– У моей мамы нарушения обучаемости, и мне приходилось читать за нее всю ее электронную почту и помогать с оплатой счетов. Я возвращалась домой из школы и заботилась об этих вещах вместо нее. Затем я шла в свою комнату и пыталась справиться с уроками, но не знала, у кого попросить помощи. Я все время чувствовала себя такой грустной и одинокой. Никого попросту не было. У меня все чаще стали появляться мысли о суициде.

Издевательства в школе усиливались. Как и ощущение девочкой собственной социальной и академической бездарности.

– Мы все были в одних классах, а потом вдруг нас разделили на одаренных и неодаренных, и я не попала ни в один из одаренных классов.

Далее мама девушки встретила нового мужчину, и он переехал к ним.

– Вначале все было неплохо, – продолжает Делейси. – Первый год оказался почти нормальным. Мама уделяла ему больше внимания, чем мне, но для меня это не стало такой уж значительной переменой. Затем он начал изменять ей. К тому моменту она была уже финансово зависимой от него.

Делейси колеблется, словно ей больно рассказывать оставшуюся часть истории.

– Мама много плакала, они орали, кричали и проклинали друг друга. Приблизительно в то время одна старшеклассница стала травить меня, постоянно оскорбляя словом на букву «с». Я сказала об этом матери, ожидая защиты, но та ответила: «Эй, я слышу, что ты говоришь, но палки и камни не сломают тебе костей, поэтому смирись. Разве ты не видишь, через что я здесь прохожу?» С того момента та степень близости, которая между нами когда-то существовала, испарилась. Мама просто перестала меня поддерживать. Теперь я осознавала: мной действительно пренебрегали.

Потом отношения матери и ее мужчины «стали совсем плохими». Однажды вечером, когда Делейси было 11 лет, она услышала крик матери из кухни.

– Я собиралась принять ванну. Они скандалили. Я вышла в коридор, а он гнался за ней из кухни в спальню с молотком в руке. Я побежала за ними, но он захлопнул за собой дверь. Мама хранила маленький ключ над дверным косяком; я запрыгнула, взяла ключ и открыла дверь. Он повалил ее и занес молоток над ее головой. Она закричала: «Нет, Делейси здесь!» И он остановился.

Глаза Делейси наполняются слезами по мере того как она продолжает свой рассказ:

– Мне пришлось позвонить в полицию, оформить заявление. Спустя несколько месяцев мы пошли в суд, и я должна была давать показания.

С тех пор Делейси и ее мама больше никогда не видели этого мужчину.

– Я всегда чувствовала, будто цель моей жизни заключается в заботе о матери, как если бы ребенком была она. Это все, что я знала. Но даже оберегая ее, я ощущала себя более одинокой, чем когда-либо.

В 13 лет Делейси начала заниматься самоповреждением.

– Мне не нравилось то, как я выглядела. Мне не нравилась моя жизнь. Мое тело. Я сама себе не нравилась. Я начала резать себя. Это была ненависть, направленная на себя. И я не знала, что с ней делать. Моя депрессия чувствовалась как отсутствие всякой энергии и мотивации. Я только ходила в школу и убивала время. Я была родителем… В моей жизни не было ничего, кроме заботы о маме. Я просто постоянно лежала на кровати, без сил что-либо делать. Но параллельно меня переполняли беспокойство и тревога. Пребывание один на один с собственным разумом причиняло боль.

К концу средних классов Делейси стало еще хуже.

– Я ненавидела тот факт, что школа отнимает такую большую часть моей жизни. На тот момент у меня появилось несколько друзей, которые были амбициозными. Они начали говорить о желании поступить в колледж. Я спрашивала себя, почему я не отличалась такими же амбициями и стремлениями.

В ретроспективе она осознает:

– Многие мои друзья тоже получили немало травм. Родители или учителя все время говорили им, что они никогда ничего не добьются, либо же они подвергались вербальному насилию. И это заставило их стремиться дать отпор и утвердить себя. У меня было не так. Я как будто росла, отдавая всю свою энергию кому-то другому, ничего не оставляя себе. Я не думала, что могла делать что-нибудь или преуспевать в чем-нибудь. Пока все вокруг старались решить, кем они станут, когда вырастут, мне едва удавалось выбраться из постели. Мной пренебрегали так долго, что я научилась пренебрегать самой собой.

ВАЖНОСТЬ ОЩУЩЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ ВСТРОЕНА В НАШИ ГЕНЫ

Чтобы лучше понять ситуацию Делейси – а на самом деле ситуацию каждой девочки – и осознать, какое чувство незащищенности и отверженности считывает их мозг и тело, нам нужно вернуться назад, в очень давнюю эпоху человеческой эволюции.

Во времена охоты и собирательства люди сталкивались с постоянными опасностями со стороны хищников и враждебных племен. Если вы не были бдительными и непрерывно настроенными на малейшие сигналы о надвигающейся опасности, то умирали молодыми. Однако под этим базовым инстинктом выживания лежит более глубокий биологический императив – пережить пубертат и остаться невредимым, чтобы произвести потомство и передать свои гены детям и далее. Это являлось верным и для мужчин, и для женщин, но для женщин ставки были выше. Женщины не только рожали – как матери они обеспечивали грудное молоко и материнское тепло, ресурсы, критически важные для выживания и здорового развития детей55. Женщины должны были жить достаточно долго не только для безопасного воспроизведения и рождения детей, но и их кормления, воспитания и защиты на протяжении уязвимых детских лет. Эти задачи требовали внимательности и находчивости.

