Как вообще можно сочетать «самый безопасный способ прерывания беременности» и «может открыться кровотечение» или, еще хуже, «развиться бесплодие» в одном месте?

Вы, блядь, издеваетесь?!

Мозг просто фонтанирует красочными картинками, как по шикарным бедрам моей Улыбашки течет густая алая кровь.

Растираю лицо ладонями, чтобы отогнать навязчивое видение. Сердце лупит опять на пределе своих возможностей. Тошнит, и голова взрывается болью.

За Лекси очень страшно сейчас. Все остальное уходит на задний план. Ледяное чудовище, живущее внутри меня много лет, пытается сопротивляться, но от него уже почти ничего не осталось. Меня выжигает, выворачивает, ломает.

Люблю… люблю ее.

Нельзя потерять. Это моя девочка. Я не надеялся, что встречу такую. В моем продажном мире их просто не существует. А она взяла и появилась.

Люблю…

Думать ни о чем больше не могу. Она просто моя на все сто процентов. С ней я будто стал целым, нашел ту самую половинку, про которые так часто слышал, но никогда не понимал и не верил. Как не верил в любовь, в такие сильные привязанности, в прощение.

Тай прав, надо разбираться. Это же Алина. В ее башке одна извилина и куча мусора. Рыжая мстительная сучка. Мне даже придумывать не надо, как можно по ней ударить в ответ, что она завяжет с чиром и уйдет из Дворца. Мы в лицее так однажды делали. Выкатили сексуальный компромат на всеобщее обозрение, а там у пацанов все было прилично с той девочкой. У меня есть видосики поинтереснее. Только надо ли лезть в это? Пачкать себя, Лекси.

В топку! Даже думать не хочу в сторону этой дуры. Пустышка, пригодная только для развлечений.

Кусая губы, заставляю себя еще раз глянуть на те фотки. До озноба пробирает покрытая трещинами картинка, где Улыбашка садится к нему в тачку, где он ее почти голую обнимает.

Запоминаю, как выглядит этот пацан, чтобы найти было проще.

Оттолкнувшись ногами от пола, отъезжаю на стуле немного назад, бросаю на стол разбитый телефон, поднимаюсь и иду в душ. Встаю под холодный, сокращаясь всем телом. Вода множеством ледяных иголок пронзает голову, тело.

Резко выдохнув, постепенно прибавляю температуру.

Вроде полегчало.

Выхожу и застаю в своей комнате Василису. Она стоит, уперев ладони в столешницу моего компьютерного стола, внимательно смотрит в монитор. Разворачивается ко мне.

– Сейчас вернусь.

Забираю чистую одежду из шкафа и ухожу обратно в ванную. Толком не высушив тело, одеваюсь и возвращаюсь к тете. Она уже сидит в моем кресле, то ли злится, то ли расстраивается. Эмоции почти не читаемы.

– Я стучала, – тихо говорит она. – Думала, ты спишь. У тебя тренировка скоро, – оправдывает свое вторжение. – Мэт, Алексия беременна? – ловит мой взгляд своим.

– Надеюсь, что еще да, – запускаю пальцы в волосы, взъерошиваю, стряхивая с них воду.

– Что значит «надеюсь»? И почему девочка вообще оказалась беременна от тебя в свои восемнадцать? Матвей, твою мать! Сколько раз я с тобой об этом говорила? Она маленькая, Мэт. Ты за нее отвечаешь, раз притащил в свою постель!

– Извини… – опускаюсь на край своей кровати, упираю предплечья в широко разведенные колени и кладу голову на сжатые кулаки, ударяясь о них лбом. – Я постараюсь исправить.

– Сделанный аборт исправить уже нельзя, Мэт! – Василису все еще потряхивает.

С кресла она перемещается на пол, устраиваясь у меня в ногах. Проводит ладонью по влажным волосам.

– Когда же ты научишься делиться… – вздыхает она. – Закрытый, холодный мальчишка. Что произошло?

– Я накосячил. Сильно, – признаюсь ей. – И совсем не в том, что она залетела.

– Ох…

– Угу. Мудак, – усмехаюсь. – Все просрал из-за своих заскоков. Ее, тренера.

– Ребенка, – подсказывает Василиса.

– Я подумал, что он не мой.

