Другие варианты: Канзас. Огайо. Оклахома. Вегас. Все это неправда. Или правда. Все, что я знаю о матери, – это то, что она была:

Г. Во всех перечисленных местах и занималась всем перечисленным.

Д. Ничем из перечисленного она не занималась.

Я знала, что она где-то есть, – время от времени у меня возникали какие-то воспоминания о ней, казавшиеся реальными. Например, как она ест рамен, размазывает румяна по щекам, выставляет локоть из водительского окна. Но она была также нигде, потому что ее присутствие

(или отсутствие?..)

в мире отзывалось во мне пустотой.

Какая-то часть моего дара исчезла, что-то сломалось в моей голове, когда мама ушла. Она была единственным исключением в моем сознании, единственным человеком, которого я не могла уловить, как бы ни старалась. Она была слепым пятном, как будто я слишком долго смотрела на солнце и сожгла сетчатку своего дара. Когда я лежала ночью в постели или ехала в машине с дядей, я придумывала истории о том, чем она занимается. Чтобы заполнить пустое место в голове.

Я могу вспомнить ее так же, как большинство людей могут вспомнить мать, которая оставила их, когда им было семь. Она появлялась в моих эпизодических воспоминаниях, как монеты в свинке-копилке. Эти воспоминания о матери были странными. Подсвеченными изнутри и словно покрытыми патиной.

Мы потратили на разбор коробок еще час, и наш улов составили шпатель, френч-пресс и странный, вычурный барометр, которым дядя пользовался в аспирантуре. Почти все остальное мы выбросили: налоговые бланки, заплесневелые чехлы для подушек, справочник по фрисби-гольфу, который Эван бросал как фрисби, чтобы рассмешить меня.

Подняв последнюю коробку, я услышала, как что-то забряцало внутри. У меня перехватило дыхание. То, что я должна была сейчас вытащить, напомнило бы мне о единственной женщине, которую мой разум смог забыть.

Эван выжидающе смотрел на меня.

– Это колодец желаний. – Слова вырвались из горла, резкие и отрывистые.

Я провела пальцем по обшарпанным краям крошечной фигурки. Мама всегда клала ее в сумочку на счастье. До того как оставила мне.

– Ах да. – Эван принялся с излишним энтузиазмом запихивать в коробку вещи на выброс. – Как невероятно мило с ее стороны оставить тебе это на память.

– Слишком явный сарказм.

– Я и не пытался его скрыть. – Эван мог быть лучшим опекуном в истории человечества, но все равно порой давал волю обиде. В конце концов, моя мать бросила не только меня – она также свалила на брата заботы об их матери, Кэм.

Но я разделяла его чувства. Иногда я скучала по матери так сильно, что у меня все ныло внутри. А иногда – особенно когда я с кем-то знакомилась и объясняла, что живу с дядей, – мне казалось, будто на лбу у меня выбито слово «БРОШЕННАЯ».

Но сейчас я ткнула дядю в плечо костяшками пальцев.

– Жаль, что этот колодец желаний бесполезен. – Я с трудом сдерживала ухмылку. – Не то что садовые перчатки с эффектом омоложения.

Жесткий взгляд Эвана смягчился, он фыркнул, и мы оба рассмеялись. Я вздохнула с облегчением. Настроение улучшилось.

Глава седьмая

Ник

Было что-то очень тревожное в пробуждении от звука падающего предмета.

Моя спальня делила стену с гостиной соседней квартиры, которую наш сосед – инструктор по фитнесу – превратил в домашний спортзал. Разбудивший меня звук был подозрительно гулким и в то же время приглушенным – как будто пятикилограммовая гиря ударилась о ковролин, которым выстелили пол в домах «Солнечных Акров» двадцать лет назад.

Предполагалось, что «Солнечные Акры» станут перевалочным пунктом для людей, у которых одна жизненная глава сменилась другой. Для выпускников колледжей, приезжих, недавно разведенных. Но вместо этого люди въезжали сюда с искренним намерением не задерживаться надолго – и оставались. Наш дом стоял на первой из шести улиц, застроенных жилыми блоками, каждому из которых полагалось по два садика. Нашими непосредственными соседями были в основном одинокие люди, жившие тут столько, сколько я себя помнил, и семья с малышами-близнецами.

