Помещение, куда они попали, было огромным, размером с банкетный зал. Россыпь факелов, установленных на высоте плеч, озаряла рыжим светом ровные кирпичные стены, но сводчатый потолок терялся в тени. Напротив входа стояла дверь в тяжелой черной раме, за которой виднелся луг у подножия холма, где зеленела трава и светило солнце. Август с облегчением перевел дух. Несмотря на все заверения, он понимал: отцу вместе с ним не выбраться. Он пытался придумать выход, но вариант был лишь один: самому драться с проклятой тварью, хотя эта мысль не слишком его прельщала. Однако раз вампира здесь нет, то, возможно, никем не придется жертвовать. Вот бы еще ноги двигались быстрее – тогда бы он в мгновение ока добежал до выхода и выбрался наконец из этого кошмара.

Они прошли полпути, как кто-то на выдохе произнес:

– Энтони…

По комнате пронесся ветер, шелестя мертвыми листьями; этот звук не скрывали даже крики.

– Что ты мне принес?

– Иди, – велел Тони. – Не волнуйся.

– Это и есть малютка-Август? – продолжал голос. – Твой сын? Твой первенец? Ты привел его ко мне?

Дверной проем находился дальше, чем казалось. Или это комната увеличилась в размерах? В неверном свете факелов трудно было понять. В одно мгновение помещение выглядело огромным, точно собор, а потом вдруг съеживалось до габаритов обычного зала, словно они с Тони находятся внутри пульсирующего сердца из кирпичей и тени. Едва пространство расширялось, как у Августа возникало впечатление, будто краем глаза он видит нечто ужасное, но стоило повернуть голову, и комната сжималась, перед ним оказывался голый камень.

– Дверь, – напомнил Тони. – Следи за дверью.

– Ну разумеется, – продолжал голос. – Ты же никогда его не хотел, правда? Жена отказалась делать аборт – сам говорил. А ты так и не смирился… Считал, это нечестно, она не имеет права решать за тебя… Иметь над тобой такой контроль… Столько власти… И малютку-Августа ты так и не простил… Ты не сумел полюбить его – по-настоящему, всерьез, как должен любить отец. С его братом, Фостером, было иначе, да? Этого ребенка ты хотел. Ждал как никогда в жизни… А старшего, значит, привел ко мне? Хочешь обменяться, чтобы я тебя отпустил?

– Мундт, – не выдержал Тони. – Сделай милость – заткни пасть!

– Эй, – сказал Август. – А как же не «не выражайся»?

– С дьяволом не спорят, его посылают к чертям.

– Откуда он столько про тебя знает?

– Я здесь очень давно. И Мундт – тоже. За эти годы он пару раз предлагал… скажем так, перемирие. Он наедался крови и хотел чего-то менее приземленного. Разговоров, например. Соглашался я не сразу. Всякий раз был уверен, что иду на верную смерть.

– Зачем тогда шел?

– Из любопытства. Хотел сменить обстановку и ненадолго расслабиться, забыть о том, что надо ловить порождения зеркала и прятаться. Рассчитывал что-нибудь узнать о своем надсмотрщике – вдруг удастся одержать над ним верх.

– Ого. И каково это – ужинать с вампиром?

– Будто сидеть за столом с ядовитой коброй. Еще страшнее, чем в нашу первую встречу, когда он на моих глазах разорвал горло двойнику. При встрече с ним я всякий раз понимал, что нахожусь в обществе лютой твари. Убить для него – все равно что утереться платком.

– И все же ты рассказывал ему про меня.

Тони замолчал. Дверь стала ближе, хотя сколько до нее метров, понять было трудно: расстояние в мерцающем свете факелов то уменьшалось, то увеличивалось.

– Август… – начал он.

– Ничего страшного, – отмахнулся тот, шагая вперед.

– Все было совсем не так!

– Разве? – произнес вампир. – Ты тоже так думаешь, Август?

– Пошел ты на хрен! – огрызнулся тот.

Полоска травы за дверью вдруг исчезла.

– Что происходит? – встрепенулся Август.

– Башня перемещается, – сказал Тони. – Мы не успеваем. Беги!

