После какое-то время кафе пустует. Все, как всегда, учатся, лишь изредка прохожие заглядывают за стаканчиком кофе, поэтому у меня есть возможность хоть как-то спасти ситуацию с профессором-снобом. Ребята сейчас рисуют натюрморт с носом. Да, с простым человеческим НОСОМ. Никто на первом курсе, конечно же, не работает ни с бюстами, ни тем более с натурой. Мы рисуем части тела: голова, глаза, уши… нос. В окружении бутылки и ведерка с кисточкой. Только из-за моего пропуска у меня не будет достаточного времени на работу: вместо шестнадцати часов мне придется как-то справиться только за двенадцать. Возможно, рисовать без перерыва даже на туалет. И я могла бы стойко перенести эту мысль, если бы у меня был повод для радости. Тот самый повод, который отобрал придурок Раф, чтоб его.

Делаю набросок карандашом с фотки, которую прислала по моей просьбе староста. В следующий раз пара начнется с цвета, поэтому нужно иметь хоть какой-то черновой эскиз. По голове за него меня вряд ли погладят, но даже с такого убогого ракурса я обязана набрать хотя бы семьдесят пять баллов, чтобы получить пятерку и сохранить первое место в рейтинге – уже из принципа. Обязана и… Очень надеюсь, что декановскому сыночку хотя бы икается больно. Когда аж до пищевода пробирает.

Пары у большинства студентов заканчиваются в три пятнадцать, поэтому к половине четвертого в кафе набивается народ, и у меня начинается забег с препятствиями между столиками. Первыми на порог, чтобы занять самый большой угловой диван, заявляются змеюки, – я ни при чем, они сами себя так называют. Ну, точнее, у них есть университетский чат, где не состоит только… да все там есть, и зовется он «Змеиным». Главная, правда, считает себя самой настоящей коброй, но, по мне, она простая темноволосая гадюка. Ее Галей зовут, какая из нее кобра? За ней, будто развевающийся шлейф, ходят, не отставая, еще две змейки: рыжая проповедует феминизм – на деле же просто ненавидит всех парней, что ее бросили, а ко второй приклеили белобрысую, как и она сама, карликовую собачонку вроде шпица. Вечно таскает это волосатое чудо с собой в сумочке (куда она прячет его в универе, понятия не имею, но с животными на пары ходить нельзя). Они, как всегда, заказывают зеленый чай, чтобы я еще два часа подливала кипяток в чайник, и три диетических (это по их мнению) цезаря с курицей, который обычно уплетают за обе щеки, несмотря на то что у нас вместо фирменного соуса простая майонезная заправка.

– Мне пришлось распрощаться с ним, он нарушал мое личное пространство. Хотел только секса, – возмущается Галина, пока подружки поддакивают, осуждая гадкого парня.

Но чего еще бедняга должен был хотеть, если у Галины на странице все фото в купальнике из тонких бисерных веревочек? Там душе точно спрятаться негде. Обычно они болтают при мне, будто меня и не существует. Замечают, только когда нужно обновить чай, который после третьей порции кипятка перестает краситься. Да еще иногда чтобы попросить бесплатный стакан воды. Три. Но в общем потоке не самых адекватных просьб они меня даже веселят бредовыми слухами, которые всегда крутятся за их столиком.

Ближе к пяти я выдыхаю и, вспомнив о сплетнях, лезу в тот самый чат, который бурно обсуждается за угловым столиком. Листаю сообщения, отмеченные тегом «Данил Романов», и испытываю удовлетворение, читая все те гадости, которые пишут о нем. Свято верю в каждую, пусть и точно знаю, что как минимум половина из этого полный бред. Плевать. В моей голове Романов сейчас так гадок, что может и руку поднять на бывшую девушку, имени которой даже не называют, и к хвостам дворовых кошек жестянки привязывать, чтобы довести бедных животных до безумия. Остаюсь довольна проведенным исследованием и отказываюсь думать о том, что сегодня четверг. Если ему хватит смелости заявиться в кофейню, я плюну ему в кофе при нем же. Вот так.

Удовлетворенно киваю себе, а когда вижу на пороге Катю, с которой мы обычно работаем вместе, кажется, что настроение полностью восстановлено. Пусть она часто опаздывает на смену, но я не против – прекрасно понимаю ее. Она берет целую кучу дополнительных занятий, чтобы потянуть программу мехмата^[2], куда ее заставили поступить любящие родители, которые явно не желают дочери ничего, кроме ранней седины. А еще она делится чаевыми и часто закрывает кафе сама, так как после десяти ее забирает парень, поэтому я готова терпеть.

