Гиммлер не замедлил откликнуться на призывы своего хозяина. Не прошло и недели, как он направил в распоряжение высшего руководителя СС и полиции в Центральной России и Белоруссии Эриха фон дем Бах-Зелевского и высшего руководителя СС и полиции на юге оккупированной советской территории Фридриха Еккельна еще по одной бригаде СС. Таким образом, к участникам эсэсовской кампании уничтожения было добавлено еще 11 000 человек^{16}. Сверх того, троим высшим руководителям СС и полиции, действовавшим на территории СССР, было передано как минимум 11 полицейских батальонов. Номера девяти из них начинались с 300, и это значит, что они состояли из недавно поступивших на службу молодых добровольцев. Это добавило еще пять с половиной тысяч человек к уже распределенным по айнзацгруппам 500 служащим полиции порядка^{17}. В период с конца июля до середины августа Гиммлер ездил на Восточный фронт, лично требуя от своих подчиненных приступить к массовому истреблению советских евреев.

Однако первые шаги в своей кровавой карьере на территории СССР полиция порядка сделала еще до того, как во второй половине июля произошло массированное наращивание ее сил. Это случилось в городе Белостоке, где почти половину жителей составляли евреи. Накануне вторжения в Советский Союз, названного «операция “Барбаросса”», майор Вайс из 309-го полицейского батальона провел совещание со своими ротными командирами. Он ознакомил их с несколькими приказами, которые те должны были устно передать личному составу. То же самое происходило во всех прочих подразделениях германской армии и полиции, которым предстояло двинуться в СССР. Первым приказом был печально известный Kommissarbefehl («Приказ о комиссарах»), согласно которому так называемые политические комиссары – политработники, находившиеся в рядах Красной армии, а также гражданские партийные работники, заподозренные в антинемецких настроениях, – лишались статуса военнопленных и подлежали казни^{18}. Вторым был указ «О военном судопроизводстве в районе Барбаросса и об особых мерах войск», который выводил действия германских солдат по отношению к гражданскому населению из-под юрисдикции военно-полевых судов и прямо оправдывал коллективные расправы над жителями целых деревень^{19}. Фактически это была «лицензия на убийство» мирных советских граждан. Майор Вайс пошел еще дальше. Он заявил, что война ведется против евреев и большевиков и он хочет донести до сознания бойцов батальона, что по отношению к евреям они обязаны действовать беспощадно. По его мнению, смысл приказов фюрера заключался в том, что все евреи независимо от пола и возраста подлежали уничтожению^{20}.

27 июня, после вступления в город Белосток, майор Вайс приказал своему батальону прочесать еврейский квартал и схватить евреев мужского пола. При этом он не стал уточнять, что нужно с ними сделать. Очевидно, инициатива была отдана ротным командирам, до которых на предварительном совещании были доведены его мысли на этот счет. Начало акции напоминало погром: евреев избивали, унижали, жгли им бороды, в некоторых стреляли, пока полицейские гнали их на рыночную площадь и в синагогу. Когда несколько лидеров еврейской общины явились в штаб 221-й дивизии безопасности под командованием генерала Пфлюгбайля и упали перед ним на колени, умоляя взять их под защиту армии, один из полицейских 309-го батальона расстегнул ширинку и помочился на них, а генерал просто повернулся к ним спиной.

То, что начиналось как погром, быстро переросло в систематические массовые убийства. Собранных на рыночной площади евреев вывозили в парк, выстраивали вдоль стены и расстреливали. Так продолжалось до темноты. В синагоге, куда согнали не менее 700 евреев, выходы облили бензином. Затем внутрь здания бросили гранату, из-за чего начался пожар. Полиция расстреливала каждого, кто пытался выбраться наружу. Огонь распространился на соседние здания, в которых прятались евреи, и они тоже сгорели заживо. На следующий день к месту массового захоронения вывезли 30 подвод с трупами. По оценкам, всего было убито от 2000 до 2200 евреев. Когда генерал Пфлюгбайль отправил вестового к Вайсу, чтобы узнать о причинах пожара, тот нашел майора пьяным. Вайс сделал вид, что ничего не знает о произошедшем, а позднее вместе со своими офицерами составил и направил Пфлюгбайлю рапорт, в котором события были искажены^{21}.

