Крупная встала у двери, а маленькая, как обычно, вскрыла пузырьки, а затем покатила тележку к моей кровати. Переднее колесико наехало на ластик и намертво застопорилось. Медсестра подергала тележку взад-вперед, чертыхнулась, обошла ее, встала ко мне спиной, приподняла колесики возле себя, чтобы переехать невидимое препятствие. Когда она сделала шаг назад, ее нога наткнулась на карандаш. Женщина потеряла равновесие, сделала еще один неуклюжий рефлекторный шаг назад, взмахнув руками, и попала пяткой ровно на невидимое мыльное пятно. Белый тапочек заскользил, как на катке, нога подлетела в воздух, и медсестра со всей дури грохнулась на пол, здорово приложившись затылком о кафель.

Она застонала и перевернулась на бок, схватившись за голову. Мой конвоир зыркнула на меня, но я лежала в кроватке паинькой и делала вид, что совсем не причем и вообще очень испугана происходящим шоу. Карандаш от удара скользнул под кровать и его уже не было видно. А скользкий пол? Что ж, я не при чем – все вопросы к уборщице.

Крупная медсестра подбежала, подняла под мышки маленькую и потащила ее в коридор. Как только она скрылась за дверью, мои пальцы мгновенно выхватили из-под кровати желтый пузырек с водой и подменили его на также де вскрытый, что лежал на тележке.

Крупная медсестра тут же заглянула ко мне через пару секунд, но я уже снова спокойно лежала под одеялом.

Вскоре в палату заявилась еще одна сестра – длинная и худая, как жердь. Она смешала оба пузырька в физрастворе и повесила капельницу на подставку. Конвоир все это время внимательно следила за мной, а худая сидела рядом пока последняя капля лекарства не ушла мне в вену. Все это время я гадала: что будет с человеком, если закачать ему в кровь обычную водопроводную воду?

Странно, но голова кружилась и шумела после процедуры даже сильнее, чем обычно. Я даже заволновалась, но через полчаса меня отпустило, и я почувствовала себя лучше. Тогда я все-таки взяла в руки карандаши и альбом, закрыла глаза и отпустила руки, позволив неизвестному художнику, живущему в моем голове, вовсю проявить себя.

Глава 6

– Вот, – я бросила пачку листов на стол врачу, – столько хватит?

Он с удивлением взял рисунки в руки и начал разглядывать их по очереди.

– Вы что, вообще не спали? Тут же целая дюжина. Да еще каких!

– Я быстро рисую. А ваши сатрапы в белых халатах выключают свет после отбоя, так что чертить ночью я бы точно не смогла.

Он продолжил перебирать листки.

– Вы где-то учились рисунку?

Я помотала головой.

– Тогда у вас явно талант. Подумайте о карьере художника. Я серьезно. Все сцены очень выразительны, да и манера рисования очень необычна. Я нигде не встречал такого стиля. Удивительное сочетание импрессионизма и очень реалистичного изображения людей. Что-то есть от Моне, но у вас точно есть ярко выраженная индивидуальная техника.

– Вы дали мне карандаши чтобы оценить художественные навыки? – ехидно спросила я.

Все его комплименты у меня в одно ухо влетели, из другого вылетели. Рисовала то не я, а тот, кто водил моей рукой. Еще лежа в кровати в палате, я пыталась покопаться в памяти и вспомнить кто из красных королев, чьи жизни я теперь помнила так хорошо, что не могла найти в этой массе свою собственную, брал уроки живописи или рисунка. Нет не было таких. Более того, все в школе на уроках ИЗО малевали по бумаге как курица лапой. Так что я была без понятия что за личность теперь периодически управляет моим телом.

Я уже поняла, как этому сопротивляться – если я напрягалась, то могла перехватить управление у таинственного гостя в моей голове – но не знала стоит ли. Если же я, наоборот, расслаблялась и как бы выключала конечность или даже все тело, то этот неизвестный мог действовать вместо меня.

– Нет. Просто я не смог удержаться. Когда видишь хорошую картину, грех не похвалить. Но результат превосходный. Вот, смотрите, – он разложил передо мной рисунки, включая самый первый, в графике, нарисованный при нем, – Ничего общего не видите?

– Все нарисованы карандашами, – фыркнула я.

