Верховный демон без особых условий согласился помочь отчаявшемуся главе клана, но взамен полностью уничтожил его и стал править единолично. Под командованием Химицу армия завоевала земли пяти противостоявших кланов. Они не щадили ни детей, ни стариков, уничтожая все начисто, восхваляя самопровозглашенного императора, который наслаждался возможностью запечатлеть собственное имя в сердцах людей. Вот только власть на земле показалась Химицу недостаточной, он всегда стремился стать владыкой преисподней, и сейчас, заручившись таким количеством искалеченных душ, он был готов бросить вызов всем братьям и сестрам.

Большинство демонов не стали сопротивляться, вот только демон гнева Аурараси не сдался просто так. Он явился на совет великих кланов в виде миража и выдвинул предложение оказать главам помощь в противостоянии Химицу. Условия Аурараси были простыми: он уничтожит душу того, в чье тело вселится, и разгромит возгордившийся клан, установит мир на земле, навсегда запечатав Химицу под землей.

Главы кланов долгое время раздумывали, никто не был готов принести себя в жертву. Лишь глава семьи Ясуда, пожилой, но крепкий мужчина, все тело которого покрывали бесчисленные шрамы от сражений, вызвался отдать себя демону. Перед этим он выдвинул требования: он принимает Аурараси в свое тело и обрекает свой род на вечные страдания, взамен Аурараси обязуется поддерживать мир в империи. Клан Ясуда возглавит страну, а другие кланы подпишут кровное соглашение о полном повиновении: никто не имеет права выступить против императорской власти, а императорская семья не имеет права причинять вред кланам.

Таким образом глава клана Ясуда связывал всем руки и не допускал новых конфликтов, а взамен обрекал свой род на проклятье.

Главы кланов приняли условия и с помощью Аурараси, безумнейшего среди демонов, одержали кровавую, но долгожданную победу.

Войны прекратились, земли честно поделили. Глава клана Ясуда позаботился об обмене ресурсами между провинциями и восстановлении разрушенных территорий. Долгие годы ушли на установление перемирия с соседними странами. Не все были готовы мириться со столь могущественным соседом, но после подписания не одной сотни торговых договоров жизнь наладилась. Все же страх оказался сильнее жажды наживы. Дела наладились и внутри империи.

Но одна из семей, заключивших «Великое соглашение тринадцати», не собиралась мириться с абсолютной властью Ясуда и объявила войну.

В тот же день территория клана вместе со всеми жителями была выжжена дотла. Так Аурараси подтвердил свое присутствие в мире живых. Так клан Ясуда утвердил свою безграничную власть. Империя потеряла свободу, но обрела абсолютный мир, заключенный кровью между людьми и демоном. А еще через несколько десятков лет другие страны окончательно оставили попытки завоевания. Империя не стремилась расширять свои границы, и это внушало им малую толику доверия, которое только сильнее укрепилось за шесть столетий.

Поэтому любое решение Иошихиро, противоречащее стремлениям императора, могло восприниматься как угроза власти Ясуда. Семь лет назад их клан испытал на себе лишь десятую часть ярости императора, потеряв семью и тысячи последователей. Иошихиро добровольно позволил заковать себя в цепи. Огромный груз ответственности давил на него, сопровождая каждый вдох, он не испытывал ничего, кроме чувства вины и ненависти к себе. Он сам виноват, что единственный брат ненавидит его. Он сам бы хотел умереть и множество раз стоял на краю. Иошихиро останавливало лишь то, что после его смерти никто не сможет защитить Макото.

Акио всматривался в опустошенный вид старшего брата и желал только одного: закрыть глаза и очнуться среди демонов.

– Слишком многое ты взвалил на свои плечи. В смерти нашей семьи виноват не ты. Ты… – Акио не успел договорить. Иошихиро, поправив волосы, резко перебил его:

– Акио тоже стал жертвой моей слабости. – Он сказал это с абсолютной уверенностью.

Слова Иошихиро окончательно заглушили гнев в душе, на месте пылавшей ярости остался лишь пепел сожаления. Акио сокрушался, что так безжалостно надавил на открытую рану в сердце брата. С тех пор как переродился, он безумно боялся остаться с Иошихиро наедине, боялся увидеть его пылко ненавидящим, жестоким и надменным, но все оказалось куда хуже: некогда легкий и жизнерадостный, сейчас Иошихиро стоял абсолютно разбитый и пустой.