Если первая расправа полиции порядка над евреями в Белостоке была инициативой отдельного командира, верно угадавшего и предвосхитившего желания своего фюрера, то вторая, состоявшаяся в середине июля, стала результатом четкого и систематического подстрекательства со стороны представителей самых высших эшелонов СС, а именно Эриха фон дем Бах-Зелевского, Курта Далюге и Генриха Гиммлера. 309-й полицейский батальон был переброшен на восток, а в Белосток ему на смену вошли 316-й и 322-й батальоны. Официальный журнал боевых действий (Kriegstagebuch), а также различные донесения и приказы по 322-му батальону – редкие примеры документов, касающихся полиции порядка, которые сохранились в советских архивах и стали доступны на Западе. По ним мы можем восстановить дальнейший ход событий в Белостоке.

Задачи, поставленные перед 322-м полицейским батальоном, по-видимому, не были столь кровожадными, как у 309-го батальона, но, разумеется, и его бойцы не остались без идеологической обработки. 10 июня в Варшаве генерал-майор Рецлафф произнес перед батальоном напутственную речь. Каждый полицейский, наставлял он, должен стараться «быть в глазах славянских народов господином и показать им, что он немец»^{22}. Перед отправкой на советскую территорию 2 июля личному составу объявили, что любой «политический комиссар подлежит расстрелу» и что полицейские должны быть «стойкими, решительными и беспощадными»^{23}.

5 июля батальон прибыл в Белосток, а двумя днями позже получил приказ «тщательно прочесать город… в поисках большевистских комиссаров и коммунистов». Запись в журнале боевых действий за следующий день проясняет значение этих слов: «обыски в еврейском квартале» якобы с целью обнаружить то, что евреи успели награбить до прихода немцев. За время обысков германская полиция сумела вывезти 20 повозок с добычей. К 8 июля бойцами батальона был расстрелян 21 человек. «Речь шла… почти исключительно о евреях»^{24}.

8 июля, в тот же день, когда состоялись обыски, в расположение батальона с неожиданным визитом прибыл рейхсфюрер СС и шеф германской полиции Генрих Гиммлер, а также глава полиции порядка Курт Далюге. Вечером высший руководитель СС и полиции в Центральной России и Белоруссии Бах-Зелевский устроил в честь Гиммлера званый ужин, на который был приглашен и командир батальона майор Нагель. На следующее утро Далюге в присутствии Гиммлера провел смотр полицейских батальонов, дислоцированных в Белостоке. Выступая с речью, Далюге особо подчеркнул, что полиция порядка «может гордиться своим вкладом в борьбу с врагом всего мира – большевизмом. Никакая другая военная кампания не имела такого значения, как та, что ведется сейчас. Теперь большевизм наконец-то будет уничтожен во благо Германии, Европы и всего мира»^{25}.

11 июля, два дня спустя, полковник Монтуа из полка полиции тылового района группы армий «Центр» (в который входили 316-й и 322-й полицейские батальоны) издал следующий приказ:

Секретно!

Приказом высшего руководителя СС и полиции… все евреи мужского пола в возрасте от 17 до 45 лет, признанные виновными в грабежах, по законам военного времени подлежат расстрелу. Расстрелы должны проводиться вдали от городов, сел и оживленных дорог.

Захоронения следует маскировать таким образом, чтобы не создавать места паломничества. Запрещается делать фотографии и допускать посторонних на казни. Информация о казнях и местах захоронений не должна разглашаться.