Но, конечно, способность женщины считывать даже малейшие угрозы, которые могут подвергнуть ее детей опасности, не означает бдительность к внезапным или явным физическим опасностям. Она также требовала высокой чувствительности к социальным сигналам и эмоциональным угрозам внутри ее племени. Во многих человеческих сообществах обретение женщиной достаточного количества пищи и убежища для своего ребенка по большей части зависело от взаимодействия и сотрудничества в ее племени. Тысячи лет назад, когда люди были охотниками и собирателями, столкновение с социальными угрозами являлось физически опасной перспективой. Если члены вашего племени обходили вас вниманием или издевались над вами, вы также могли остаться в стороне, когда группа шла выкапывать корнеплоды или собирать урожай фруктов; или вы могли стать последним человеком, который получал свою порцию мяса, когда на общем костре жарили животное. Вам было бы не только труднее забеременеть и вырастить младенца, но вы бы оказались и уязвимы к болезням. Как и ваше потомство. Если приближался хищник, вы могли не услышать сигнал тревоги, поскольку жили бы не в центре племени, и на вас ему было бы легче напасть. В некоторых случаях вас могли совершенно изгнать либо бросить без еды, убежища или защиты группы.

Вне племени вы сразу становились подвержены опасностям природных стихий, хищников и враждебных племен, что значительно повышало вероятность вашего ранения и, как результат, поражения инфекционными возбудителями. Учитывая огромное количество негативных последствий, которые могут быть спровоцированы даже небольшим социальным пренебрежением или распространением о человеке слухов, логично, с антропологической точки зрения, что уже при встрече с умеренными признаками вытеснения он начинает мысленно бояться полного исключения56. Тело тоже начинает готовиться к худшему – а это ведет к усиленной стресс-реакции. Такой ответ на стресс, в свою очередь, разгоняет иммунную систему для подготовки к борьбе, повышая уровни воспаления в организме. Это совершенно разумно: если бы вы столкнулись с опасной ситуацией выживания в одиночку, телу и мозгу пришлось бы подготовить вас. На кону была бы не только ваша жизнь, но и жизни ваших детей.

По этой причине, как считают профессор кафедры психиатрии и биоповеденческих наук в Калифорнийском университете Джордж Славич и другие ученые, женщины эволюционировали, если говорить в общем, чтобы иметь повышенную чувствительность для восприятия и обнаружения угроз и тем самым обеспечивать собственное выживание и выживание своего потомства. Славич, являющийся также директором лаборатории по оценке и исследованию стресса в Калифорнийском университете, называет эту связь между ощущением повсеместного глубинного чувства небезопасности (которое можно испытывать только на бессознательном уровне) и продолжительной физиологической воспалительной стресс-реакцией теорией социальной безопасности57.

– Восприятие окружающих нас событий и условий ежеминутно оказывает серьезное влияние на наши самые базовые внутренние биологические процессы, – объясняет Славич. – Они включают в себя иммунную систему и воспаление в организме. И точно так же, как построение и поддержание крепких социально-эмоциональных связей и ощущение безопасности и признания составляют фундаментальный аспект человеческого счастья, переживание эмоциональных угроз нашему чувству защищенности и общности с другими повышает риск возникновения у нас проблем как с психическим, так и с физическим здоровьем.

Исключение вас из группы, лишение роли «части толпы» или преследование означало, что в конечном счете вы будете изолированы еще больше либо даже брошены племенем. Это в свою очередь, приводило к нанесению вреда или ранения, поэтому иммунная система должна была подготовиться заранее, при первом же признаке социального изгнания. За тысячи лет наша иммунная система эволюционировала таким образом, что перед лицом социальных угроз она начинает готовить нас к возможности последующего повреждения или инфекции, как если бы это было с физическими стрессорами.

Более того, благодаря способности ощущать эмоциональную или социальную опасность за весь эволюционный период мы стали особенно искусными в представлении одной лишь вероятности исключения нас в социальных ситуациях. У наших предков тот, кто обладал лучшим паучьим чутьем (под ним понимается особенно сильный навык чувствовать потенциальную опасность, как у супергероя комиксов Человека-Паука) и мог считывать вероятность исключения еще до его наступления, имел гораздо больше шансов выжить в племени.

И женщины, которые должны были рожать и защищать своих детей, наверняка располагали сильнейшим паучьим чутьем, поскольку им нужно было прожить новый день, чтобы родить еще детей и сохранить тех, что они уже привели в этот мир. Женщины, чей генетический код делал их максимально чувствительными к потенциальным угрозам окружающего мира, обретали огромное преимущество: они выживали, выживало и их потомство. Однако владение такой антенной тоже имело свою цену: большая склонность иммунной системы переходить из состояния боевой готовности в постоянное напряжение58.

Многочисленные исследования показали: просто намек на социальную угрозу или трудность – будь то ощущение осуждения со стороны сверстников, социальные конфликты или чувство отверженности – активирует компоненты иммунной системы, увеличивающие воспаление. Подобный усиленный иммунный ответ критически важен для выживания при встрече с реальной физической опасностью, например грабителем на ночной парковке. Но точно такая же реакция запускается современными социальными угрозами, которые не могут навредить нам в действительности. Страх быть осмеянным какой-нибудь кликой в средней школе? Беспокойство о том, что «я не нравлюсь тому-то»? Возможность быть не приглашенным на грядущую вечеринку, о которой друзья пишут в социальных сетях? Ощущение, будто родители глухи к вашему эмоциональному страданию? Ничего из этого не приведет к физическому ранению. Ничто не подвергнет опасности со стороны мародерствующих племен или незнакомцев. И тем не менее человеческому мозгу кажется, что это может произойти. Иными словами, если девочки в школе злы по отношению к вам, у девочки-подростка могут начаться скрытые нейробиологические сдвиги, которые будут транслировать организму: группа или племя, вероятно, скоро бросит ее на произвол судьбы.