Снаружи раздались звуки, что вскоре станут для меня привычными: лязг велосипеда, три быстрых шага, скрип резиновых подошв о коврик, который мой дядя менял каждые три месяца – привычка, которую он перенял у Кэм.

В телефоне Ника играл его любимый подкаст. Тот самый, ведущий которого скрывал от всех свою личность – и все эту тайну отчаянно хотели раскрыть. Все, кроме меня. Потому что я знала, что он подрабатывает на стройке в Пенсильвании, живет в подвале у своей тети и по вечерам изучает поэзию в магистратуре. Я подошла к двери и еле подавила вздох.

– Это ты, – сказал Ник вместо приветствия. Из-за сетки на двери его черты выглядели смазанными и затененными. Он посмотрел вверх. – Раньше с вашей крыши свисало около тридцати «музык ветра».

– Знаю. Мы их убрали. Они слишком громко звенели по ночам.

Он намотал шнур наушников на запястье и теперь легонько его раскачивал.

– Мы можем поговорить?

О да.

– Думаю, да.

При виде еле заметных тревожных морщинок у его глаз мое сердце, моя душа – что бы там у меня внутри ни находилось – вспыхнуло, как горелка, у которой резко выкрутили колесико. Правда, у горелки было два огонька. Один жарко пылал оранжево-красным – это был огонек желания или, скорее, предвкушения этого самого желания. Пламя второго было прохладным, лимонно-желтым – цвет нетерпения или, может, напускного терпения, потому что мне его всегда недоставало, но приходилось притворяться, что это не так. Я попыталась незаметно вздохнуть, готовясь к тому, что было для меня крайне непривычно. К нависшей надо мной неопределенности.

Следующие несколько минут отпечатались в моем сознании, но что будет дальше? Моя мать имеет какое-то отношение к нашему разговору, и мне придется это пережить, чтобы быть уверенной: Ник проведет тут достаточно времени и успеет влюбиться.

Ник перевернул кепку козырьком назад:

– Мне нужно, чтобы ты поговорила с тем репортером.

Я подняла крючок, толкнула дверь, заставив Ника шагнуть в сторону, и вышла к нему на крыльцо. Его лицо раскраснелось, на переносице виднелись веснушки.

– С каким репортером?

– Джо Ди-Пьетро. Он написал статью о… том, что случилось два дня назад.

Я постаралась сохранить невозмутимое выражение лица:

– Какую статью?

Ту, что лежит у меня на столе.

– О, хорошо. Хоть один человек в городе ее не читал.

– Мне же не сто лет. Я не читаю местных газет.

– Эта статья вышла в «Вудлендской газете». В ней все… скажем, не слишком верно написано. Там про то, как я спас мистера Фрэнсиса. А о тебе – ни слова.

Он был высоким и худым. Казалось, что он буквально родился в раздевалке, со шлепанцами Adidas на ногах и блокнотом, чтобы отмечать лучшее время на дорожке. Вот что было странным в моем даре (ладно, это лишь одна из многих странностей): я не знала, что буду чувствовать в будущем. И я не знала, что эмоции будут искриться у меня в животе, как пузырьки шампанского, или что я смогу почувствовать вкус кислорода в собственных легких. Я изобразила вежливую улыбку:

– И что именно я должна рассказать этому репортеру?

– Как все было на самом деле.

Я скрестила руки на груди:

– И зачем?

Складки возле его рта углубились. В отчаянии? Нетерпении?

– Потому что это неправильно.

Я склонила голову набок, делая вид, что обдумываю его ответ.

– А меня все устраивает. – Я повернулась и положила руку на дверь. – Что-то еще?

Я никогда (лично) не видела, чтобы кто-то бледнел на глазах, но теперь разглядела во всех подробностях. Краска схлынула с лица Ника, превратив персиковые щеки в белую бумагу.

– Подожди… Что? Но почему ты не хочешь признания?

Я еле сдержала улыбку:

– А ты почему хочешь разделить со мной славу?

– Потому что… – Он сердито поправил кепку. – Потому что мистера Фрэнсиса мы спасли вдвоем.

