Вот теперь прилетит от бабы Ганны. Уж она серчала, когда кто-то из девчонок одёжу портил. Серчала так, что и руку поднять могла. А я у неё была на особом счету. Понимала то, что никто, окромя меня, в лес тайком не бегал, что не занимался помимо основных занятий ещё. А то, что заставлял делать волколак, было куда сложнее тех упражнений, что Вонич и Шпышко, наши наставники, обучающие выживанию, давали. Потому моя одёжа всегда выделялась и загрязнённостью, и порванностью.

Ниток заштопать одёжу по-тихому и быстро не было. Хотя этому я сама научилась, подглядывая за Ганной, когда она очередной мой наряд чинила, грозя в следующий раз, коль я такая рукожопая, оставить в том, что есть.

И ежели иглу я у неё стащила, то нитки быстро заканчивались.

Покуда обдумывала, как теперь быть, схоронилась на сеновале. Живот сильно прихватило. Страшно стало, куда податься – не ведала, ведь за столько лет попривыкла, что никого мои болячки и жалобы не волнуют. Забилась вглубь и корчилась от боли, кусая губы… Долго мучилась, а потом забылась сном и даже на ужин не пошла… Когда очнулась, к своему ужасу кровь увидала на сарафане, на рубахе и исподнем.

– Убьёт! – поняла сразу и бросилась в комнату. И плевать, что девчонки увидят, всё равно. Мне бы быстро сменить вещи, а эти застирать. Да только не успела из комнатки выскочить с тряпьём.

– Кровить начала? – сухо кивнула надсмотрщица, заловив подле двери, когда я уже за порогом одной ногой была. – Стало быть, скоро, – и без того морщинистое лицо скривила. – И хватит в лес бегать! Тепереча особливо, – глаза в глаза. Впервые дала понять, что в курсе, где бываю. – И себя угробишь, и нас под клык… Не красней, – опять поморщилась. – Пошли, покажу, что делать надобно, – смилостивилась. И покуда я с гурьбой девиц, кто сегодня стиркой занимался, свои одёжи полоскала, по другую сторону реки, глубоко из леса вой раздавался голодный, протяжный. Он душу студил и сердце.

– Поживей давай, – буркнула Ганна, метнув пугливый взгляд на другой берег, откуда вой, леденящий душу, летел, и кивнула на дом: – Давай же, живей! – сама заторопилась укрыться за стенами резервации.

Девки хоть и страшились воя волколака, но тряпки достирывали, полоскали и между собой шушукались, нет-нет, да и смехом заходясь. Я чуть в сторонке смывала остатки грязи и крови с платья, когда за спиной голос Иржича раздался:

– Славк, а Славк, ты чё такая смурная стала? – его наглый тон, мне точно лезвием по горлу. Но пытаться удрать, будучи прижатой…

Рагнар учил: не можешь удрать – дерись! И плевать, ежели проиграешь, но сопротивляйся, покуда есть силы. Правда толком не показывал, как это делать, уверяя, что меня пока могут спасти только быстрые ноги, а руки… в эти руки только с возрастом сила придёт, и тогда… когда-нибудь я дам отпор. Так и говаривал.

Спорить с ним было бессмысленно, да и лучше он ведал, что делать, потому его уроки не проходили даром. Быстроте и юркости научилась за это время. Чувствовала, что выносливей других невест: видала на тренировках. Но по наставлению Рагнара не выказывала своих способностей, чтобы вопросов лишних не было и раньше срока на загон не поставили.

С деланным спокойствием отжала рубаху, повернулась к парню. Даже подивилась: странно, он был один, а обычно со своей сворой подхалимов хаживал. Видать, Ганна прислала вместо себя за нами следить.

– Это, как его, – замялся Иржич, чем и меня смутил, – разговор у меня к тебе.

– Я сейчас не могу, – в груди смятение. Метнула затравленный взгляд на девчонок, уже собирающихся домой. На нас косились, шушукались пуще. Илада, самая красивая из невест, на Иржича с недоумением посмотрела, а потом меня таким лютым презрением окатила, льдом голубых глаз ошпарила, что сердце едва не застудила.

