Я пересек дорогу, ведущую к полям Малой Лиги – они прилегали к нашему комплексу. В три или четыре часа пополудни пыльная парковка будет полна минивэнов и внедорожников. А еще там будут полчища одетых в спортивную форму детей, таскающих бейсбольные биты, чавкающих и перекатывающих во рту комочки обычной или виноградной жвачки. Но в это раннее утро поля были моими.

Я обогнул валяющееся на пути бревно, в четыре рывка преодолел короткую тенистую тропинку и подъехал к полям. С тех пор как я прошлым летом играл тут с Мэвериком, ничего не изменилось. К каждому полю вели посыпанные песком и гравием дорожки. Всего их было шесть, а прямо в центре стояла закусочная, где я обменивал мамины пустые банки из-под минералки на крендельки.

В детстве, когда летом мама оставалась работать допоздна, папа отправлял нас с Софи сюда ужинать. Пять баксов за два завернутых в фольгу хот-дога и порцию горячей, посыпанной солью картошки фри. Софи макала свою картошку в уксус, я – в кетчуп.

За полем № 5 я затормозил, брызнув пылью и гравием на проржавевшую от времени сетку-рабицу. Поднял крючок и нырнул в «землянку»^[3]. Она была меньше, чем я помнил, и темнее, но пахло тут так же. Жаренным в масле тестом и грязью.

Я растянулся на скамейке, уставившись на прожилки неба, видневшиеся сквозь деревянный потолок. Я наконец-то был действительно, по-настоящему один.

В детстве я был обычным игроком, который мог похвастаться парочкой неплохих выступлений. Меня вполне устраивало оставаться в тени Мэва. Потому что, в отличие от школы, где меня запихивали в тесные классы коррекции с помощниками, которые начинали ГОВОРИТЬ. ВОТ. ТАК, едва кто-то из учеников оказывался поблизости, тут мне не приходилось защищаться, отстаивая свои умственные способности. Я привык думать, что все считают меня тупым, и далеко не сразу понял, что это не так, – я переживал из-за того, чего не было. В те времена «землянка» на бейсбольном поле была местом, где я мог передохнуть. Здесь мне не нужно было быть умнее, чем сидящий рядом мальчишка, чьи бейсбольные штаны тоже были с Amazon и пахли стиральным порошком Free Clear от All-brand, пока не покрывались пятнами грязи и дерна. Здесь не имело значения, что я читал медленнее, чем другие, и что мне приходилось мысленно изворачиваться, чтобы определить время по часам со стрелками.

Но теперь я снова сюда вернулся. Только на этот раз я знал, что мозги у меня работают. А еще я знал, что я трус, и не мог больше мириться с этим чувством. Я закрыл глаза, с удивлением обнаружив, что под веками стало тепло, – значит, скоро польются слезы.

Я бы первым согласился с тем, что по сравнению с кучей людей в мире у меня все хорошо: я сыт, одет, любим. Родители с детства мне это вдалбливали.

Но иногда мне казалось, что у меня ничего не получается. Я не мог нормально учиться в школе, не мог нормально работать спасателем. Не стал капитаном команды по плаванию, не попал в команду резерва в первые два раза, когда подавал заявку, – дерьмово стартовал, плавая на спине.

Невозможно изменить то, что натворило мое тело, – оно замешкалось. Как говорится, что сделано, то сделано.

Разве что… да, я не могу изменить прошлое, но вдруг у меня получится искупить свою вину? Что, если я окажу Десембер услугу и найду ее мать?

Я был запойным слушателем всяких трукрайм-подкастов и знал, какие зацепки нужно искать. Но даже без перезапуска «Нераскрытых тайн»^[4] я понимал, что многие тайны так и остаются… эм… нераскрытыми. Но что, если даже простая попытка разобраться – пусть я снова потерплю неудачу – в какой-то мере компенсирует то, что я не смог спасти мистера Фрэнсиса в одиночку?