– Эй, Гомес! – выдаю я нашу привычную шутку.

Выяснилось, что в детстве Кате пересадили почку, как знаменитой Селене, вот и прилипло с тех пор. Она в ответ обычно зовет меня колючкой и спрашивает, как в кафе идут дела, а я болтаю о чем угодно, только не о работе. В этот раз она, правда, нарушает традицию: заходит молча, с красным лицом и бросает на меня испуганный взгляд. Потому что следом за ней показывается хозяйка, которую до следующей недели никто не ждал. Этот день не мог стать лучше.

И я ошибаюсь уже дважды. Потому что, когда спустя десять минут Галина и ее подпевалы выгибают шеи, явно становятся агрессивнее и готовятся к смертоносному броску, я догадываюсь, что (или КТО) могло послужить поводом. Явление народу не Христа, но мистера НИ-ЗА-ЧТО собственной персоной. Мои надежды на то, что хотя бы сегодня Данил Романов постесняется заявиться ровно в пять часов за своим кофе, не оправдались. Судя по привычно безразличному выражению лица, он муками совести не страдает. А что его вообще может волновать, кроме собственной задницы?

– Сделаешь раф? Ванильный, – просит он, простояв у кассы минуту, пока я пряталась в углу и делала вид, что его не существует.

Надеялась, что Катя успеет вернуться из уборной, где, видимо, рыдает из-за хозяйки, пригрозившей ей увольнением. Но ее – увы и ах – не предвидится на горизонте, а хозяйка может в любой момент вырваться из подсобки, где наводит порядок.

Змеи начинают шипеть громче, а мне приходится выйти из укрытия и посмотреть прямо на Романова. Нет, я понимаю, что он весь из себя брутальный, ходит в мороз в джинсовой куртке на меху, но… так с виду и не скажешь, что он тот самый человек, о котором пишут бесконечные гадости в чате. И как бы я ни хотела, чтобы он им был, на абьюзера и бэд-боя Романов точно не похож, а быть самовлюбленным сыном богатых родителей не такое уж и преступление. Неужели кто-то правда верит в змеиные сплетни? И никому не кажется странным, что их криминальный авторитет заказывает ванильный раф? Это же так… ванильно.

– Ни за что, – шиплю на него, скрестив руки на груди.

Пусть и непрофессионально, зато как хочу. И тут же разворачиваюсь к кофемашине, чтобы выполнить заказ. Потому что, каким бы придурком клиент ни был, он всегда прав. Даже если этому клиенту хочется выплеснуть горячий напиток прямо в лицо, чтобы он прекратил прожигать взглядом место между моих лопаток, – я уже и так до предела выгнула спину.

– Предложишь какой-нибудь десерт? – доносится до меня, и я не сразу верю, что правда слышу это.

Он ломает весь алгоритм нашего обычного диалога, где после затянувшегося молчания я протягиваю ему бумажный стаканчик и желаю хорошего вечера, как завещала должностная инструкция.

– Пряник, – киваю через плечо на корзинку, где обычно складируем продукцию со скидками. – Вчерашний как раз.

– Почему его? – Интонация ползет вверх, будто я все же удивила Рафа, но ни один мускул не дрогнет. Робот, не иначе.

– Такой же черствый. Сухарь.

Боковым зрением вижу, как его бровь летит вверх, и он вдруг делает шаг вперед, приближаясь к стойке. А наблюдатели уже почти ложатся на столики, чтобы не пропустить ни слова.

– Послушай… – начинает он.

Я же резко разворачиваюсь и ставлю стаканчик на прилавок, прерывая то, что он собирался сказать. Очень хочется сжать стаканчик чуточку сильнее, чтобы кофе брызнул и испортил идеальную белизну футболки под курткой.

– То, что я сказал, не имеет отношения…

Чего он хочет, если уже и так все отобрал?

– Ваш кофе, к оплате триста рублей. – Я ввожу сумму на терминале, желая поскорее избавиться от Рафа. Пусть все перестанут пялиться, а то сегодня прямо медом намазано. Или я раньше не обращала внимания? – Благодарим за покупку, – бросаю, уже отворачиваясь.