Акио неуверенно поднялся и отряхнулся. Он устремил на брата полный раскаяния взгляд. В голове вновь и вновь вспыхивали подавляемые воспоминания о беззаботном детстве и юности: широко улыбавшийся Иошихиро с распущенными кудрями, маленький Макото с любознательным взглядом, игривая улыбка старшей сестры и тепло ее ладоней.

Все это Акио старался забыть. Он был недостоин вспоминать их, недостоин даже капли жалости и любви. Так всегда ему твердили демоны, и это он долгие годы внушал сам себе.

Сейчас напротив Акио стоял человек, который должен был ненавидеть и проклинать его, но абсолютно неоправданно все это время нес на себе груз вины, которая, подобно паразиту, увеличивалась с каждым днем. Иошихиро разрушался и молчал. Пустота внутри становилась невыносимой, и он нашел спасение в алкоголе и постоянном забытье. Так же когда-то сделал их отец.

Они стояли друг напротив друга, не отрывая взгляда. Для этого разговора слова не требовались. Два осколка разбитой души вновь сошлись, но острые края были заточены в разных условиях, и как ни склеивай воедино – светлой картины не выйдет.

Глава 7
Рождение расколотой души

Двадцать восемь лет назад.

Поместье клана Маруяма

Глава клана – высокий крупный мужчина с черными как смоль волосами, собранными в тугой пучок, сидел за столиком в просторной комнате и нервно раскачивался из стороны в сторону. Стопка бумаг перед ним никак не хотела заканчиваться, но сосредоточиться не получалось. Все мысли были заняты только одним. Он сбился со счета, сколько бокалов выпил. Казалось, прошло уже несколько дней. Ожидание вперемешку с волнением давало жуткий результат, а возможно, виной всему была приличная доза алкоголя, которую он успел употребить за последние сутки.

Мудзан невидяще уставился на свою ладонь. Все, что в этот момент посещало его голову, одна-единственная мысль – его наследник вот-вот появится на свет. Желанный ребенок. Конечно, у него уже есть дочь, но женщине не передать все дела. Да, кто-то из глав других кланов осмеливался назначать наследниками дочерей, но Мудзан был честен с собой: общество еще не готово, и отдавать свою волшебную Аи на съедение этим коршунам он не собирался.

После казни первой жены вторую Мудзан выбирал гораздо тщательнее. Ни о какой юношеской любви уже не шло и речи – важны были происхождение, красота и здоровье. Ему повезло родиться мужчиной и иметь возможность выбрать жену любого происхождения, требовалось всего-то согласие родителей и духов, а в мире мужчин это сущая мелочь. Выбор пал на главное сокровище семьи, которая прославилась на весь мир именитыми писателями. Луна. У нее был своевольный характер, но она понимала свое положение в обществе, поэтому молчала и никогда не перечила мужу.

Длинные черные волосы она заплетала в тугую косу, лишь спадающие пряди у лица смягчали образ. Высокая и стройная, даже немного угловатая, она выглядела как статуя, вырезанная из мрамора: белая кожа, тонкие розовые губы, четко очерченные скулы и миниатюрный нос. Казалось бы, ни о какой миловидности не шло и речи, но все меняли глаза. Выразительные, оттенка цветочного чая, с игриво задранными вверх внешними уголками. Было в этом взгляде нечто особенное для Мудзана – не то удивительно изогнутые ресницы, не то родинка в левом глазу, которую никто, кроме него, не замечал.

Все знали, что между ними нет любви, но супружеские отношения и взгляд, которым Мудзан смотрел на свою избранницу, никто не назвал бы холодными. Ему нравилось после тяжелого дня разговаривать с женой обо всем на свете. Луна была образованной, казалось, ее увлекало все – будь то живопись, верховая езда или простой счет. Главное, что она любила этим делиться. Ее рассказы всегда были наполнены живостью и безумной жестикуляцией, что вызывало в Мудзане бесконечный поток нежности.

Но он не любил ее, а она не любила его.