Из соседнего дома доносился тупой пульсирующий ритм электронной танцевальной музыки, проигрываемой в супербыстром темпе. Зацепившись ногами за спинку кровати-чердака, я перегнулся через край и потянулся так, что заныли ключицы. Пошарил ладонями по столу внизу, нашел телефон и скрылся с ним в своем гнезде из одеял.

Зевая, я ввел код на экране блокировки – и вытаращился на пузырек с уведомлениями. В нем мигало красным трехзначное число.

Я резко сел, в тысячный раз ударившись затылком о потолок.

– Мне нужна новая кровать, – пробормотал я, нажимая на уведомления. За ночь двадцать разных человек отметили меня в той новостной статье. В основном это были родители или мамины друзья. Я застонал. У меня было 284 запроса от новых подписчиков.

30 СМС.

14 входящих на почте.

Я сунул телефон под подушку.

Меня посетила пугающая догадка: если я ничего не предприму, эта ситуация сама собой не разрешится. Я перекинул ноги и слез с парящей над полом кровати, досадуя на свою медлительность.

Я знал, что́ должен сделать.

* * *

Однако понимание этого не помешало мне быстро растерять всю уверенность возле офиса Джо Ди-Пьетро.

Я стоял на тротуаре, колеса моего лежащего на земле велосипеда все еще вращались. Смотреть было особо не на что – просто дом, который выделялся из ряда ему подобных только унылой деревянной вывеской и тонкой полоской парковочного места. Корпус 1Е. С одной стороны – тень, с другой – солнце; мимо с визгом проносятся по четырехполосной дороге машины.

Я попытался набраться решимости, чтобы пересечь тротуар, но опять не смог сдвинуться с места. На этот раз, однако, не ноги отказались двигаться – это мой мозг сурово сообщил им, что туда идти нельзя.

И что я должен был сказать Ди-Пьетро? «Эй, помните ту веселую историю, которую вы опубликовали вчера? Вы все переврали. Будьте добры исправить»?

Колеса моего велосипеда вращались все медленнее, а затем остановились. Я вздохнул и потянулся к рулю, когда в тишине между пролетающими машинами до меня донесся звук захлопывающейся двери.

Я выпрямился, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди при виде Джо Ди-Пьетро, который быстро спускался по каменной лестнице. Волосы у него были влажными, будто он недавно принимал душ, джинсы низко сидели на бедрах, а заросшее щетиной лицо частично скрывалось за дорогими солнцезащитными очками.

Откуда мне это было известно? Когда у тебя хватает денег на самое необходимое, но не остается на роскошные вещи в тяготеющем к роскоши городе, ты знаешь, сколько стоят дорогие солнцезащитные очки, потому что не можешь себе их позволить.

Моя решимость практически угасла, и я вдруг понял, что Ди-Пьетро меня не заметил. Значит, я могу прикинуться ветошью, он пройдет мимо и…

– Эй, – выпалил я.

Джо Ди-Пьетро обернулся и без особого интереса поглядел на меня, но затем в его глазах мелькнуло узнавание.

– А, это ты. Ожившая мечта подростков Вудленда. – Он замедлил шаг. – Ты упал с велосипеда или типа того? Молодец, что надел шлем. Девяносто семь процентов погибших после падения с велосипеда шлем не носили. Не хотелось бы публиковать твой некролог сразу после героического спасения.

Я сглотнул, смутившись:

– Э-э… Нет. Я не падал. Я… Могу я поговорить с вами – всего минутку?

Ди-Пьетро пожал плечами.

– Конечно. Моя машина вон там. Я собираюсь в кафе, надо настрочить статейку. – Он похлопал по сумке для ноутбука, перекинутой через грудь.

У меня пересохло во рту. Я поднял велосипед и, подталкивая его, пошел за репортером, стараясь не отставать и ступать так, чтобы педаль не билась о голень.

– Вы кое-что напутали в статье.

– В новостях часто так бывает, парень.

– Но все было совсем не так.