Благодарим, но не очень-то ждем снова, если уж на то пошло. Кажется, я так яростно улыбаюсь, что у меня подергиваются щека и глаз. Не глядя подкалываю чеки к другим, равнодушно убираю лишние сто рублей, оставленные на чай, в общую копилку и уже надеюсь услышать хлопок закрывающейся двери, когда понимаю, что его нет. Интерес берет верх: я выглядываю в зал и замечаю, что Раф собирается отпить свой прекрасный напиток прямо здесь, в кафе.

Черт! Ну зачем? Ни разу же так не делал! Уходил, курил под окнами, садился в тачку и уезжал в заоблачную даль. Почему именно сегодня он решает, не ступив за порог, поднести стакан к губам, чуть запрокинуть голову, приподнять руку и… вылить на себя тот самый ванильный раф.

Что? Ну, возможно, я не то чтобы плотно закрыла крышку (ничего не докажете!).

– Что тут происходит? – И конечно же, именно в этот момент в зал заходят Катя с хозяйкой. – Лиля!

– Что Лиля? Он сам! – не скрываю искреннего возмущения, потому что он САМ решил пить кофе в зале: мог бы идти пачкать улицу.

– Исправь это!

И как она себе это представляет?

– Мне ему свою блузку отдать? И так еще за ним убирать… – ругаюсь я, не глядя по сторонам, чтобы не вступать в зрительный контакт с Рафом.

Только хозяйка решает по-другому и отправляет не меня, а Катю мыть полы. Мне же с Романовым велит идти в подсобку, чтобы переодеть его в фирменную футболку с эмблемой кафе, которые она закупила для нас. Прекрасно. Нахожу размер побольше, куда с трудом втискивается наша Наташа, которую за спиной по-доброму зовут Добрыней Никитичем – кость у нее широкая, как и душа. Не поднимая глаз, сую упаковку Романову и, отвернувшись, пристукиваю носком ботинка в ожидании. Уйти бы, да оставить одного нельзя – вдруг что решит спереть, а мне потом отрывать от кармана заслуженный заработок.

Я не нервничаю. Закатываю глаза, споря сама с собой. Просто тихо очень. Подозрительно. Смотрю через плечо и… о! Меня слепит голым телом с татушкой на груди. Мои глаза, боже! Отворачиваюсь, пока не поймали с поличным, кусаю губы. В один миг здесь становится слишком жарко, и я обмахиваю краснеющее лицо рукой. Нет, ничего особенного я не увидела: обычная грудная клетка, похожий на лилию цветок под сердцем, немного ребер и плоский живот. Стройная фигура, но крайне пикантный момент, учитывая, кому это тело принадлежит. Не хочу видеть Ванильного Рафа голым – и точка.

– Не мой размер, – вдруг подает голос Романов, который все это время молчал, и я даже подпрыгиваю от неожиданности. Он же не видел, как я… Да не видел, не мог. Хотя мог бы отказаться от шоу «Снимите это немедленно», которое всегда обожала моя мама, и проваливать. Ставлю единственную родную почку Кати, у него в багажнике катается спортивная сумка. Что? Да, я видела его фотографии из качалки. Их все видели!

Оборачиваюсь, чтобы нарычать на него, и оказываюсь не готова к тому, что он подошел ближе. В чертовой комнатке два на два вдруг утыкаюсь носом в обтянутую белой тканью грудь. Вроде бы не такой он здоровый, но футболка ему явно коротка и сидит, мягко говоря, в облипку. Настолько, что я не сдерживаю смешок.

Улыбаюсь, он это замечает. Тут же накидывает сверху куртку, не подавая вида, что смущен. Я тотчас прикрываю рот ладонью, делаю почти что пируэт на одной ноге и с чистой совестью собираюсь сбежать. Тут же спотыкаюсь о свои мысли и о какой-то мешок на полу, путаюсь в ногах и теряю равновесие. Уже падаю, когда, вскрикнув, на инстинктах цепляюсь вытянутой рукой за единственную выпуклую часть стены – Рафа. Как раз за край воротника, который трещит под моими пальцами, когда я волшебным образом оказываюсь с ним лицом к лицу. Как раз в тот момент, когда дверь открывается, и на нас во все глаза пялится мисс Кобра.

– Извините, я думала, здесь уборная.

А вот и неправда! Точно знает же, где туалет. Она лезет в телефон, когда я отпрыгиваю почти на метр от Романова, чьи лапы каким-то образом оказались на моей талии.

– Это служебное помещение. Все на выход, – тут же командую я.