лощину между невысоких гор. По дну расселины зимой текла нешумная речка, а летом дно обнажалось и покрывалось трещинами, напоминая каннелюры на холстах старинной живописи.

Из головы не шел вчерашний разговор с сыном. Он теперь взрослый, самостоятельный. Кажется, из него получился неплохой муж, возможно, и отцом будет хорошим. А все-таки чуть-чуть обидно: раньше он всегда всё матери рассказывал, советовался, а теперь только в известность ставит. Сообщает о новостях, когда они уже и не новости вовсе. Правду говорят: ночная кукушка дневную перекукует.

Вот и теперь. Позвонил, сказал, что в доме два скелета, что они с Нэнси добрались до Камбрии без проблем и всего за семь часов. Что дом дядюшки хоть и старый, но сухой. Есть камин, но Нэнси категорически не хочет, чтобы Мартин его топил. У беременных свои фантазии. Ей хватило находки в их родном доме. Рассказывал какие-то никому не интересные подробности. Ни разу не спросил про отца и на все ее расспросы о страшных находках в их семейном доме уходил от ответа. Под конец вспылил и сказал, что не будет совать свой нос в дела полиции. Если им с отцом так интересно то, что случилось тридцать лет назад, пусть приезжают и сами ведут расследование, как эта дурочка Эйлин, которая жить не может без загадок и их разгадок. Все! Hasta la vista!^[6]

Дороти даже рассердилась на него. Жена беременна, а истерит он. Почему так нервничает? Уж он-то точно никакого отношения к происшествиям тех далеких лет не имеет. Он тогда сам еще мальчиком был.

Дороти повертела в руках телефон и все-таки решилась позвонить Эйлин. – Привет, Эйлин. Я звонила тебе вчера, ты трубку не брала. Мартин тоже. Жалуется, что связь плохая, – сообщила Дороти.

– Извини, видела звонок, но не ответила. Я в Клиф-Хаус переезжала. Не на совсем, на время, пока расследование идет. Что случилось? – В голосе Эйлин зазвенела тревога. – Что-то с отцом?