Ди-Пьетро вздохнул:

– Ладно. Это даже интересно. И что же я напутал?

– Эм… – Язык запнулся о слова. – Много чего. Например, я пойду в выпускной класс. Мне почти восемнадцать. Я закончил учиться на спасателя не в декабре – мне помогла девушка по имени Десембер.

– Наша штатная фактчекер проверяет все общественные газеты в штате, парень. Извини, если она ошиблась с твоим днем рождения.

Я стиснул зубы:

– Теперь все перепощивают вашу статью.

Ди-Пьетро остановился возле неприметного седана. «Тойота». Я представлял его за рулем чего-то более мощного.

– Дай угадаю. Твоя подружка хочет признания. – Он открыл заднюю дверь, снял с шеи сумку и бросил ее на сиденье. Этот чувак довольно небрежно обращался с ноутбуком.

– Не в этом дело. Я ее даже не знаю.

– Да без разницы. Люди почти не читают опровержения, так что не трать время. Грейся в лучах славы. – Журналист открыл водительскую дверь. – Удачи!

Я почувствовал, как из легких вышел весь воздух, мышцы шеи одеревенели. Мои родители прислушивались к Ди-Пьетро. Я его слушал. Мы ему верили на слово. Благодаря Ди-Пьетро местный адвокат понес заслуженное наказание за убийство жены – репортер разнес его алиби в пух и прах спустя десять лет после ее гибели. Он участвовал в трех сериях «Любителей загадок». А теперь он выбрал легкий путь? И ради этого я боялся и трясся, семенил за этим второсортным писакой, пожелавшим кофейку выпить? Я моргнул, сдерживая ярость:

– Подождите.

Он замер:

– Что такое?

Сердце заколотилось.

– Пожалуйста, – выдавил я наконец. – Это действительно важно для меня. Я не хочу присваивать всю славу. Ведь спасти чью-то жизнь – это подвиг. И утаить правду об этом – подло.

Ди-Пьетро сел в машину, опустил стекла, впуская в салон разогревшийся до тридцати семи с лишним градусов воздух.

– Вот что я тебе скажу. Если твоя девушка придет и подтвердит твою историю, тогда хорошо. Я напечатаю опровержение.

На одной его щеке появилась ямочка, ноздри слегка затрепетали.

Я еле удержался, чтобы не вцепиться в руль велосипеда.

– Договорились, – согласился я, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Глава восьмая

Dесембер

Я знала, что он придет не раньше девяти, но все равно уже несколько часов была на ногах и вся извелась от нервов и предвкушения. От предвкушения, потому что… эй, это был первый парень, в которого я влюбилась. Мой красный шарик памяти, этакое карамельное яблочко.

А нервничала я потому, что крайне редко сомневалась в том, как будут развиваться события. Но сейчас из моего романа под названием «Обычная жизнь» вырвали целую главу. Это могло означать только одно: что бы ни происходило с Ником, это было как-то связано с моей матерью.

Он направлялся сюда, чтобы убедить меня сделать что-то для него, и как раз в середине нашего разговора – бум!

Пустота.

Я лежала, забрасывая идеи во вселенную, как удочку с блесной, пытаясь выудить сценарий, который заполнил бы слепое пятно в моем всевидении. Но оно было похоже на действующий вулкан, поднимающийся из океана. К слепому пятну невозможно было приблизиться.

Я могла бы пойти с Ником в редакцию газеты, но тогда мы не влюбимся и он умрет.

Я могла бы не идти с ним и дождаться начала занятий в школе. Тогда мы будем вынуждены каждый день сталкиваться на занятиях, и всякий раз при виде меня, то есть живого напоминания о его неудаче, он будет испытывать жгучий стыд.

И снова никакой любви. А потом – смерть Ника.

Каждый сценарий, которому я следовала, заканчивался одинаково: никакой любви. Только смерть.

Я стояла в своей спальне и ждала, когда он постучит. Провела костяшками пальцев по маминому колодцу желаний. Вздохнув, обмакнула палец в баночку с бальзамом, провела им по губам и попыталась смириться с тем, что неизбежно должно было произойти: я покажу кому-то самую уязвимую часть себя.