Я открыл глаза, позволив себе на мгновение это представить. Разрешил себе подумать, что бы я почувствовал, увидев в глазах матери, прочитавшей статью, заслуженную гордость. Если бы слова, сказанные мистером Фрэнсисом Джо Ди-Пьетро, действительно относились бы ко мне – какие мысли у меня бы возникли, как бы отныне мир меня воспринимал?

Если бы я на самом деле совершил подвиг, который мне приписали. Если бы я не был обманщиком.

Я припомнил все случаи, когда слушатели раскрывали дело. Однажды ведущий «Любителей загадок» рассказывал о серии мелких ограблений – двадцать баксов, украденные у женщины на автобусной остановке, еще парочка инцидентов с кражами денег из карманов и, что куда серьезнее, налет на круглосуточную заправку. Все эти случаи были связаны с двумя людьми. Используя Google Maps, данные найденного чека из магазина Target и картонный стаканчик из банка, «любители» сузили круг поисков; затем один из интернет-следопытов обнаружил случайный пост в инстаграм – он явно предназначался для личных сообщений – с пометкой #делосделано, который обвинение должно было продемонстрировать в суде.^[5]

На протяжении многих лет я читал статьи Джо Ди-Пьетро, смотрел криминальные документальные фильмы и слушал подкасты. Все эти истории, все эти улики и детали, которые приводили людей на форумы, – предполагалось, что это просто развлечение.

А теперь, впервые в жизни, я столкнулся лицом к лицу с тайной настоящего человека. В голове заиграла интро «Любителей загадок». Я представил глубокий голос ведущего, уверенно начинающий эпизод словами: «Приветствую, любители загадок. Сегодня мы подготовили для вас особенный выпуск. Один спасатель из Массачусетса не смог спасти утопающего, но решил искупить свою вину и взялся за дело, которое перевернет его жизнь. Сможете ли вы раскрыть старое дело о матери, исчезнувшей по своей воле, а не по воле случая?».

Я сел, охваченный предчувствием чего-то одновременно мощного и довольно поганого. Мощного – потому что я мог преуспеть, поганого – потому что мог опять потерпеть поражение. Или?..

Я потер лоб. Прошлой весной я был на волоске от того, чтобы перевестись в новую школу. Это заслуга родителей – они надеялись, что я ухвачусь за эту возможность.

Инновационные технологии, Ник. Никаких оценок. Никаких стандартных тестов. Доступная учебная программа.

Никаких жестких временны´х рамок.

Уверенность в себе перед поступлением в колледж.

Классно. Но при этом никакой команды по плаванию. Час в пробках туда и обратно. Никакого Мэверика.

Теперь все это было в прошлом. Возможно, историю с моим «подвигом» тоже скоро забудут. Выйдет очередной выпуск новостей, и жизнь в городе вернется в привычную колею. В конце концов, спасателям, вытащившим человека из воды, Нобелевскую премию не дают, что тут обсуждать?

Верно?

Верно?

Но я привык всю жизнь ошибаться, так зачем же останавливаться сейчас?

Первым признаком того, что я переоценил забывчивость горожан, стал грузовик компании «Съедобные решения», затормозивший перед «лежачим полицейским», когда я возвращался на велосипеде к бассейну. Он со скрипом покатился по нашей улице, и красный свет стоп-сигналов мигал через каждые несколько метров, пока не погас у нашей двери.

У меня внутри все похолодело. Грузовики из доставки не были редкостью, но тот, что остановился у нашего дома, определенно был. Следующий признак того, что вся эта история с героем не закончится так просто, был гораздо более очевидным – и гораздо более нервирующим.

На площадке у бассейна толпился народ. Десятки полотенец лежали на белых пластиковых шезлонгах или висели на ограде. Воздух звенел от мокрых детских ног, шлепающих по бетону. Я заметил троицу девушек, листающих журналы, – в них я сразу узнал Мейзи Карберу, королеву Вудлендской школы, и двух ее подруг. Разрушим школьное клише: Мейзи была суперклассной девчонкой.

Мы вращались в разных кругах, поэтому я не видел ее все лето, хотя она жила в «Солнечных Акрах» в паре шагов от бассейна.