После паралича на лестнице ноги по-прежнему не слушались, но Август рванул вперед. Вокруг захлопали крылья, будто огромная стая птиц взмыла в воздух. Из теней со всех углов в одну точку слетелись клочья тьмы. Они закружились вихрем, поднялись к потолку, сжались и приняли человеческую форму. Эдон Мундт был облачен в широкие черные одежды и носил маску, напоминающую голову птицы с длинным острым клювом. Без малейшего промедления он шагнул в сторону Августа и Тони. Факелы замерцали и погасли.

– Чуть-чуть не успели! – с досадой выдохнул Тони.

Свет вспыхнул снова, и Август увидел, что пол усеян трупами: десятки тел были разорваны на части. Возникло подозрение, что они лежали здесь с самого начала, просто он их не замечал. У всех мертвецов было лицо Тони. Вот отец с вырванным горлом. Вот – с распоротым животом и вываленными кишками. Вот – с разломанным черепом, откуда вынули содержимое. Вот правая рука. Вот голубой глаз. Вот оторванные пальцы. Вот отцовский рот, разинутый в крике, – будто из него летят те самые вопли, от которых звенит воздух.

– Август, – рявкнул Тони. – Не спи!

Он был уже возле двери, как Мундт одним движением встал перед ним, заслоняя дорогу, – и впрямь точно огромная ядовитая змея.

Август замер, едва не налетев на вампира.

– Привет, Август, – сказал тот, будто они давние приятели, которые случайно столкнулись на улице.

Вблизи Мундт был невероятно высок. Его одежду украшали то ли длинные перья, то ли чешуя, топорщившаяся и звеневшая при каждом движении. Сшитая из кожи маска словно вросла в голую плоть на щеках и подбородке. Клыков видно не было, но изо рта воняло гнилью, будто десны с зубами сочились гноем. От его близости Августа в один миг накрыло отчаянием, полным и безоговорочным. Как можно было поверить, как можно было мечтать, что от этой твари удастся спастись? Отец сравнивал Мундта с коброй; Август вдруг понял, что должна испытывать мышь, когда видит перед собой раздутый капюшон, разинутую пасть и высунутый язык. Воздух стал липким от ужаса.

– Иди!

Тони толкнул сына в сторону, подальше от Мундта. Август увидел дверной проем, за которым смутно зеленел прямоугольник луговой травы. Тони произнес что-то непонятное, и в комнате вспыхнул белый свет. Мундт вскрикнул, скрежетнул металл. Почти ослепнув, Август, спотыкаясь, побрел в сторону выхода.

– Тебе не уйти, – прошипел Мундт.

– Я и не собирался! – рявкнул Тони.

Август вытянул руку и нащупал гладкую древесину дверной коробки. «Думай о том, куда хочешь попасть», – говорил Тони. Он представил луг, зеленый холм за ним и желтый мыс за гребнем.

– Эй! – позвал он. – Я здесь. Папа! Идем!

Тони повторил то непонятное слово, и воздух опять озарило яркой вспышкой.

– Иди! – крикнул он. – Давай! Я следом!

Август шагнул в дверь и оглянулся. В тот самый миг, когда вокруг сомкнулась черная вода, он увидел, как отец со всей силы всаживает нож в живот Мундта. В тот же миг вампир наклонил голову, маска окончательно сливалась с плотью, превращаясь в черное лезвие, которое он вогнал в горло Тони, и отцовская кровь с шипением потекла по коже жуткой твари.

Крик Августа полетел вслед за ним сквозь дверь, на луг, куда он с размаху выскочил. Он обессиленно повалился на землю. С вершины холма к нему бросились двое полицейских. Пока один осматривал луг и деревья, другой опустился рядом на колени.

– Август, это вы звонили насчет отца? – спросил он. – Где он?

Крики из башни больше не доносились. Он знал, что если обернется, то не увидит ее.

– Его здесь нет, – ответил он. – Моего отца больше нет.

Трупорот

1

В июле девяносто четвертого, спустя год после смерти отца, мы с матерью и младшей сестрой поехали в Шотландию, в город Гринок, откуда почти тридцать лет назад родители эмигрировали в Штаты. Мать c Маккензи полетели первыми, решив провести там месяц; я же присоединился к ним позднее, через две недели. Жили мы у бабушки по отцу. У нее был домик на вершине холма, и из окон спальни на втором этаже открывался прекрасный вид на реку Клайд, благодаря которой здешние места считались центром британского судостроения. На дальнем берегу, в трех километрах от нас, высились зеленые холмы Троссаки: длинные и покатые, все в шрамах от геологических процессов.