Врач внимательно на меня смотрел, ожидая другого ответа.

– Я не понимаю, чего вы хотите. На всех картинах я главный герой. Я изображала сцены из своей памяти, – вспылила я.

– Нет, не верно. Если бы вы рисовали просто воспоминания, то показывали бы события своими глазами, но вы нарисовали их со стороны. Как будто были зрителем, наблюдавшим за самой собой, – терпеливо сказал он.

– И что? Это тревожный знак для психиатра?

– Не без этого. Но я сейчас веду к другому. Кто этот ваш зритель?

– В смысле?

– Все картины сделаны с точки зрения одного и того же человека. Вот этого, – от ткнул в темный размытый силуэт на переднем фоне моего первого рисунка простым карандашом. – И вот он же тут, и тут, и тут, – он продолжил тыкать пальцем в остальные рисунки. Внизу каждой была не прорисованная темная фигура.

Я действительно раньше не замечала его или не обращала внимания. На всех сценах присутствовали зрители на переднем фоне, но эту фигуру я сознательно не выделяла.

– Смотрите, вы даже специально не прорисовываете его. Он всегда размыт. Темное пятно. Намек на человека. Потому что вы боитесь его, или вам больно думать о нем, – продолжил настаивать врач.

– Ну это же просто импрессионизм. Концентрация на главном, а фон обобщается. Центральные действующие лица изображены максимально реально, а зрители просто пятнами. То, что для контраста я ввожу темную фигуру – не более, чем художественный прием! – непонятно почему, но я разозлилась.

– Нет. Эта фигура всегда в центре. Вы рисуете ее глазами. Думаете о том, как этот человек воспринял бы то, что происходит с вами. Причем везде у вас изображено что-то значительное и даже трагическое, касающееся непосредственно вас. Смерть, триумф, коронация, казнь. Словно вы все это демонстрируете данному таинственному зрителю, чье мнение для вас чрезвычайно важно. Именно его или ее вы вытесняете из своего сознания. Вам настолько больно думать о нем, что вы изображаете его просто как тьму. Все остальные зрители обобщены, но остаются людьми, а тут просто размытая тень. Это тот, кого вы боитесь. Тот, кого вы теряли в своих перемещениях и приключениях, и переживали из-за этого так сильно, что теперь стараетесь вытеснить эти травмирующие воспоминания. Кто эта тень?

Услышанное было для меня шоком. Я, конечно, как заядлый спорщик могла бы сопротивляться и увиливать дальше, но и сама уже видела, что действительно этот человек присутствовал везде. Тень. Что-то знакомое мелькало в памяти. Тень. Я уже слышала это имя.

В одной из своих жизней я противостояла ныряльщицу, которую так называли. Верная слуга императора, обеспечившая империи технологическое преимущество над королевством. Тень сдала меня контрразведке и в результате меня чуть не казнили, а до этого еще пытали электрошоком и отбили способность нырять в отражения. Может ли на рисунках быть именно эта тень?

С другой стороны, я и была той самой Тенью. И тоже хорошо помнила эту жизнь. Тогда я скиталась по мирам, пока не оказалась в Империи. Там говорили по-русски и вообще она была похожа на мою родину, только столетней давности. Романтика, балы, аксельбанты и все такое. Я, то есть она обзавелась там друзьями, потом влюбилась в молодого офицера и решила там осесть надолго. А потом на нас напало королевство и буквально раздавило за счет технологического преимущества и нового невиданного оружия. Мой жених погиб на фронте. Тогда я нырнула в красный замок и воспользовалась машиной времени. Перенеслась на несколько лет назад и решила спасти империю. Только в новой реальности мой любимый меня не узнал и не полюбил. Я увлеклась карьерой: притащила к императору лучших инженеров из других миров и чертежи более совершенного оружия, чем имелось у королевства. А вскоре увидела в газете портрет новой королевы врага. Свой портрет. Тогда я начала копаться в истории, узнала про красную королеву, и поняла, что дело нечисто. Я не разбиралась в физике, но точно помнила из фантастических книг и фильмов, что встретить саму себя при перемещении во времени невозможно или чревато огромными проблемами, за одним только исключением: если ты перемещаешься не в свою реальность. Воспользовавшись машиной, я попала в другой мир, где такая же как я уже жила, но возглавляла армию противника. А потом кое кто сказал мне, что видел меня на приеме графа Оболенского, тогда, когда я никогда с ним напрямую не общалась, и я поняла, что мое альтер-эго инкогнито заявилось в империю. Меня взяла такая злость, что я решила уничтожить двойника.