Я боролся с желанием повернуть назад и спрятаться в тенистом уединении «землянки», полной детских, наивных мечтаний и обещаний, когда услышал, как кто-то – миссис О’Мэлли? – крикнул:

– Это он, это он! – Как будто она нажала на кнопку «Перезапуск» в игре.

Толпа затихла, все лица повернулись в мою сторону. И вдруг кто-то захлопал. Все подхватили, движения аплодирующих рук размывались, а воздух наполнился незаслуженными похвалами в мой адрес.

Желчь заструилась по пищеводу. Я сглотнул. Предчувствие, что я вляпался в это дело по самые уши, сжимало меня изнутри и не отпускало. И оно все усиливалось, но я остался на месте и поднял холодную липкую руку в знак приветствия.

Глава десятая

Десембер

Комната моей бабушки была последней справа в крыле для больных Альцгеймером в доме престарелых «Холмы глицинии». До него было всего семь минут езды от «Солнечных Акров», что стало одной из главных причин, почему Эван согласился работать там озеленителем. Всякий раз, когда нам удавалось поселиться на разумном расстоянии от «Холмов», мы с Эваном – и мама когда-то – каждую неделю ездили туда навещать Кэм. Но около четырех лет назад состояние Кэм резко ухудшилось: если раньше она просто все забывала, то тогда на восемь месяцев почти полностью ушла в себя. И наши визиты стали реже.

Кэм – сокращение от Камиллы. Она никогда не хотела, чтобы ее называли бабушкой, бабулей или как-нибудь миленько, например Джиджи или Мими.

В те ранние визиты мамина тактика заключалась в том, чтобы порхать по комнате и говорить голосом сверкающим, как фольга на солнце. Руки ее находились в постоянном движении: она расправляла простыни, протирала подносы, суетилась по поводу количества бумажных полотенец в ванной – Кэм еще могла пользоваться ею без посторонней помощи. И выражение лица у рассеянной Кэм в то время было приятным, пустым, но вежливым, а не таким, как сейчас.

Эван опустился на пуфик, обитый мягким кожзамом, рядом с инвалидным креслом Кэм. Облокотившись на колени, не своим голосом и с каким-то чужим лицом он описывал наш новый ковер и картины на стенах в новом доме. Не представляю, как так получается, но запахи в комнате смешались в коктейль из яблочного сока, куриных котлет, детской присыпки и отбеливателя. Он совершенно не подходил женщине, которая пользовалась дезодорантом с ароматом ванили и произносила фразы вроде «Быть вежливым – это бесплатно».

Меня тошнило от этих визитов. Я ужасно скучала по Кэм, которая вроде бы сидела передо мной – но при этом ее здесь не было. Этому невероятному чувству невозможно было придумать название. Оно было ослепляющим и бездонным.

– …Тебе бы понравилось, мама. На работе дела идут хорошо. – Эван переключил свое внимание на меня. – Ничего не хочешь сказать?

– Например?

Он выдохнул и поскреб костяшками пальцев по бороде – получился приглушенный, шелестящий звук.

– Расскажи ей что-нибудь о ее жизни. Помоги ей вспомнить.

– Эван, ее там нет.

Он пристально посмотрел на меня:

– Ты это знаешь или только предполагаешь?

Я сморщила нос и не ответила. Мы с Эваном не слишком часто забредали на эту территорию. Обычно он с грохотом хлопал дверцами ящиков и бросал яростные взгляды на маму, когда она спрашивала меня, во сколько нужно выехать, чтобы встретить подругу в аэропорту, о количестве снега, которое выпадет во время надвигающейся бури, или о существовании Бога (богов).

Я и безо всякого всевидения знала, что дядя всегда на моей стороне.

И Кэм. В моих воспоминаниях о ней – фургончик по соседству, в котором продавали острые рыбные тако, вареную кукурузу и поджаренные сэндвичи с индейкой. Походы в музеи, кормление уток и просмотр фильмов на диване, волосы, намазанные специальным кондиционером Кэм и завязанные в узел на затылке, то, как стекают по спине его маслянистые капли.