Я прилетел на день позже, чем рассчитывал, потому что самолет оказался неисправен. Поломку обнаружили уже после того, как пассажиры загрузились на борт. Капитан сообщил, что вылет откладывается, и сидевшая впереди меня женщина запричитала:

– Боже мой, боже мой, неспроста мне приснился тот сон! Мы разобьемся! Самолет упадет! Мы не взлетим!

К счастью для нее и, возможно, для всех нас, пассажиров сняли с рейса и отвезли в отель.

Большую часть ночи я пытался дозвониться до родственников и знакомых, чтобы те связались с моими родными по ту сторону Атлантики и сообщили, что не надо встречать меня в аэропорту. Ничего не вышло, и до самого утра я беспокойно проворочался в постели, боясь проспать и опоздать на автобус до терминала.

Не знаю, почему я согласился взять отпуск и поехать вместе с родными. Быть может, тем самым я хотел унять тоску по отцу; заполнить брешь, которую его смерть оставила в моей жизни; побывать в городе, где он родился и вырос; провести время с его родными – словно места и родная кровь помогли бы залечить края рваной раны. Однако с самого начала я понимал, что ничего не выйдет.

2

Под утро я задремал, и мне приснился нехороший сон. В нем я увидел отца: тот сидел с незнакомыми мужчинами внутри фургона, ехавшего по тесной улочке, пролегавшей между высокими кирпичными стенами, черными от времени, над которыми качались макушки деревьев. Отец выглядел моложе своих лет: еще крепкий, хоть и с лысиной на макушке. Как и спутники, он был одет в джинсы и куртку. В мою сторону он не смотрел, но отчего-то возникло чувство, что о моем присутствии ему известно. Казалось, он вот-вот повернется и что-нибудь скажет. Но отец молчал.

3

Несмотря на тревоги, проснулся я вовремя и долетел до Шотландии без происшествий. В Глазго меня встретили мама с сестрой и один из двоюродных братьев. Накануне они позвонили в аэропорт и узнали о задержке рейса. Дорога до бабушкиного дома не заняла много времени, но после бессонной ночи в гостинице я чувствовал себя разбитым (в самолете подремать не удалось, поскольку я немного боюсь летать). Я изо всех сил старался держать глаза открытыми, и все же веки словно налились свинцом. Мельком я замечал кирпичные здания вокруг нас, множество автомобилей на дороге и голубую полоску реки справа.

Прибыв на место, я нашел в себе силы поздороваться с бабушкой, с тетушкой, с прочими двоюродными братьями, но вскоре сдался и отправился в спальню, заверив всех, что просто устал и мне нужно вздремнуть. Там я благополучно проспал до следующего утра.

4

Посреди ночи мне приснилось, что я стою возле окна и смотрю на Клайд. Была ночь, но небо излучало тусклый серебристо-белый свет, и я видел, что река пересохла. Ее русло превратилось в широкую илистую траншею, с обеих сторон окаймленную скалами, затянутыми водорослями. Из грязи повсюду торчали валуны. На иле среди камней валялись сотни, тысячи рыб; их длинные серебристые тела поблескивали в лунном свете. Большей частью они были мертвы, хотя некоторые еще трепыхались.

Вдоль русла, вниз по течению, к океану шагала длинная вереница людей. Мужчины, женщины, старики, дети; высокие, низкие, толстые, худые – более разношерстной толпы нельзя и представить. Одеты они тоже были по-всякому: кто-то в джинсах и футболке, кто-то в пижаме, кто-то в костюме, кто-то в больничном халате, кто-то в униформе, кто-то и вовсе нагишом. Объединяло всех одно – босые ноги. Они шли прямо по грязи, та засасывала лодыжки, хлюпала вокруг голеней, ошметками липла к бедрам. Те, кто шагал ближе к берегу, спотыкались о камни и скользили по водорослям. Люди наступали на рыбу, отпихивали ее с дороги.

Было такое чувство, будто я не замечаю чего-то важного, что незримо присутствует рядом, вызывая неясную тревогу. Оно подстерегало за пределами видимости: огромное, древнее и пустое. Точнее, не пустое, а голодное. Из толпы не доносилось ни звука, но в воздухе отчетливо разливался тихий звон вроде того, который слышишь, когда проводишь влажным пальцем по ободку винного бокала.