– Ну так притворись, что ты был один. Я не хочу привлекать к себе внимание. Я и так тут новенькая и не хочу начинать последний год в школе с того, что мое имя мелькает в новостях.

– Но ведь все было не так! – Ник повысил голос. – Мистер Фрэнсис до сих пор жив только потому, что ты была там. Ты помогла мне его вытащить. Ты делала искусственное дыхание, ты звонила 911…

– И что?

Он нахмурил брови:

– А то, что я не заслуживаю всей этой похвалы.

Я прислонилась к тонкой полоске винилового сайдинга между сетчатой дверью и перилами:

– В чем дело? Тебе не нравится всеобщее внимание?

– Мне кажется… – Ник помолчал, подыскивая правильное слово. – Это обман.

Я провела языком по губам, перебирая камешки своих воспоминаний – а их было бесконечное множество, если учесть все события прошлого и будущего этого мира. Обычно я этого не делала, не взбиралась на эту гору памяти. Бесконечный поиск нужного события был утомителен, череп болезненно трещал от каждого воспоминания, которое я вызывала. В голове у меня было бесчисленное множество ключей, и тысяча из них могла бы подойти к этому замку – открыть мне причину, по которой Ник настаивал на том, чтобы сказать правду. Я пыталась отыскать ключ, который объяснил бы мне, почему этот мальчик вынужден таскать на своих плечах такой тяжелый груз.

Я нашла пропущенный гол и тут же – финальный свисток на чемпионате по футболу. Ребенка, рыдающего после того, как его собаку усыпили. Не то.

Я стала карабкаться дальше, пробивая себе путь. Все дальше и дальше. Мертвая бабушка. Ник сидит за деревянным столом, рядом – зеленая лампа, отец маячит за его спиной, как воздушный шарик. Вокруг Ника – куча разнообразных приборов. Вспомогательные технологии. Скринридер, ручка, похожая на термометр. На его лице – страдание и борьба. Отец улыбается, скрестив руки на груди, и в его улыбке смешались терпение и грусть.

Подкаст.

Ага.

– Что твои родители обо всем этом думают? – спросила я.

– Я не рассказал им правду, – ответил Ник и понизил голос: – Пока.

– Значит, ты думаешь, что если статью поправят…

– То город перестанет сходить с ума от этой истории. Да.

– Люди почти не читают опровержений.

Он нахмурился:

– Подожди. Откуда ты знаешь?

Я пожала плечами:

– Твиттер.

– Джо Ди-Пьетро, репортер… Он сказал, что, если ты расскажешь свою историю, он напечатает опровержение. – Он посмотрел на меня большими честными глазами. – Ты же поговоришь с ним?

Я покачала головой:

– Мне жаль. Правда.

Ник разочарованно скривился:

– Не знаю, что и сказать.

Он повесил провод на шею и принялся дергать за болтающиеся наушники.

Я замолчала, чтобы собраться с мыслями, и подняла глаза к небу. Потом ткнула пальцем в наушники:

– Что там у тебя? Что-то стоящее?

Он моргнул:

– Что? Это… «Любители загадок». Это…

– Подкаст, – перебила я. – Да, я знаю.

– И как тебе?

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, собираясь выдать последний кусочек доступной мне информации. Последний поворот на моем внутреннем GPS-навигаторе перед тем, как я упаду с обрыва.

– Нормально. Правда, я не очень люблю загадки. – Этот подкаст я никогда не слушала. Меня трудно увлечь какими-то загадками за исключением одного исключительного исключения.

– Правда? Меня на него отец подсадил. Он был адвокатом по уголовным делам. Почему они тебе не нравятся?

Вот мы и зашли в неизведанные воды. Неясная, смутная пелена затянула уголки моего всевидения, сигнализируя, что я вступаю на территорию слепого пятна. Все это недвусмысленно намекало на то, что именно я должна сказать Нику. И все же мне было невероятно сложно представить, как я открою ему эту часть себя. Она была такой же хрупкой, как одна из цветочных луковиц Эвана, которые он сажает по весне. А я собиралась выдернуть ее из земли прямо в разгар цветения и сжать в кулаке.

Из чего бы ни состояло пространство слепого пятна, оно появилось, когда мама ушла. Как будто с ее уходом мой дар сломался.