Командиры батальонов и рот должны особенно внимательно позаботиться о моральной поддержке бойцов, участвующих в этой акции. Впечатления дня следует сглаживать проведением развлекательных мероприятий по вечерам.

Кроме того, личному составу необходимо постоянно разъяснять политическую необходимость принимаемых мер^{26}.

Журнал боевых действий странным образом умалчивает о том, что происходило в Белостоке после приказа Монтуа о проведении казней, но послевоенные судебные процессы в Германии пролили свет на то, как развивались события^{27}. Разумеется, в отношении так называемых «грабителей», подлежавших расстрелу по законам военного времени, не было никакого расследования, суда и приговора. Евреев-мужчин, которым на вид было от 17 до 45 лет, 12 июля просто схватили и привезли на стадион в Белостоке. Когда он заполнился почти до отказа, на место прибыл Бах-Зелевский, и у евреев изъяли все ценности. В тот день стояла страшная жара, и все это время евреям не давали воды и не разрешали ходить в туалет.

В тот же день или на следующее утро грузовики из автопарка обоих полицейских батальонов начали перевозить евреев, курсируя между стадионом и противотанковыми рвами, расположенными в лесу за городской чертой. Бо́льшая часть 316-го и одна рота 322-го батальона были выделены для охраны территории, где должны были состояться казни. Из них же были сформированы расстрельные команды. На сцене вновь появился Бах-Зелевский – чтобы произнести оправдательную речь. Расстрелы затянулись до темноты, а потом полицейские попытались проводить казни при свете фар грузовиков. Эта затея оказалась неудачной, и акцию приостановили, чтобы продолжить на следующий день. По заключению германских судов, в ходе акции было расстреляно не менее 3000 евреев (при этом нужно помнить, что в юридическом процессе такие цифры всегда представляют неоспоримую минимальную оценку количества жертв, а не их наиболее вероятное число, чтобы исключить этот вопрос из предметов судебных споров).

В конце лета и осенью 1941 года кампания по истреблению советских евреев ускорилась, и, как показывает журнал боевых действий 322-го батальона, полицейские продолжили в ней участвовать. 23 июля батальон был официально выведен из подчинения армейскому командующему тыла. «В целях выполнения ближайших задач, стоящих перед батальоном, он переходит под непосредственное командование группенфюрера фон дем Баха»^{28}. В течение августа три роты 322-го полицейского батальона были переведены из Белостока в Минск. По пути убийства евреев продолжились, и особенно отличилась 3-я рота лейтенанта Рибеля. 2 августа она прочесывала лесной массив вокруг Беловежа, после чего в журнале боевых действий появилась запись: «Перед отправлением 3-я рота должна провести ликвидацию евреев»^{29}. Позже Рибель доложил: «Ранним утром 10 августа 3-й ротой была произведена ликвидация евреев, размещенных в Беловежском сборном лагере. Расстреляно 77 евреев мужского пола в возрасте от 16 до 45 лет. Акция прошла без происшествий. Ни одной попытки сопротивления не было»^{30}. На этом казни не закончились, уже через пять дней Рибель докладывал: «15 августа 1941 года 3-я рота провела акцию против евреев в деревне Малая Наревка. Находившиеся в ней 259 женщин и 162 ребенка перевезены в Кобрин. Все лица мужского пола в возрасте от 16 до 65 лет расстреляны. Всего за 15 августа 1941 года расстреляно: один поляк за мародерство и 232 еврея. Казнь евреев прошла гладко и без происшествий»^{31}.

К концу августа батальон был уже в Минске. 29-го числа здесь состоялась встреча Бах-Зелевского и Далюге^{32}. Как и в Белостоке, она предшествовала участию полиции порядка в еще одном массовом убийстве евреев. 30 августа командира батальона майора Нагеля пригласили для обсуждения деталей карательной акции, запланированной на 31 августа и 1 сентября. Батальон должен был выделить две роты^{33}.