– Ты совсем дурак? – Тетя округляет глаза. – Только не говори, что сказал это в лицо наверняка напуганной, растерянной девочке, – молчу. – Точно дурак. – Василиса качает головой. – Я бы тебе за такое двинула хорошенько.

– Она и двинула, – хрипло, невесело смеюсь, – только не физически. И что теперь с ее беременностью, я не знаю. Меня не допускают.

– Терехов защищает дочь, это нормально, – поясняет тетя.

– Знаю. Не спорю, но мне надо с ней поговорить. Теть Вась, а ты можешь по своим каналам узнать, сделала Лекси аборт или нет?

– Могу, конечно, но знаешь, не буду. Пробейся к ней и попробуй узнать. Я люблю тебя, мой хороший, – гладит меня по напряженному предплечью, – но здесь ты должен исправлять сам. Это тоже своего рода форма любви. Воспитание.

– Меня уже поздно воспитывать, теть Вась.

– Воспитывать никогда не поздно, Матвей. Жизнь нас каждый день чему-то учит, иногда уроки бывают жестокими, но их надо уметь принимать и делать выводы. Ты любишь Алексию?

– Да, – моргаю и киваю в ответ.

– Тогда не сдавайся. Ты же у меня спортсмен. Представь, что вышел на ринг против соперника гораздо сильнее себя, но тебе очень нужна эта победа, от нее многое зависит. Твоя жизнь, твое будущее, карьера. Тебе никак нельзя проиграть.

– И какие правила у этого боя? – благодарно ей улыбаюсь.

– Ты должен быть открытым, искренним и с ней, и с собой. Все остальное допишешь сам.

– Спасибо, теть Вась. Поеду, – поднимаюсь и помогаю тете подняться с пола.

Она выходит из моей комнаты. Собираюсь, не глядя, что там сегодня за окном.

Еду во Дворец, но, в отличие от парней, не переодеваюсь. Встаю у открытых дверей тренировочного зала, поглядываю на часы. Обычно тренер приезжает раньше нас, но там Лекси неизвестно в каком состоянии.

Терехов сворачивает в наш коридор, видит меня, и его взгляд тяжелеет. До меня уже долетает та самая, убийственная энергетика мужчины, в груди которого заводится атомный реактор. Его ноздри подрагивают, побелевшие губы сжаты в полоску.

Тренер равняется со мной и одним точным толчком сносит к стене. Подходит близко, почти вплотную. Я чувствую его дыхание на своем лице. И запах сигаретного дыма.

Терехов же не курит!

– Скажи мне, Загорский, – низкими, вибрирующим голосом бьет не хуже, чем кулаком. Это у них, похоже, семейное. – Как я должен сейчас поступить? Как тренер или как отец?

Мне кажется, этот вопрос не требует ответа. На суровом лице Терехова играют желваки. Взгляд черный, как самая темная ночь.

– Чего встали?! – резко оттолкнувшись от стены, разворачивается к парням, вышедшим страховать то ли тренера, чтобы не сорвался, то ли меня, чтобы выжил. – Все в зал!

Уходит. Я остаюсь у стены.

– Загорский, особое приглашение нужно?! – оглянувшись, рычит на меня.

– Я еще с вами?

– В зал, я сказал! У нас турнир! А как отец, – скрипит зубами, – я с тобой позже поговорю.

Глава 36

Матвей

– Загорский, ко мне в тренерскую зайди, как себя в порядок приведешь. Остальные свободны. Кто завтра опоздает, будет бегать вокруг Дворца десятку плюс километр к каждой минуте опоздания. За любые возражения добавлю утяжеление всей группе.

Парни косо смотрят на меня, усмехаются и, не смея спорить с тренером, выходят из зала. Мы с Тайсоном и Климом в числе последних.

Слышим заигрывающие интонации от пацанов и мурлыкающий женский смех. У раздевалки Алина в своей микроформе чирлидерши со стайкой подружек. Открыто рассматривают потных парней.

Рыжая сучка отделяется от своих, идет прямиком ко мне. Дернув меня за плечо, Тай рычит в ухо: «Не жести» – и загоняет наших в раздевалку.

Сжав руки в кулаки, смотрю Алине в глаза.

– Какая драма, – хихикает она. – Тебя бросили, – кладет ладонь мне на грудь. Туда, где совсем не по ней бьется сердце. Перехватываю за запястье, сжимаю. – Ай! – пищит дрянь.