– Моя мама пропала девять лет назад.

Ник озадаченно нахмурился, его лоб пересекла складка.

– Твоя мама? О, ничего себе. Это жестко. Мне очень жаль.

Мысли о ней открыли дыру в моей груди, а всем известно: то, что попадет в черную дыру, исчезнет навсегда. Но если я расскажу этому любителю тайн историю о пропавшей женщине, то, скорее всего, буду видеться с ним все чаще и чаще.

А он будет видеться со мной.

В конце концов, я знала о предстоящем поцелуе у подъездной дорожки, ведущей к дому девушки, с которой я пока не была знакома. Знала о стаканчиках с чем-то горячим в автобусе и о том, как мы будем лазать по деревьям у пруда жилого комплекса. Я ощущала вкус мороженого в вафельном рожке и то, как все внутри вскипает, когда мы встречаемся взглядами в коридоре школы.

Я хотела, чтобы Ник был рядом, потому что эгоистично боялась все это упустить. Не потому, что отчаянно нуждалась в его любви, а потому, что хотела чувствовать, а не просто быть свидетелем чувств.

Кроме того, беглое знакомство с историей подсказывало, что люди готовы на многое пойти ради любви. Один парень инсценировал свою смерть – с кровью и целой съемочной группой, ведущей хронику событий, – а затем встал и сделал предложение. Он хотел, чтобы та девушка прочувствовала, как плохо ей будет без него, прежде чем связать с ним свою жизнь.

Вот без этого я бы как-нибудь обошлась. Спасибо, не нужно.

Мне больше по душе истории вроде той, что случилась в Китае. Влюбленных звали Лю и Сюй. Они жили в деревне, где женщинам запрещалось встречаться с мужчинами моложе их, так что пара сбежала и поселилась в отдаленной горной пещере вместе с детьми Сюй. За следующие пятьдесят с лишним лет Лю вырезал в скале более шести тысяч ступеней, чтобы Сюй было легче подниматься в гору.

Вот это я понимаю.

Любовь, конечно, мощный стимул. Но в нашем случае ставки были еще выше. Если я не смогу придумать, как удержать Ника рядом, он умрет, и я буду в этом виновата.

– Ты не знаешь, где она? – спросил он, вклинившись в водоворот моих мыслей.

– Не имею ни малейшего представления. Она ясно дала понять, что не хочет, чтобы ее нашли.

Ник помрачнел:

– Это отстой. Мне жаль. Значит, ты живешь с…

– Остались лишь я и дядя. Брат моей мамы.

Он кивнул, похоже, догадываясь, о чем я умолчала: отца у меня не было. Когда наш разговор подошел к этой неловкой точке, мой дар снова подкинул мне картинку – ничего не поменялось. Я разыграла свои карты правильно.

– Мне пора на работу. – Ник спустился по ступенькам, его широкие плечи напряглись так, что его за них можно было повесить на вешалку. – Дай знать, если передумаешь насчет статьи.

– Обязательно.

Я не передумаю. И Ник тоже. Я закрыла за ним дверь. Меня переполняли предвкушение, облегчение, страх и сожаление.

Глава девятая

Ник

По четвергам Триш, администратор бассейна, подменяла меня в первый час, чтобы проверить уровень pH воды, так что до начала смены у меня оставалось еще больше получаса. Я давил на педали велосипеда, чтобы расстояние между мной и Десембер увеличилось настолько, насколько возможно. Велосипед тряхнуло на торчащем из кладки камне на ее улице, но, как только я выехал на тротуар, окружавший бассейн, я слышал лишь жужжание шин, которое заглушало стук пульса в ушах.

Я не мог смотреть на этот хлорированный голубой прямоугольник, не думая о том, как я мешкал, спасая мистера Фрэнсиса, колебался. От этих мыслей чувство вины накрывало меня быстрее, чем в «Любителях загадок» появляется очередной сюжетный твист. Я перепрыгнул «лежачий полицейский» и выехал на главную проезжую часть жилого комплекса. Оказавшись на ровной поверхности, я встал на педали, ухватился за руль и понесся мимо буйно цветущих тигровых лилий и высоких идеальных сосен, выстроившихся на границе бетонного покрытия.