– Мне домой надобно ворочаться, – попыталась мимо вильнуть, да парень вновь дорогу собой преградил.

– Я не шучу, Слав, – и лицом был серьёзен. Глаза как-то непривычно отводил. Это ещё шибче пугало.

– Так и я вроде не улыбаюсь, – пробурчала, сделав очередную попытку избежать разговора и такой близости. Ступила в другую сторону, но Иржич вновь качнулся, перекрывая ход:

– Люба ты мне! – бабахнул оглушающей новостью. – Сам не свой уже который месяц. А ты… – тяжко выдохнул, точно от переизбытка чувств задыхался. – Выйди вечером, поговорим наедине.

– Ну уж нет, – категорично мотнула головой.

Едва не упала, так меня шарахнуло назад, а там берег скользкий. Да парень не дал упасть: ловко за плечи поймал, глазами светлыми молил не отталкивать, и моё сердечко растревоженное о том же просило.

– Обещаю не приставать, только поговорить, – очень тихо твердил парень.

Я рот было открыла, да вой жуткий так близко прозвучал, что теперь отпрянула от воды да впечаталась в Иржича. Девки с визгом бросились к селению, а я подняла глаза на Иржича, он тотчас меня приобнял, с надеждой улыбнувшись.

– Не боись, я тебя не дам в обиду.

– А я не волколака боюсь, – чуть лукавила.

– Меня? – нахмурился Иржич. – Не надо. Не вру я…

– Пусти! – торопливо высвободилась из плена его рук, обогнула резво и бросилась прочь.

В комнатке, где нас четверо жило, ровно по скамье вдоль стен было, на своё место села.

Так и не выходила больше, покуда не приспичило. И то, вдоль стеночки, в темени хоромин скрываясь – туда-обратно. И спать легла. А ночью вой Зверя пронизывал до кишок и кровь холодил от страха первобытного и томления. Вроде забывала дышать от ужаса, и в то же время тело рвалось на глас оборотня. А то, что волколак то был, нутром чуяла. Как себя его чуяла.

Рагнар! И тосковал он жутко. Жажда его раздирала небывалая.

Соседки пищали от страха:

– С чего бы он тут ошивался?

– Видать одичалый бродит! – шушукались в темноте.

– Пусть наши его прогонят!..

– А то попадётся ему кто под клык, считай смерть…

***

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.

Встала и пошла!!!

Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.

На четвёртый день чистой проснулась, но в лес не торопилась: велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполняла.

И только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно – уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже: душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала на полянку, как только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.

Ахнула испуганно, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:

– Неужто так страшен, что решила сбежать?

Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро-быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза… удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала – Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь…

– Рагнар? – состорожничала.

Уголок его рта вверх пополз, прищур насмешливый по мне скользнул… И до того маетно стало, волнительно, что прочь бросилась. Не от страха, а от смущения и чувств непонятных, что душу растревожили.

– И куда это ты? – крикнул в спину мужчина, а я бежала, сломя голову.

От него! От себя… От буйства сердечного.

Ворвалась на ристалище, где парни учились мечами и топорами управляться, да чуть на Иржича не налетела. За косу меня поймал, по обычаю не думая, как больно мне. Дёрнул к себе, покуда воевода другими дружинными занят был, к себе спиной меня припечатал, перехватил рукой за горло, а другой меч деревянный поперёк живота приложил:

– Откуда бежишь? – шикнул насмешливо, жадно дыша.

– Пусти! – взбрыкнула я, но парень силён был, и чем старше становился, тем больше на меня свою силу и обрушивал. Руку ещё не подымал, но щипнуть, дёрнуть, встряхнуть, толкнуть, за косы потаскать…

И всё ему с рук сходило. Но теперь страшило больше не то, что он мог мне больно сделать, а то, что в чувствах признался. С того дня на речке ещё пару раз меня зажимал, шептал о любви и даже пригрозил, что выкрадет, увезёт прочь с этих земель. Найдёт уголок, где нас никто не достанет, тогда и любовь и семья у нас будут полные.