В голове столько реальной жести, которую можно с ней сделать. И хранящийся у меня компромат – самое невинное из того, что сейчас лезет в голову. Но я кое-чему научился у своей Улыбашки.

Сейчас, когда ко мне вернулась способность думать, уничтожать Алину хочется все меньше. С таким образом жизни и отношением к себе она самостоятельно отлично с этим справится. А падать в яму с ее дерьмом ради мести у меня нет ни малейшего желания. Так или иначе это заденет Лекси, а я этого очень не хочу.

Иногда надо поднять голову выше и просто уйти. Игнор зачастую причиняет боль гораздо сильнее публичной порки. Особенно для жаждущей внимания Алины.

Да и в том, что у нас так все случилось с Улыбашкой, только часть вины этой рыжей дуры. Ответственность за Лекси лежала на мне, мне ее доверил человек, которого я глубоко уважаю. Это я все просрал со своими загонами и детскими травмами. Мне и расплачиваться.

Отпускаю руку Алины. Она, обиженно поджав губы, растирает покрасневшее запястье.

– Самая настоящая драма в том, – делаю к ней короткий шаг и провожу пальцами по щеке. Грубо дергаю за подбородок, заставляя смотреть на себя. – Что ты по-настоящему никому не нужна. Я теперь знаю, как это, когда тебя любят за то, что ты просто есть. А ты, – хмыкнув, убираю от нее руки и отступаю назад, – рискуешь так никогда и не узнать. Как была пустышкой, так ею и осталась.

– Да пошел ты! Придурок! – топает ногой от возмущения.

– Не спорю, – улыбаюсь я. – Но это лечится.

Оглядываюсь и ловлю на себе застывший взгляд тренера. Терехов замер в том положении, в котором шел к нам. Одна нога чуть выдвинута вперед, руки в карманах.

– Долго, Загорский, – бросает мне, разворачивается и уходит в обратную сторону.

Минут за семь привожу себя в нормальный вид и переодеваюсь в повседневку. Подхватив сумку, жму ладони парням, ловлю от них волны поддержки. Приятно, чтоб его!

Прохожу через коридор. Останавливаюсь перед дверью Терехова. Выдохнув, стучу пару раз.

– Заходи, – отзывается он.

Бросив сумку на входе, прохожу в его «царство». Письменный стол с открытым ноутом, стеллажи с документами, сейф, пара стульев для посетителей и у стены что-то похожее на медицинскую кушетку. Обычно мы сидим именно на ней, но сейчас Терехов кивает мне на свое место.

– Садись, садись. Покажу кое-что.

Устраиваюсь в его кресле, и мне капец как неловко. Сразу понимаешь, что занимаешь не свое место. Свое такое еще надо заработать. И я даже порываюсь подняться, но Терехов давит ладонью на плечо, требуя сидеть и не дергаться.

Активирует экран ноутбука, вбивает пароль, а у меня ощущение, что он пробивает мне в печень. Мышцы напрягаются в попытке защитить жизненно важные органы.

– Лекси… – выдыхаю, глядя на фотографию маленькой, смешной девчушки с двумя высокими хвостиками.

– Листай.

Тренер отходит, а я скроллю ее фотографии. Детский сад, линейка в первом классе. У Алексии снова хвосты, затянутые большими белыми бантами. Дни рождения, просто какие-то прогулки с подружками. Счастливая улыбка в бассейне. Ямочки… Милое личико покрыто каплями воды, а Улыбашка сияет.

На следующих фотках сияния в глазах уже нет, но есть улыбка. Другая, будто надломленная, а она еще маленькая. Ей тут лет двенадцать, наверное.

– Мать с отчимом убили, – тихо поясняет Юрий Германович.

Я зависаю на этих фотографиях особенно долго. Такая сильная малышка. И эта улыбка ее… Черт! Тоже своего рода щит.

Потом еще серия фотографий. Лекси на них уже такая, какой ее знаю я. Повзрослевшая, все еще с улыбкой на своем очаровательном личике. Эта улыбка способна растопить любой лед. А глаза снова грустные, растерянные.

– Не стало бабушки, – дает еще один комментарий Терехов.

Захлопывает крышку ноутбука. Щелкает кнопкой чайника и ставит на стол две кружки.