Не могу сказать, что это было забавно – видеть одни и те же события с двух точек зрения. Скорее болезненно. Потому что обе те девушки ненавидели друг друга, а теперь сожительствовали в моей голове.

Могла ли я изобразить на картинах именно эту тень? Как свое альтер-эго, как ту, что ненавидела меня, или наоборот, ту, которую ненавидела я. Этот внутренний конфликт же не мог быть разрешен, и я точно от этого могла поехать крышей.

Врач все это время наблюдал за моим лицом, на котором, наверное, отражалась целая гамма чувств.

– Я не знаю. Я не знаю кто это может быть, – прошептала я.

– Хорошо, что вы согласны со мной, что эта фигура для вас очень важна. Теперь наша с вами задача вспомнить кто это. Давайте вы продолжите рисовать, но теперь делайте это более осознанно. Задумываетесь почему вы рисуете именно эту сцену и для кого. Кому бы вы хотели показать ее. Кто может быть зрителем.

– А… вы можете дать мне краски и холст? – неожиданно спросила я.

Это было что-то новое. Гость в моей голове теперь показал умение управлять и голосом тоже.

– Думаете, что живопись сработает лучше? – врач на секунду задумался, – возможно, возможно. Она более эмоциональна, чем рисунок карандашом. Хорошо, я не против. Вам принесут краски и холсты в палату.

– Там не хватит места и света. Я хочу нарисовать большую картину, – тут же ответила я, – а тут очень важен хороший свет, а не тусклая лампочка над кроватью.

На сей раз он думал намного дольше.

– Хорошо. Я чувствую, что мы на грани прорыва, поэтому пойду на уступки. Тут есть подходящее помещение. Старая столовая. Она сейчас не функционирует, так что вы никому там не помешаете. Может напишите шедевр, который потом купят музеи, – улыбнулся он.

– И последнее. Я не смогу сконцентрироваться и рисовать, если за моей спиной постоянно будет стоять этот цербер, который сопровождает меня везде за пределами палаты, – это я уже добавила от себя.

– Да, такой надзор, наверное, уже излишен. В начале у меня были опасения, что вы будете оказывать активное сопротивление лечению, но я вижу, что теперь вы заинтересованы в результате. Мы с вами нашли общий путь к выздоровлению и такой контроль может только помешать. Отныне вы можете перемещаться по коридору свободно между палатой, своей гм… мастерской и моим кабинетом. Я распоряжусь.

Я ликовала. Это была маленькая, но победа.

Мне действительно позволили вернуться в палату самостоятельно. Оказавшись там, я закрыла глаза и максимально расслабилась. Естественно, мой тайный покровитель тут же начал действовать. С некоторым растущим удивлением я наблюдала, как моя рука вытащила заранее спрятанный запечатанный желтый пузырек с лекарством, зубами аккуратно открыла так, чтобы не повредить защитную оболочку, опять заменила содержимое на воду и запечатала так, чтобы он был похож на новый. Затем я вышла в коридор и безошибочно выбрала среди кучи дверей именно процедурную, где уже стояла подготовленная тележка для моей капельницы, и заменила пузырек. Тот, что с настоящим лекарством я опять отнесла в палату и снова спрятала за раковину, поставив на сифон. Кто бы там ни жил в моей голове, он точно не хотел, чтобы я получала этот препарат. Причем с каждым днем эта неизвестная мне личность действовала все увереннее.

Я сумасшедшая? Определенно. Кто-то слышит чужие голоса, а как насчет того, что некто управляет моим телом, причем так хорошо, что моей рукой даже шедевральные картины создает. И не надо меня от этого лечить.

Спустя минут пятнадцать опять пришла дылда и поставила мне капельницу. Я даже поинтересовалась у нее, все ли в порядке с той медсестрой, что поскользнулась и упала вчера, и она вполне нейтрально ответила, что у той небольшое сотрясение и через пару дней она сможет вернуться к работе.