Дура аль нет, а сердце иной раз заходилось от счастья, что кто-то желал мне другой участи, нежели смерти под Зверем.

Да, этот кто-то – Иржич!

Да, веры ему нет, но ведь сердце ж оно… само по себе. Да и то, как обнимал, дышал, как шептал… Моя стена отчуждения потихоньку скрипела и трещала. Раньше он хуже себя вёл, а с недавних пор изменился шибко. И даже своих прихвостней стал одёргивать и шпынять, ежели на меня кто слово плохое говорил аль взор не тот кидал.

Но я себя стопорила: у него таких, как я, с десяток в любом ближайшем селе. О том мужики давно шутковали, и каждый раз после объезда территорий, куда с ними часто Иржич отправлялся, новые байки о похождениях его по селу пускали.

Так оно было аль нет, но обижать меня, как раньше, перестал. Сейчас ежели и делал больно, то от того, что меня заловить и остановить хотел, чтоб поговорить. Я-то ведь в руки не давалась и бегала быстро.

– Пусти! – локтем врезала по крепкому стану. Парень шумно выдохнул, но хват ослабил. Извернулась да зубы ему в руку вонзила. И пока бранился на все лады, коленкой ему про меж ног врезала.

Вот теперь он взвыл. И меч выронил, и меня выпустил.

Бросилась в дом, схоронилась в тёмном углу, как загнанный зверёк, и до самого вечера мысли не могла в порядок привести. Они метались от мужчины черноглазого, такого незнакомого, до Иржича злющего. А то, что свояк не простит за то, что при всех его опозорила, понимала. Теперича особливо быть осторожной надобно.

А что ж теперь с Рагнаром делать?

Волколак-Зверь – одно, а при хлопце могучем да красивом бегать и ногами сверкать – другое… И ни пообниматься уже с ним, ни чмокнуть в нос, ни потрепать ему шкуру больше не смогу…

Глава 6

Славушка

Следующий день маялась, места себе не находила. На тренировке не раз получала нагоняй от Вонича за то, что его не слышала. А потом ещё сильнее погрузилась в пучину неутешительных мыслей так, что очнулась, только когда боль меня ослепила. Она вырвала из задумчивости, погрузив в темноту. Мир покачнулся, и я ухнула затылком и спиной наземь.

Несколько секунд приходила в себя, слёзы смаргивала и нос руками зажимала. Рот сладостью наполнился, дышать совсем нечем было, и я сплюнула багровую жижу на землицу.

Кровь!

Глаз один заплывал, ещё пуще слезился зрачок, нарезанный ресницами, застилая влагой обзор. Но Иладу я бы и слепой по голосу ядовитому различила:

– Тварь белобрысая, я тебе…

Её шипение перекрыл другой голос, Вонича:

– А ну разошлись! – напряжение вокруг спало, и воздуха стало больше. Девки тотчас расступились в стороны, хотя до сего, нас кольцом обступив, шептались, хихикали, надо мной потешаясь.

– Что за балаган? – рявкнул Вонич. – Это ты её? – секундой погодя, без упрёка, просто уточняя, бросил вопрос Иладе.

– Идиотка ежели, я тут причём? – буркнула со смешком девушка.

– Эх, – наставник ко мне сильнее склонился. Рывком за лямки сарафана на ноги поставил и едва не пинком с ристалища отправил:

– Дарюшка, сопроводи её, – отдал указание.

– Как вышло? – требовательно прозвучало за спиной, я чуть ли не наугад шла, пока меня Дарюшка под руку не поймала.

– Как, как? – позади возмущалась Илада. – Вы задание дали, эта дура мне в пару досталась. Я ей говорила, ставь блок, как вы сегодня учили, но она, калеченная, меня будто не слышала. Я всегда знала, что она не от мира сего! – голос злыдни становился всё тише, Дарюшка меня утягивала прочь с площадки. – Вот она и пропустила первый же удар…