Мысли Мудзана улетели куда-то далеко, в годы юности, он даже вдруг начал скучать по первой жене, имя которой успел забыть. Он так и сидел, склонившись над столом и стопкой бумаг, как вдруг дверь распахнулась. В проеме стояла немолодая женщина с уже пробивающейся сединой, ее глаза наполняли слезы не то радости, не то печали. Мудзан резко подорвался, бумаги повалились на пол, пронзительный взгляд уперся в Шору – так звали служанку, – ее сердце начало стучать как бешеное. Отступив на полшага и собрав волю в кулак, она громко произнесла:

– Поздравляем, господин, сбежавшие боги одарили вас наследником! Чудесный мальчишка. – Почему-то на ее губах застыла неуверенная улыбка.

Заприметив странное поведение служанки, Мудзан ощутил нехорошее предчувствие. Острым и хладнокровным взглядом, словно обещая вспороть ей живот, если она не объяснится, он продолжал смотреть на Шору. Удивительно, что это имя глава клана по-прежнему помнил.

– Господин, все хорошо, правда, кроме… Вам лучше увидеть это лично.

Что там может быть? Мертвое тело жены? Третья нога или рука у ребенка? Мудзан ненавидел, когда люди мямлят, но еще больше ненавидел, когда говорят загадками.

Он вышел из зала, направившись в другой конец коридора, в комнату Луны.

В клане Маруяма испокон веков придавали огромное значения родам. Рождение ребенка было одним из главнейших событий в жизни последователей. Если у главы первой рождалась дочь, его авторитет значительно падал в глазах окружающей знати и воинов – это означало, что нынешний глава слишком мягок, непостоянен и капризен. Именно из-за этих пересудов Мудзану пришлось на долгие годы запереться под невозмутимым лицом и алкогольной отдушкой, приобрести славу кровавого и бесчувственного главы. Однако все это не давало результатов. В итоге проще всего оказалось обвинить первую жену в измене. Хотя сходство между отцом и дочерью было крайне сложно отрицать, люди боялись Мудзана и поэтому приняли ложь за правду. После того как жена главы клана была казнена, люди откинули любые сомнения и стали ждать нового наследника. Никто не сомневался, что теперь это будет мальчик.

Мудзан черной пеленой навис над кроватью, глаза застыли, а пальцы слегка подрагивали. Он всматривался в лицо жены, переполненное ужасом.

– Давай его убьем, – тихо прошептала Луна и скривилась в улыбке, которую едва ли можно было назвать материнской и ласковой.

Мудзан взглянул на милого крошечного мальчугана, завернутого в свои первые одеяния – темно-синюю пеленку с орнаментом и ицумадэ на спине. Малыш не кричал, а мирно лежал, слегка кривя личико, словно атмосфера вокруг его уже раздражала.

Все было бы замечательно, если бы не одно «но» – рядом лежал еще один малыш, точно такой же. Мудзан надеялся, что в глазах двоится от алкоголя, но все вокруг видели то же самое – у главы клана Маруяма родились близнецы.

Рождение девочки-первенца, конечно, сулило Мудзану плохую репутацию, но с этим можно было справиться, долго выстраивая авторитет и доказывая, что природа допустила ошибку. Но рождение близнецов… Это означало буквально проклятье рода. Одна душа, расколотая на два тела. Неполноценная, каждому по половине. Добро и зло разделятся в этих детях, и младший ребенок непременно принесет несчастье дому, в котором родился.

Зло во плоти, разрушитель и просто проклятье сейчас лежал в синей пеленке, которую перевязали красной лентой, чтобы различать малышей, сопел и даже не кривился, в отличие от старшего брата. Зрачки малыша еще покрывала младенческая пелена, не было пока ни густых ресниц, ни вьющихся волос, но материнские черты легко угадывались. И при виде ребенка внутри Мудзана расцветала безграничная нежность.

Луна неотрывно смотрела на мужа. Зная, как он поступил с прежней женой, она ждала приговора. Дали бы ей в руки нож – она бы непременно избавилась от второго младенца. Все, чего она сейчас хотела, – защитить себя. Мудзан посмотрел на нее. Его взгляд – такой люди часто сравнивают с лезвием – заставлял дрожать от страха. Все из-за цвета глаз – черного, беспросветного. Мудзан всегда смотрел так, словно видел саму душу.